Владимир Лебедев - Ачайваямская весна

• Название: Ачайваямская весна
• Автор: Владимир Лебедев
• Издательство: Мысль
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1983

Авторы книги — этнографы, проведшие ряд лет в экспедициях на Северной Камчатке, Ее население — чукчи — до настоящего времени сохранило многие черты традиционной культуры оленеводов. Нынешние камчатские чукчи живут в отличных поселках, учатся в современных школах и институтах. При этом они не утратили народные обычаи — старинные красочные праздники, обряды, правила отношений друг к другу.

---

Так прошло еще два часа. И три… и четыре… и десять. За десять часов через свои руки пастухи пропустили полторы тысячи животных. По сто пятьдесят оленей в час. Каждую минуту, следуя строгому, точному расчету, по два с половиной оленя.

В северокамчатской тундре темнеет как в горах: только солнце село за гору — темно, хоть глаз коли. Сопки некоторое время вырисовываются на небосклоне четкими или размытыми контурами, а потом сливаются с ним. Звезды мерцают огромные и чистые. Тихо и свежо.

Мы смотрим кино. Один из чукчей — помощников тракториста является и киномехаником по совместительству. Демонстрируется приключенческий фильм о первых днях Советской власти в Средней Азии.

Зрительным залом служит меховая палатка. К ней уже давно привыкли и называют сокращенно «мехпалатка». Произносят это слово так же, как «дом», «квартира», «вездеход». Здесь вообще быстро приживаются новые понятия. Например, раньше других в совхозе появился вездеход марки ГТС. Его называли и называют гэтэеской. Потом привезли большой вездеход марки ГТТ. Его стали звать «большая гэтэеска» не только люди, далекие от техники, но и все, кроме водителей.

Мехпалатка — несомненное благо при здешних условиях. С передвижным жилищем для оленеводов хлопот было много, они есть и сейчас. Задача создания легкого, современного жилья, которое можно было бы без особого труда переносить с места на место, бесспорно, не проста. Потребовались десятилетия для того, чтобы сконструировать и построить жилища для полярных исследователей. Начинали с полусферических палаток. Теперь уже есть комфортабельные домики, способные выдерживать низкие температуры, со всевозможными удобствами для их обитателей. Но опыт по созданию этих домиков для конструирования жилищ оленеводов смог пригодиться в весьма малой степени. Жилье арктических и антарктических исследователей стационарное. Оно ставится на место для долговременного пользования, перетаскивают его редко. А если и перетаскивают, то с помощью мощной техники. Эти жилища тяжелы.

Для оленеводов и промысловиков предлагались разные конструкции — различные постройки вроде юрг из синтетики, санные дома — балки — и тому подобное. Юрты из синтетики даже в условиях Севера оказались бесполезными. Они и тепла не держали, и удобств никаких не обеспечивали. Идея с синтетическими юртами на Севере умерла раньше, чем истрепались опытные образцы.

Передвижные санные домики проектировались из пластических материалов. Выглядели они необычайно красиво. Каждый может себе представить, как красочно может быть оформлен вагончик из пластмасс. Однако и они не пригодились. Пластик в Арктике разрушается быстрее, чем в любой другой зоне. К тому же эти вагончики надо было перевозить не иначе как трактором. А трактором проще таскать деревянный домик, в котором и дышится легче, который и долговечнее. В тундре оленеводы уходят далеко. На согни километров от поселков, от мест, где трактор можно заправить и починить. С собой на все лето или же на всю зиму горючее увезти невозможно. Да и расходы большие.

Оленеводство тем и ценно, что капиталовложений требует мало. Для любого другого скота надо по крайней мере корма заготавливать. Оленям заготовленных кормов не требуется. Сейчас расходы возросли: стали употреблять химикаты, отпугивающие кровососущих насекомых, проводят разные ветеринарные мероприятия. Это в сравнении с другими отраслями животноводства все равно требует меньше расходов., Это одна сторона дела.

Есть еще и другая. Когда летишь над тундрой, то видишь, что она становится все более и более обжитой. От каждого поселка, от некоторых становищ экспедиций тянутся во все стороны колеи. Тундра необычайно легко ранима. Растительный покров нежный. Проехался на вездеходе летом, перемесил мхи, травы и кустарнички, укоренившиеся столетиями, и получилась «рана». След трактора и вездехода очень быстро протаивает, заполняется водой, место это заболачивается. Тундра заболевает надолго, если не навсегда. Поэтому все северяне, все, кому этот край дорог, говорят об этом с душевной болью. При промышленном освоении северных земель применение техники неизбежно и оправданно. Но даже и при этом стараются сохранить природу. Сколько уже есть экспедиций, которые отдают предпочтение вертолету перед вездеходом и осуществляют пешие маршруты в местах, где было бы удобно ездить на гусеничном ходу! И совершенно неоправданно было бы уродование своей исконной земли теми, для кого она является родной.

Все это — аргументы против механического наземного транспорта в тундре и соответственно против такого жилья, которое без этого транспорта существовать не может.

Здесь, на севере Камчатки, пошли по пути создания жилья, которое легко перевозится на оленях. Так появилась меховая палатка.

Народу в палатке почти тридцать человек — своя бригада да приезжие, но в ней просторно. На торцовой стенке экран. Возле противоположной стенки стрекочет киноаппарат.

Размеры палатки внушительные. Метров десять в длину, метров шесть в ширину и метра два с половиной в высоту. Каркас простой — опорные колья по углам, несколько стоек по осевой линии, привязанные специальными завязками к потолку. Железная печка. Пол устлан шкурами. Очень тепло, хотя на улице и мороз. Возле стен сложены спальные мешки всей бригады.

Пастухи покуривают, время от времени пьют чай. На экране «Белое солнце пустыни». Симпатии аудитории на стороне Сухова и его помощников. Молодежь, глядя на удалого и невозмутимого солдата, радостно восклицает: «Какомэй!». Но вот фильм закончился. Стали укладываться спать.

У нас своя палатка — парусиновая, штаб-квартира главного зоотехника.

— Может быть, к нам, Иван Иванович? — приглашаем мы. — Дальше расскажете…

— Давайте сегодня отдыхать, — предлагает старик. — Сегодня день тяжелый был. Завтра поедем в другую бригаду, по дороге и поговорим.

Наш дом ни в какое сравнение с покинутыми апартаментами не идет. Холодно. Тесно.

Тракторист Вася затапливает печку. Дров много. Топят здесь горелым кедрачом. Летом случаются пожары, которые обжигают кедровый стланик. Эти дровишки и рубятся легко, и горят как порох. Печка разгорается быстро. Ее бока скоро становятся малиновыми. В палатке уже можно снять и меховую куртку, и меховые штаны, и свитер, и валенки.

Все заваливаются в спальные мешки. Курят. Молчат.

— Как же ты, Вася, возле ручья застрял? — спрашивает Иван.

— Ты понимаешь, — начинает объяснять Вася, — еду, еду — все хорошо… Все с Келькутом куропаток высматривают. Увидели, я вышел и убил. Дальше поехали. Как стали устье проезжать, меня как дернет — и назад потащило. Я сразу по газам! Трактор аж дрожит. Назад смотреть не могу — у меня вместо заднего стекла глухая дощечка вставлена, тракторишко-то старый. Чувствую — вылезаю помаленьку. Вылез и пошел вперед. Однако сани как-то вбок заволакивает… Стал, вылез, смотрю — оковка у полоза завернулась и мешает ехать. Я назад пошел — посмотреть, откуда вылез… В самом устье ручья пролом получился. Там и воды нет. Просто лед вспучился, и я его проломил санями. Как стал выбираться, оковку и оборвал. Она на полозе завернулась — теперь до гаража так и буду ехать. Там этот кусок отрежу и снова приварю…

— Что же ты не остановился сразу, когда проломился? Ты же знал, что там всегда мелко. Глубина не больше метра летом.

— Да я после Корфа никак не настроюсь. Как только начинаю проваливаться, так против воли газую.

— А чего в Корфе-то было?

— А в этом заливе с трактором проваливался.

— Как так?

— А вот так… Поехали мы тракторной колонной из порта на Корфе с разным грузом. Весна была. Однако по заливу еще ездили вовсю. И мыслей не было, чтобы опасаться… Я третий шел. Два первых проскочили через одно местечко, оно ничем особенным и не отличалось… Я иду себе и иду следом. Вдруг как завалился набок — и ничего уже понять не могу. Понял только, что падаю. Приземлился на дно. Хорошо, что на гусеницы. Вылез кое-как — и пробкой вверх. Полынью-то над собой хорошо видел… Вынырнул, а вокруг все наши стоят совещаются, кого за водолазом послать.

Ну тут меня вытащили кое-как. Один мужик даже сорвался в полынью от усердия, тоже искупался.

— Эго тебя за это зовут трактористом-подводником? — спросил Анатолий Арсентьевич.

— За это… Только я после этого случая паниковать стал, когда на воде проваливаюсь.

— Пройдет, — утешил его Иван.

— Начинай ночевать! — на этот раз скомандовал Анатолий Арсентьевич. — Поехали!

Это надо было понимать как приказ отойти ко сну. В самом деле — спать пора. Завтра еще до рассвета уедем с гостеприимной реки Ачиханьваям на берега речки Акякваям.

Ачиханьваям — Акякваям

Спросонья и понять было невозможно, чем пахнет. Чем-то паленым. И не скажешь, кто первый крикнул: «Горим!»