Беназир Бхутто - Дочь Востока. Автобиография.

• Название: Дочь Востока. Автобиография.
• Автор: Беназир Бхутто
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

—Даже находясь в тюрьме, я оказываю давление на режим,

—Кто тебе мешает оказывать давление отсюда? — возражали мне. Решающим аргументом в пользу их соображений оказалось сообщение врача о повторной операции, но колебаний не устранили. Девять месяцев... Как лучше с пользой провести это время?

Я решила организовать международную кампанию, чтобы разоблачить жестокости режима в отношении сорока тысяч политических противников, удерживаемых в тюрьмах Пакистана. Страна получала помощь из Западной Европы и США, но мало кто в западных демократиях обращал внимание на нарушения прав человека в Пакистане. Как заметная фигура и только что вырвавшийся на волю политический узник, я могла обратить внимание на безобразия, творимые военным режимом. Может быть, тогда демократические страны смогут использовать финансовые рычаги, чтобы остановить произвольные аресты, удержание людей в неволе годами без предъявления обвинений, казни людей, виноватых лишь в том, что они политические противники режима.

В Равалпинди как раз готовился процесс против восемнадцати политических заключенных, обвиняемых в заговоре с целью свержения правительства. Еще пятьдесят четыре человека содержались в тюрьме Кот-Лахпат в Лахоре; их обвиняли в заговорах, подстрекательстве и сотрудничестве с группой аль-Зульфикар. Член ПНП, профсоюзный лидер металлургического комбината в Карачи Насер Балуч с четырьмя товарищами подлежали суду военного суда в Карачи за участие в угоне. Эти насквозь фальшивые обвинения влекли за собой смертную казнь. Как всегда в случае военного «правосудия», мало кто в Пакистане и за его пределами знал, что идут или готовятся эти процессы, в чем суть обвинения и какие улики обличают обвиняемых.

Об аресте Насера Балуча я узнала в 1981 году от начальника суккурской тюрьмы. Два года потребовалось, чтобы довести дело Балуча и его товарищей до суда. Соответственно президентскому указу № 4, по которому обвиняемый считался виновным, если не доказано обратное, рассмотрение дела проводилось тайно, и я узнала детали, когда через сочувствующего надзирателя получила в тюрьме Карачи записку от Насера Балуча.

«Суд уже заготовил приговор, и нам пообещали, что скоро мы навсегда затихнем в могиле, — написал он мне в мае 1983 года. — Во время восьмичасового заседания мы не можем ничего записывать, нам не дают пить, не отпускают по естественным потребностям организма и не разрешают молиться. Когда наш защитник не мог явиться в суд, они продолжали рассмотрение, пометив, что для ведения процесса требуется присутствие обвинителя и подсудимых, а без адвоката можно обойтись». К февралю 1984 года процесс еще не довели до конца.

Вызывала озабоченность и судьба Аяза Саму, арестованного в декабре 1983 года, облыжно обвиненного в убийстве политического противника, сторонника генеральского режима. Его процесс вот-вот должен был начаться. Как и Ба-луча, Саму арестовали, намереваясь обезглавить рабочее движение в индустриальном центре Карачи. И ему тоже грозила смертная казнь. Следовало действовать, и действовать быстро.

Как только я смогла сидеть в постели, я приступила к составлению перечня преследуемых на основе своих записок и сообщений от наших сторонников из Пакистана. Я уже убедилась в действенности усилий «Эмнисти Интернэшнл», привлекавшей внимание общественности и правительств к нарушениям прав человека. Еще один пример — действия этой международной организации в деле Разы Казима, пакистанского юриста, в январе арестованного у себя дома в Лахоре и бесследно исчезнувшего. Призыв «Эмнисти» по делу Казима широко освещался в международной прессе.

«Недавнее исчезновение Разы Казима в Лахоре (Пакистан) вызывает тревогу, — писала в марте «Нэшнл» в статье о резком увеличении нарушений прав человека по всему земному шару. — Соединенные Штаты, поддерживающие пакистанский режим немалой суммой в 525 миллионов долларов в год, проявляют в этом отношении черствость и безразличие... Государственный секретарь США, очевидно, забыл букву американского закона об иностранной помощи, в частности, гласящего: „Не оказывать поддержку правительству страны, повинному в систематических нарушениях международно признанных прав человека, к числу которых относятся пытки... длительное содержание под стражей без предъявления обвинений и иные нарушения права на жизнь, свободу и личную безопасность"».

Статья появилась в свет весьма вовремя. В марте меня пригласили выступить в фонде Карнеги за мир между народами в Вашингтоне. Собрав стопки материала о политических заключенных Пакистана, прихватив старую записную книжку с адресами, я вместе с Ясмин вылетела в Америку.

Снова шагаю по длинным коридорам Конгресса. Студенткой Гарварда я пользовалась демократическими традициями Америки, чтобы протестовать против американского вмешательства в войну во Вьетнаме. Теперь я прибыла, чтобы заявить протест против убийства демократии в собственной стране. Во время первого визита я должна была хранить молчание, чтобы меня не выслали из страны как иностранку, прибывшую учиться, но занимающуюся политикой. Теперь же я могу говорить без ограничения.

Неделю я ораторствовала, дискутировала, разъясняла, взывала не переставая, выступала за прекращение нарушений прав человека и за восстановление демократии в Пакистане. Встретилась с сенатором Эдвардом Кеннеди, с сенатором Клэйборном Пеллом, которого поблагодарила за содействие моему освобождению; встречалась с каждым, кто готов был меня выслушать. Питер Гэлбрайт помог мне установить еще ряд контактов на Капитолийском холме. Я встретилась с сенатором Аланом Крэнстоном от Калифорнии, конгрессменом Стивеном Соларзом от Нью-Йорка, с членами Госдепартамента и Совета национальной безопасности. Говорила с бывшим министром юстиции Рэмси Кларком, который следил в Пакистане за процессом отца, с сенатором Макговерном, которого когда-то, студенткой Гарварда, поддерживала в президентской гонке. Теперь я надеялась на его поддержку в деле восстановления гражданских прав в Пакистане.

Пакистан и без меня занимал умы вашингтонских законодателей. Пакет американской помощи весом в 5,2 миллиарда долларов, принятый в 1981 году, оказался под угрозой из-за не поддающейся проверке ядерной программы Пакистана. Сенат обычно обходил эту загвоздку, связывая помощь не с тем, что у Пакистана «не было» бомбы, а с тем, что он ее не испытывал. Ко времени моего визита эту лазейку заткнула поправка, предложенная сенаторами Джоном Гленном и Аланом Крэнстоном, связывающая помощь Пакистану с условием, что президент США письменно подтвердит отсутствие у Пакистана ядерного взрывного устройства, а также материала для производства такого устройства. 28 марта сенатский комитет по иностранным делам единогласно принял эту поправку.

Я не собиралась обсуждать ядерную проблему, и во время встречи с главой комитета по иностранным делам сенатором Чарльзом Перси несколько опешила, когда он спросил, не следовало ли заблокировать помощь Пакистану из-за спора о ядерной бомбе.

— Сенатор, прекращение помощи приведет к возникновению проблем между нашими странами, — ответила я после краткого колебания. — Несомненную пользу обеим нашим странам принесла бы увязка помощи с восстановлением гражданских прав и демократии в Пакистане. — Сенатор Перси, знавший моего отца, улыбнулся и поблагодарил меня за выраженное мною мнение. И я отправилась на встречу со следующим собеседником.

Между капитолийскими контактами я заходила в офис Питера в комитете по иностранным делам.

— Слишком быстро тараторишь, — урезонивал меня Питер, старавшийся, чтобы я получила как можно больше пользы от моих кратких встреч. — Говори медленнее, выделяй главное и подчеркивай его.

Конечно, я старалась следовать его советам, но за годы изоляции сдерживаемые слишком долго слова рвались наружу.

«Беназир Бхутто говорит, как будто наверстывая упущенное, — отмечала Карла Холл в моем политическом портрете в газете «Вашингтон пост» в начале апреля. — Она как будто выстреливает фразами, слегка окрашенными британским акцентом, ладно скроенными, но спешащими догнать одна другую. Речь она сопровождает оживленной жестикуляцией, касается руками лба, проводит пальцами по волосам...»

Карла Холл совершенно верно описала мою манеру речи. Я действительно наверстывала упущенное. Переживала, нервничала. Память моя, до начала мытарств безупречная, начала меня подводить. Забывались имена и даты, иногда вспоминались, а иногда и нет. И к обществу я все никак не могла привыкнуть. С одной стороны, я стремилась встретиться с как можно большим числом чиновников, законодателей, журналистов, с другой же стороны, боялась контактов сними, пересиливала себя. Однажды в разговоре с сенатором Кранстоном я почувствовала, как щеки мои ни с того да с сего вдруг налились краской. Жар распространился по лицу, на лбу выступили капельки пота.