Татьяна Мудрая - Карнавальная месса

• Название: Карнавальная месса
• Автор: Татьяна Мудрая
• Жанр: Фэнтези

…Земля, покрытая куполами городов-мегаполисов и невидимой Всемирной Сетью. От купола к куполу странствует на своем верном автомобиле беспечный бродяга Джошуа, не зная, куда ведут его дороги, и попросту наслаждаясь движением. Так происходит до тех пор, пока он не находит в пустыне рядом с магистралью двух очень странных персон: наполовину парализованную собаку древней породы и свойского мальчугана в рваной джинсе, утверждающего, что он король и сын расстрелянного короля. И не прикипает к обоим всем сердцем. И не предаёт невольно, пожелав быть всего-навсего осмотрительным.

Джош потеряет их обоих, в процессе поисков обшарит уйму удивительных мест — сумасшедший дом, в котором преподают древнюю и современную философию, монастырь боевых искусств, где учат суфийскому кружению, изысканной кулинарии и умению выращивать прекрасные деревья и цветы… Побывает в непонятных сказочных землях, которые не найдёшь ни на какой карте, вмешается в сомнительного свойства заговор. Везде будет встречать своих любимых — и не узнавать их, и снова с ними разлучаться.

Также Джош, по заклятью, наложенному на него некими удивительными призраками, видит вещие сны и на них учится сообразоваться не с текущими обстоятельствами, а с самим собой — своим умом, сердцем и совестью. Сам учит, проповедует, сочиняет сказки и развязывает тугие узлы, завязанные другими. Ему помогают мифические животные-помощники.

И, естественно, под самый конец, Джошуа находит сразу всех, которых искал и которые находили его сами, выручал из беды — и принимал их помощь, кого любил — и кем был любим. С кем был одним целым. Вот это завершение, собственно, и будет карнавальной мессой — священнодействием, которое неразрывно сплетается с маскарадной сменой лиц, обликов, настроений. С феерическим празднеством, которым завершается старое исчисление времен и начинается новое.

---

Вода — это была проблема. Дюранда приспособилась охлаждаться за счет той же солнечной энергии, которая ее разогревала, я возил огромный бак в багажнике, но из окружающей среды нельзя было выжать ни капли. А ведь приходилось иногда и постирушку в дороге устраивать, и супчик варить, и размачивать мясные и хлебные сухарики… Как тут еще собаки не передохли?

Вопрос был не очень риторический. Вот еще аттракцион местной фауны: дикие пустынные собаки. Их предки, по слухам, жили в полисах еще до их укрупнения, но не вписались в изменившуюся обстановку, при хозяевах осталась только декоративная мелкота. За счет чего они выжили в изгнании, существовали и даже множились — не знал никто: разве что питались кузнечиками и диким медом, слизывая росу с камней и листьев. Стаи псов возлежали у обочин, но чаще — в некотором отдалении от нее, на фоне корявого серо-зеленого кустарника, и наблюдали за транспортом, который мчался по дороге с ненормальной скоростью. Иногда какой-нибудь из них приподымался, подходил к самой магистрали и бросался через нее с отвагой самоубийцы: эти твари прекрасно понимали, что колесные жуки приближаются куда скорее, чем кажется, а тормознуть в случае чего даже не попытаются.

И вот когда я увидел на проезжей части рыжий комок, я так и подумал, что ее сбило машиной, но почему-то остановился. Тут псина чуть шевельнулась.

— Эй, ты чего разлеглась?

Она подняла голову с лап и вильнула хвостом.

— Вставай, катись отсюда. Трудиться объезжать тебя, что ли?

Собака приподнялась на передних лапах, подволокла к ним задние, кое-как утвердилась и, сильно хромая, двинулась навстречу нам с Дюррой. Эге-ге! У нее что-то было сломано в коробке передач, так что исправно действовала только передняя тяга. Колесом ударило или змея укусила? Змеи тут вроде есть тоже.

Как вышло — не знаю, но я приоткрыл переднюю дверцу и рефлекторно свистнул — так делают, когда хотят, чтобы девушка обернулась. Собака чуть прибавила ходу и вдруг нырнула прямо на переднее сиденье.

Ясное дело, то была дамочка… простите, сука. Дэн учил меня, что навешивать на собачью особь человеческий ярлык — оскорбление для всего их рода (ах, девочки-мальчики, моя доченька повязана с таким породистым производителем… ля-ля-ля и сю-сю-сю). Удивительно красивая, огненно-рыжая шерсть с легкой волной, хвост зыблется, как страусовое перо, горделивый постав небольшой головы, длинные уши ниспадают, как локоны кавалеров принца Руперта, а с печальной морды смотрят необычайные для собаки ярко-голубые глаза, нежные и умные. Либо чистый ирландский сеттер, как на картинке в старом зоологическом атласе, либо кто-то с материнской стороны, быв на сносях, на такую картинку загляделся. Всем бы хороша собачка, да вот…

— Ты, псина, как насчет полопать?

Не дожидаясь ее знака, я отогнал Дюрру к полосе отчуждения, взломал банку тушенки с самоподогревом и разделил пополам. Тушенка была отвратная, говоря по правде, но зато время позднеобеденное. Когда она облизала свою миску и съела хлеб, которым была вытерта моя, я захлопнул дверь, вырулил назад на свой путь, и мы покатили дальше. С девушкой нам привычней и безусловно веселей, коли понимаете.

— Как бы мне тебя обозвать, хромуля? Не годится все «псина» да «псина». Лавальер? Избито. Волос у тебя долгий, цвет пламенный. Давай ты будешь Агнесса или Агния — в честь той святой, которую сначала раздели, а потом она обросла кудрями до пят. Кстати, и бога огня у индусов или скандинавов зовут Агни. Идет, что ли?

Она потупилась, что я принял за знак согласия, затем вздохнула и улеглась поудобнее, вытянув передние конечности в сторону руля, Стоило бы сразу и бескомпромиссно загнать ее под ноги, но у меня и на сиденье был не такой уж чистый коврик: если брать человеческую пассажирку, все равно надо менять. Блохи у псины есть, конечно, как это можно без блох, но они на людей при наличии собаки не покушаются.

Так мы ехали часа два. Отпуская реплики в одностороннем порядке, пока мне не начало казаться, что Агния не только все слышит, но и отвечает на свой собачий лад. А стоило мне превысить ее понимание, как она чуть наклоняла изящную головку и приоткрывала шелковистое ухо.

По истечении времени мне приспичило сбегать в рощицу. Тополя были тощие, их жидкая тень не доходила до земли и рассеивалась метрах в двух от нее, зато кустики рядом — довольно сносные. Конечно, это чушь, но мне комфортнее так, чем отливать вбок между распахнутых с одной стороны дверец.

— Кавалеры направо, дамы налево, — скомандовал я полушутя.

Как я и думал, Агния поостереглась ползти через шоссе, потащилась за мной, и пока я орошал хилое деревце, скромненько присела на известном от меня расстоянии. Потом принюхалась, завертела влажным пятачком и шмыгнула в сторону. Учуяла вкусненькое, что ли? Но буквально через две секунды она заскользила назад, озираясь, поскуливая и явно желая, чтобы я пошел за нею.

— Ну давай посмотрим, что ли.

В том месте кустарника, где тень была чуть посерьезнее, валялось нечто похожее на тугой узел выцветшего тряпья, а сверху — длинные черные волосы… Н-да, трупак у дороги — штука такая же обычная, но куда более конфузная, чем калечная собака на проезжей части. Лучше не связываться и не замечать.

Однако этот тип оказался жив, только уж очень сладко, по-ребячьи, спал. Когда Агния начала тянуть его зубами за рукав, он не спеша развернулся ко мне и приподнял голову. Что меня оглоушило с первого раза и навсегда — это его безмятежность. Будто он был у себя дома, а я ходил у него в няньках.

— Привет! Ты что здесь делаешь? — сказал я. Вопрос неоригинальный — сам собой напрашивался.

— Сплю. Ночью, по прохладе, идти куда легче. Разве вы не знаете?

— Я не хожу, у меня колеса.

— Разве? Что-то не заметно.

Он перевернулся на спину и сел, обхватив руками коленки. Агния на радостях юлой вертелась вокруг, тычась носом в его пальцы. Лет ему было, по первому впечатлению, одиннадцать-двенадцать: смугленький, брюнетистый, с задорным тупым носиком и пухлыми губами. Обряжен он был в блекло-голубую рубашку, манжеты которой застегивались чуть пониже локтя, и фасонистые брючата из той же парусины, почти белые, разлохмаченные по краю и имеющие на каждой штанине минимум по три дырки. (Самая классная обнаружилась немного позднее, аккурат под левой ягодицей.) Подпоясано все сооружение было веревкой. Снизу были тряпочные тапки со шнурками, еще крепкими, а под боком, пестротканый вещевой мешок со впалыми дерюжными боками.

Я присел рядом, воззрившись на него и его писаную торбу сразу.

— А откуда ты такой взялся? Посреди ничьей земли?

— Земля ничьей не бывает: всегда чья-то либо своя собственная. Я тоже свой собственный.

— Идешь куда-то?

— Из одного монастыря в другой. А вы?

— Из одного мегаполиса в другой.

Агния лизнула его в щеку и заинтересованно обнюхала поклажу.

— Нет там для тебя ничего, Вы же, собаки эдакие, корешков не жуете, — он ласково отпихнул ее морду.

— Ты и сам голодный?

— Не очень. То, что монахи дали, еще не совсем кончилось, и немного сам накопал. Это не проблема, Знаете, сколько в земле и над землей растет вкусного!

Я в душе засомневался.

— А вода у тебя имеется?

— Вам много надо? Сейчас-то нисколько нет, но я мигом найду, если постараться. Только сладкую почти всегда копать долго, а под камнями она невкусная. Стирать вот ею хорошо: щелочная.

— Затейлив ты, братец. Из камня воду добываешь.

— Так вам для чего? Пить, стирать или только поинтересоваться? А то я бы поспал часа два-три. Ночью снова идти.

— Ни для чего, просто я… обеспокоился, что ли. Вот что: я тебя разбудил, я тебя и накормлю. Идет?

— Почему же нет!

Чиниться было, видимо, не в его обычае.

Я и сам проголодался — в дороге и от скуки это часто происходит. Вытащил плиту, не электрическую, а другую, на сухом спирту, чтобы не сажать аккумуляторы без необходимости. Солнца-то для подзарядки, было навалом, но я поскряжничал. Также и холодильник снова не стал потрошить: не та публика. Вывалил в котелок очередной консерв — бобы со свининой в застывшем жиру — и залил водой. Нарубил хлеба, постелил салфетку на переднее сиденье и расставил миски.

Немного погодя Агния заинтересованно потянула носом, а мальчик с разочарованием сморщил свой:

— Это все, что вы имеете сказать?

Он пошарил в развязанном мешке, извлек оттуда горстку сушеных листьев, скукоженный клубень и два растопыренных корешка, что смахивали на мандрагору. Понюхал — и бросил в закипающее варево. Я ужаснулся в душе, но запах, который сразу же повалил оттуда, был так бесспорно и потрясающе съедобен, что все мои сомнения тотчас померли не родившись.

— А ты и в самом деле умеешь кухарить, — заметил я чуть погодя.

— Монахи выучили. Уж у них это дело поставлено.