Джерри Стал - Вечная полночь

• Название: Вечная полночь
• Автор: Джерри Стал
• Издательство: ACT, Адаптек/T-ough press
• Жанр: Контркультура
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-17-048150-7

«Вечная полночь» — яростная динамичная и до боли забавная исповедь дзенского мастера саморазрушения. Она более чем достойна занять место в одном ряду с такими классическими произведениями, как «страх и отвращение в Лас-Вегасе» и «Голый ланч». Как напоминает нам Стал, жизнь — временное мероприятие. Он, как никто другой, иллюстрирует пословицу «было бы смешно, если бы не было так грустно». «Вечная полночь» — и то и другое.

---

Когда наше с Сандрой решение «съехаться» подняло свою упрямую голову, мне пришлось заартачиться. «Нам нельзя жить вместе! — помню, вопил я. — Мы женаты. Это слишком банально!»

Предчувствуя, как классно нам с Сандрой «заживется вместе», я неожиданно был потревожен звонком в последние потерянные дни моей жизни. Звонила одна из моих тетушек в Питтсбурге. Вроде мама, беспокойная душа, лишила себя жизни. Или они так думали.

Героин в тот момент продолжал использоваться от случая к случаю. В противовес ежедневным потребностям. Что означало — он до сих пор действовал. И укол, сделанный мной перед полетом на восток проводить маму, поддержал меня в заторможенном состоянии настолько, чтобы стоически иметь дело со всем, с чем придется иметь, когда я доберусь до места.

Мне пришлось столкнуться, как оказалось, не с трагической гибелью, а с продолжающейся сложной жизнью. Случилось, понимаете, то, что, когда мне позвонили, они действительно полагали, что мама скончалась. Она попыталась покончить с собой, в процессе с ней случился сердечный приступ, и она впала в кому. Кома стала не прелюдией к смерти, а отсрочкой перед вернувшейся безрадостной жизнью. Только я тогда этого не знал. Я поднялся на самолет в уверенности, что лечу на восток на похороны.

Я встретил в аэропорту измотанного дядю Седрика и узнал, что мама все-таки не умерла. Ни «привет», ни «как дела», а сразу: «Она жива. Она в больнице. Она в коме, но выкарабкается».

Посещать больницу было незачем, но я все же зашел. Клиника Сент-Люси находилась всего в полуметре от ее тогдашнего дома, кондо, весьма удобно для странных электрошоковых процедур. Лекарство Эдисона случайно стало маминым предпочтительным наркотиком.

Теперь я не завидую маминым мучениям. Это единственное, что у нас есть общего. Я люблю ее. Она испытывала депрессию всю жизнь. И жизнь по ходу дела дала ей уйму поводов. Безвременная кончина моего отца оставила ее в одиночестве и безнадежности, и она была не в силах выдержать свой вновь обретенный статус. Наш дом после смерти отца превратился в Музей его Памяти. Его молоток, флаг, в который заворачивали его гроб, аккуратно сложенный в треугольник, как принято в армии, фотографии на различных важнейших этапах его карьеры. Городской адвокат, прокурор, федеральный судья. Это все, и даже больше, расставлялось, раскладывалось, развешивалось напоказ по всей гостиной в больших рамках. Не доставало только экскурсоводов, каталогов и кнопок, нажав которые можно послушать его биографию.

Мельком бросив взгляд на нее, лежащую в устроенной ей же самой коме, я вернулся посмотреть ее кондоминиум. Место ее неудачной попытки. Чтобы там столкнуться с еще одной степенью родительского ужаса. На сей раз я не нашел обломки памяти, приветствующие меня. Там я встретил свидетельство неудавшейся смерти. Это была кровь.

Кровь повсюду. Прежде чем увидеть ее, я ее услышал: ее хлюпанье на ковре под ногами. Словно я ступал по навозу с того самого момента, как вошел. У меня возникло ощущение, что на нее напали. Я последовал за пятнами размером с череп от двери в кухню, из кухни обратно по коридорчику в ее спальню, где кляксы перепачкали ее белое вязаное покрывало, как алый Роршах[4].

Зловоние привело меня в ванную, и то, что я там увидел, неистребимо врезалось мне в память. Кровь на зеркале, как показалось моим расшатанным чувствам, складывалась в одно неровное слово НЕТ. Под ним капельки стекли и запеклись. Будто красные и замерзшие слезы.

Я не испытывал ужаса. Только трепет. В неком бездумном порыве я нащупал тюбик с «Кометом», открутил крышку и в абсолютно несвойственной мне манере бросился соскабливать, уничтожать, оттирать все до единого кровавые пятна в ее такой чистенькой квартире.

Я трудился, стоя на коленях, со слезами на глазах, подавив во рту рвотный спазм. Но не мамины страдания я оплакивал. Я никогда не был ни столь развит, ни столь просвещен. То были моя собственная запятнанная и зловонная смерть, бессознательное, засевшее глубоко в сердце знание о том, что мне однажды придется пережить.

К тому времени, как я закончил, ужас, обуявший меня, перерос в некое жуткое пророческое предчувствие. Каким-то невыразимым чувством я понял что-то в мамином безумии, чему я стал свидетелем. И это было лишь предвидением, божественной вспышкой кровавого всплеска и разгула того, что поджидало меня совсем рядом.

Перенеситесь, вперед на четыре месяца или четыре года, неважно, и вы увидите, как я снова на корячках неистово стираю кровь, пролитую мной, протекшую или брызнувшую из шприца. Оглядываясь назад, мне кажется я не одну вечность провел, кидаясь в панике на кровавые лужи на миллионах полов. Но, конечно, кровь невозможно отмыть до конца. Она просачивается глубоко в психику и оседает там, в подземных заводях. Я это знал, но не располагал фактами. Подобно матери, я вскоре создам свой личный ад.

Я вернулся в Лос-Анджелес и съехался с Сандрой. Мне нужно было срочно что-то решать.

Часть вторая Мир порно

Теперь все нормально. Как мне удалось добраться в первую очередь до Лос-Анджелеса? Как я отправился в город взять наркотиков, что закрыло тему, что соблазнило девушку, что дало карьере под задницу, что способствовало привычке, которая привела меня туда, где я сейчас?

Никто не растет в Лос-Анджелесе. Люди туда только приезжают. В моем случае все началось издалека, меня носило из Нью-Йорка в Коламбус, по всему Огайо и только оттуда привело в Лос-Анджелес.

Почему Коламбус? Потому что именно там издавался журнал «Hustler». Именно там я подписал контракт после карьеры, начавшейся с чудиками из «Голоса деревни» и с понтовым призом «Пушкарт» отчалившей к югу прямиком в мир жесткой печатной порнографии.

Умирая в двадцать с небольшим от желания что-то делать, а не просто зарабатывать на жизнь, я соединил потребность в деньгах с болью увидеть свое имя напечатанным, войдя в головокружительный мир журнального порно, или «бутербродов», как его называют среди профи.

Тогда я вел одинокую, приправленную планом и спидом жизнь на четвертом этаже в доме без лифта на 108-й улице. Одна комната и договоренность, что ванная-прямо-по-коридору-совместно-с-пуэрториканскими-педиками.

Обломы происходили со всех сторон, но я не отступал, пока не наткнулся на объявление на последней странице «Голоса Деревни». «Заработайте деньги на эротических текстах, — гласило оно, — набираются учебные группы».

Ну, вряд ли от такого диплома из Коламбуса можно ждать толк. И я пересекся с одним волосатым чуваком постарше меня по имени Адам. (Под «постарше» я имею в виду, что он был лет на пять моложе, чем я сейчас; ему было тридцать четыре.) И отправился посещать по несколько заумных вечеров в неделю для постижения тонкостей «описания гениталий», «изучения читателя» (хотя кому оно надо?), «доведения до высшей точки» и важнейшей «сцены оргазма».

Остаток группы составляла страхолюдная солянка из двух домохозяек, чьи мотивы представлялись не совсем учебными, водопроводчик на пенсии и азиатский студент по обмену по прозвищу Лапуся, предпочитавший ни с кем не разговаривать и загадочным образом исчезнувший. В течение полутора часов мы маялись в поисках, скажем, наилучшего синонима слова «вагина». «Писька» нормально? Или же «пизда», «мех», «любовные губы» или мое любимое «губки» употреблять предпочтительнее?

Квартира Адама являлась этаким фоном наших жарких и беспокойных просодических экзерсисов. Стены украшала подборка изображений распятия, занимавших пространство между полками с коллекцией Библий со всего света. Он получил образование в духовной области, что несвойственно человеку, зарабатывающему на хлеб сочинительством опусов «ВРЕМЯ КОНЧАТЬ», «ВЛАГА И ЖЕЛАНИЕ» и «ОГОЛОДАВШИЙ МУЖИК». Он закончил Гарвардский факультет богословия и стал непросыхающим пьяницей, которого «никто не видел пьяным». Вследствие аварии в такси, как объяснил Адам, он на всю жизнь заработал боль в крестцово-подвздошной области.

Отбросив светлые локоны назад, он надевал брюки от костюма, отглаженную белую рубашку и парадные туфли — хотя я ни разу не видел, чтобы он выходил из квартиры. Казалось, он существовал в собственном замкнутом мирке. Его жена Джэн, скупая женщина с косой до талии и выпирающими белыми зубами, целыми днями работала в какой-то церковной организации.

Они были на удивление серьезной парой. Когда Джэн заходила с подносом сэндвичей с пеканами и чаем «Constant Comment» для студентов своего мужа, она ни разу не проявила ни малейшей реакции на то, чтобы там не гнал ее вставший в позу Сократа муж. «Влажные губы — они возбуждают нас из-за ощущения, когда мы касаемся их, или потому что, касаясь их, мы понимаем, что наш партнер возбужден?»

Водопроводчик Герб всегда вносил в обсуждение одну и ту же лепту: «Мне кажется, что очень важен запах. Аромат — это ключ к твоему эротическому желанию. Все дело в феромонах…» К тому же этот самый Герб сочинил то, что остается моим непревзойденным фаворитом в тотализаторе эротических писулек. «Ее дыхание, — пропел суровый профсоюзник, — трепетало в толчках».