Ирина Савкина - Разговоры с зеркалом и Зазеркальем

• Название: Разговоры с зеркалом и Зазеркальем
• Автор: Ирина Савкина
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: История
• Год: 2007
• ISBN: 5-86793-505-1

В русской культурной истории было немало женщин, которые сумели высказать и выразить себя в автодокументальных текстах (воспоминаниях, дневниках или письмах), большая часть которых была опубликована при их жизни или позже. И все же голоса этих женщин остались неуслышанными. Их тексты практически никогда не становились предметом научного интереса сами по себе, а не в качестве исторических или литературных источников для биографий знаменитых мужчин. Цель данной книги — рассмотреть, как женщины первой половины XIX века в своих дневниках, воспоминаниях и письмах пишут о себе, точнее, «пишут себя», как они обсуждают и создают приемлемые для себя модели женственности. Материалом исследования послужили среди других дневники А. Керн, А. Якушкиной, А. Олениной, мемуары Н. Дуровой, автобиография Н. Соханской, переписка Натальи Герцен с А. Герценом, Г. Гервегом и подругами.

---

Для первых была характерна закрытая внутренняя жизнь. «Они не открывались ни дружеской беседе, ни письмам и дневникам <…>. Они открывались только ключом поэзии, чтобы в этом, преобразованном виде стать достоянием всех читающих»[460]. Исповедуясь в поэзии, люди пушкинского круга не занимались саморефлексией в письмах. Их переписка, как замечает Л. Вольперт, отличалась «четко осознанной литературностью (пародия, снижение „высоких“ штампов, каламбур) и шутливостью мужского братства (дружеские прозвища, намеки, кружковая семантика, нецензурная лексика»[461]. В ней был очень важен игровой принцип, и если женщины вовлекались в такого рода переписку, то они тоже вступали в эту игру и должны были подчиняться законам игрового эпистолярного поведения, часто разыгрывающего фабулу эпистолярного романа (вообще или какого-нибудь конкретного).

Совсем другое дело дружеская переписка так называемых «идеалистов 30-х годов» (выражение П. Анненкова). «Это было своего рода взаимное отражение, отвечавшее потребности разросшейся личности в непрестанном самосознании, самораскрытии»[462]. «Здесь пригодились и нервные барышни»[463], — несколько иронически пишет Л. Гинзбург, отмечая, что именно в диалоге с женщинами, в их глазах мужчина выстраивал собственный грандиозный образ романтического избранника.

Рассуждая об участии в переписке людей круга Бакунина-Станкевича женщин (сестер Бакуниных, сестер Беер), Гинзбург говорит о явлении, которое, с ее точки зрения, «можно назвать женским романтическим паразитизмом: романтическая культура непременно предполагала и требовала присутствия женщины в качестве прекрасной дамы, носительницы вечноженственного начала и проч. Это побуждало женщин романтического круга играть определенную роль, независимо от своих личных данных и дарований. Отсюда порой идеологическая мимикрия или искаженные и плоские отражения сложной духовной жизни подлинных идеологов»[464].

Однако то, что исследовательница называет «женским романтическим паразитизмом», может трактоваться совершенно иначе, если рассматривать проблему с учетом положения женщины и женственного в патриархатной культуре. В ней, как показала на материале русской литературы Барбара Хельдт, идеализация является одним из способов underdescription — уничижения, умаления, подчинения письмом, которое превращает женщин из субъекта в объект описания, в проекцию мужских желаний и страхов[465].

Так могут быть интерпретированы и те примеры, которые приводит Л. Гинзбург. Большое, если не основное, место здесь занимал письменный дискурс (от слова «письмо» в его обоих смыслах).

Возможно ли для женщины в этом контексте строить и развивать собственную самость, а если да, то каким образом она это делает — это один из главных вопросов, который будет интересовать меня в этой главе.

Наталья Александровна Герцен (урожд. Захарьина) — двоюродная сестра, друг, жена Александра Ивановича Герцена — известна в истории русской литературы прежде всего как героиня «Былого и дум» и «часть» герценовской биографии.

Н. П. Анциферов, представляя в 63-м томе «Литературного наследства» (1956) публикацию некоторых ее автобиографических текстов и писем под рубрикой «Н. А. Герцен (Захарьина): Материалы к биографии», начинает свои комментарии так: «Наталья Александровна Герцен (урожденная Захарьина) была замечательной женщиной, принадлежавшей к поколению передовых русских людей сороковых годов. Известно, какую значительную роль она сыграла в жизни и творчестве Герцена»[466].

Но публикаторы писем Н. А. Герцен к Т. А. Астраковой (в 1997 году) уже замечают, что жизнь этой женщины должна привлечь внимание историков литературы «не только потому, что она была женой Герцена и героиней его главной книги — „Былое и думы“, но и потому, что в ее судьбе сконцентрировано множество вопросов времени, казавшихся неразрешимыми ей самой и решенных в России лишь женщинами следующих поколений. Основу драматизма судьбы Н. А. Герцен составляло постоянное ощущение избыточности задатков ее натуры сравнительно с возможностью их применения. Отсюда часто мучившее Наталью Александровну ощущение „пустоты“, „незаполненности“ жизни. Но это психологическое состояние характерно для многих женщин того времени. Именно в 1830–1840-е годы в русском обществе все глубже и трагичнее осознавалась невозможность проявить то душевное богатство, которым была наделена женщина и которое силой социальных обстоятельств было замкнуто для нее узким кругом домашних забот и обязанностей. Неудовлетворенность жизнью, проникавшая все глубже в сознание женщины, составляла своего рода знамение времени и вскоре нашла яркое воплощение в литературе в образе так называемой „тургеневской героини“»[467].

Однако, на мой взгляд, для того чтобы понять судьбу и личность Натальи Александровны, нет необходимости прибегать к подобным литературным шаблонам (тем более что, как показала Барбара Хельдт, в образах своих героинь Тургенев развивает и укрепляет патриархатные стереотипы[468]). Гораздо интереснее было бы посмотреть, в каком контексте, с помощью каких категорий создает и утверждает свое женское Я сама эта женщина.

Наталья Александровна Захарьина-Герцен может стать героиней подобного рода исследований уже потому, что от нее осталось огромное эпистолярное наследие, а также дневник и план автобиографии. Практически все эти материалы к настоящему времени опубликованы[469] — во многом, конечно, благодаря тесной связи ее жизни с биографией А. И. Герцена.

Особенность ситуации Натальи Герцен еще и в том, что во многих случаях, рассматривая ее изложенные в переписке интерпретации событий собственной внутренней и внешней жизни, мы имеем возможность услышать и «другую сторону» — мужскую (герценовскую) версию событий, его понимание проблем, его представления о женственности вообще и о ее конкретном воплощении — Наталье Александровне. Мы можем посмотреть, насколько отличаются и совпадают эти точки зрения, насколько зависят они друг от друга и от идеологического и культурного контекста.

Огромное количество сохранившихся от обоих супругов и опубликованных автодокументальных текстов, охватывающих практически все периоды их совместной жизни, позволяет посмотреть на проблему и диахронически: проанализировать, как и почему менялись их взгляды на женственность в течение без малого двадцати лет.

Наталья Захарьина: Переписка с женихом (1835–1838)

Наталья Александровна Захарьина (1814–1852) была незаконнорожденной дочерью Александра Алексеевича Яковлева (старшего брата отца Герцена) и Аксиньи Ивановны Захарьиной (Фроловой). Как пишет первый публикатор досвадебной переписки Герцена и Захарьиной Е. С. Некрасова, «у старшего Яковлева была масса незаконных детей, всех их он держал при себе, каждому давал образование. Один из его старших сыновей, Алексей Александрович, кончил курс в университете, был ученый, занимался химией и вел странную отшельническую жизнь.<…> Незадолго до смерти отец женился на его матери и таким образом „привенчал“, то есть усыновил „химика“, сделал его наследником всех своих богатств. <…> Наталья Александровна осталась после смерти отца семи лет. Брат „химик“ отправил ее из Петербурга вместе с другими детьми и ее матерью в Тамбовскую губернию, в Щацкое имение. Но она в Москве очень заинтересовала своим задумчивым и грустным видом княгиню Хованскую, Марью Алексеевну, родную сестру покойного отца. Тетка взяла ее к себе на воспитание; она была уже стара, за семьдесят лет, причудлива, капризна, эгоистична и холодна»[470]. На положении «сироты-воспитанницы» Наталья Александровна жила у тетки до своего двадцатилетия, до мая 1838 года, когда убежала из дома «благодетельницы», чтоб сочетаться браком с А. И. Герценом.

В качестве родственников Наталья и Александр были знакомы с детства, но душевно сблизились в то время, когда Герцен был уже студентом и особенно во время его ареста и тюремного заключения. Хотя их встречи и обмен письмами в это время были довольно редкими, но, как оба позже вспоминали, они почувствовали, что между ними возникла какая-то особенная симпатия, особая душевная связь. Из ссылки (сначала из Перми, потом из Вятки и Владимира) Герцен часто пишет Наталье Александровне и получает ее многочисленные ответы. Сначала это переписка между братом и сестрой, но потом Герцен решается назвать связывающее их чувство не дружбой, а любовью… Несмотря на большие внешние трудности: Наталье Александровне приходилось и писать, и переправлять, и получать письма Александра втайне от своих родных, с помощью нескольких доверенных лиц и друзей, — их крайне интенсивная переписка продолжается с 16 апреля 1835 до 6 мая 1838 года. 8 мая 1938 года Наталья Александровна убежала из дома тетки к жениху, а 9 мая Герцен и Захарьина обвенчались во Владимире.