Беназир Бхутто - Дочь Востока. Автобиография.

• Название: Дочь Востока. Автобиография.
• Автор: Беназир Бхутто
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

До первой земельной реформы 1958 года Бхутто принадлежали к крупнейшим работодателям в провинции. Угодья наши, как и некоторых других землевладельцев, измерялись не акрами, а квадратными милями. В детстве нам нравилась история о Чарльзе Нэпире, британском завоевателе Синдха, объезжавшем провинцию в 1843 году. «Чьи это земли?» — спрашивал он возницу, и тот отвечал ему снова и снова: «Земли Бхутто». «Разбуди меня, когда они закончатся», — приказал Нэпир и заснул. Через некоторое время он проснулся сам и снова спросил: «Чьи земли?» И очень удивился, когда возница заверил его, что они так и не покинули еще владений Бхутто. Нэпир прославился своим кратким докладом британскому военному командованию после завоевания провинции. Сообщение состояло из одного латинского слова: «Peccavi — согрешил». Мы, дети, полагали, что это искреннее признание вины, а не простая игра словами.

Отец любил вспоминать семейные легенды и анекдоты. «Ваш прадедушка Мир Гулям Муртаза Бхутто был лихим красавцем в двадцать один год, — заводил он один из любимых своих рассказов. — Все женщины в Синдхе в него влюблялись. Влюбилась и одна молодая англичанка. А в те дни на браки между иностранцами был наложен харам — запрет. Но никакой харам не мог угасить ее чувства. Некий офицер британской армии, полковник Мэйхью, прослышал о запретной связи и вызвал к себе вашего прадедушку. Для него не имело значения, что он находится в Ларкане, в доме Бхутто. Его не интересовало, что земли Бхутто взором не охватить. Британцев не интересовало наше наследие. Они видели лишь нашу темную кожу и презирали нас.

„Как ты посмел поощрять привязанность британской женщины! — закричал полковник на Гуляма Муртазу, стоявшего перед ним. — Вот я тебя сейчас проучу". И полковник схватил плетку. Но как только он поднял руку, чтобы ударить твоего прадедушку, тот выхватил у него плетку и сам ударил обидчика. Полковник завопил, призывая на помощь, и залез под стол. Гулям Муртаза отшвырнул плетку и гордо вышел из кабинета. „Беги! — в один голос уговаривали его друзья и семья. — Они убьют тебя". И твой прадедушка покинул Ларкану вместе с группой товарищей и с британской женщиной, которая не хотела с ним расставаться.

Британцы бросились в погоню. „Давайте разделимся, — решил Гулям Муртаза. — Часть из вас поскачет со мной, а остальные — с англичанкой. Но ни в коем случае не дайте ей попасть в руки британцев. Это дело чести". И они разделились. Чтобы сбить погоню, переправлялись через Инд. Группа, сопровождавшая англичанку, не смогла оторваться от погони. Чтобы спрятаться, они вырыли пещеру, замаскировали ее ветками и затаились внутри. Но британцы нашли пещеру. Друзья твоего прадедушки пришли в отчаяние. Они пообещали Гуляму Муртазе не отдавать англичанку ее соотечественникам. Они не могли вынести позора передачи ее врагу. И перед тем как британцы их захватили, они убили ее».

Мы сидели разинув рты, но история лишь начиналась. Наш прадедушка сбежал в независимый Бахвалпур. Британцы пригрозили вторгнуться туда, и прадедушка, поблагодарив Наваба за гостеприимство, пересек Инд и нашел убежище в Афганском королевстве, где его приняла семья правящего монарха. Взбешенные британцы захватили земли прадедушки. Дом наш пошел с молотка. Продали наши шелковые ковры, наши диваны из китайского шелка, сатина и бархата, наши столовые приборы из золота и серебра, наши громадные котлы, в которых готовилась пища на тысячи окрестных крестьян в дни религиозных праздников; продали разукрашенные шатры, использовавшиеся для торжественных церемоний. Гулям Муртаза должен быть наказан, сурово наказан, ибо никто не смел бросить вызов британцам. Они считались богами. Кое-где нам не позволялось ходить по предназначенным для них улицам. Никто не смел им возражать, а уж ударить...

Наконец достигли компромисса, Гулям Муртаза смог вернуться в Ларкану. Но дни его не продлились. Он заболел, стал терять вес. Хакимы, деревенские доктора, подозревали яд, но не могли определить источник. Пищу и воду его пробовали дегустаторы, но симптомы отравления не проходили, и жизнь его безвременно оборвалась, когда ему исполнилось лишь двадцать семь лет. Лишь после смерти прадедушки выяснилось, что причиной смерти его была отравленная хука, водная трубка кальяна, из которого он курил табак после ужина.

Мне нравились эти семейные истории. Любили их и братья, Мир Муртаза и Шах Наваз, гордившиеся своими тезками-предками. Препоны, встречавшиеся на жизненном пути предков, формировали наш моральный кодекс, как и рассчитывал отец. Верность, честь, принципиальность.

Сын Гуляма Муртазы, мой дед сэр Шах Наваз, первым разрушил рамки тормозящих развитие общества феодальных традиций. До него браки в клане Бхутто заключались между родственниками, двоюродными или троюродными братьями и сестрами. Ислам разрешает женщине наследовать собственность, и родственные браки оставались единственным средством удержания земель во владении семьи. Такой «бизнес-брак» наметили и между моим отцом — тогда двенадцатилетним — и его кузиной Амир, восемью или девятью годами старше. Отец страсть как не хотел жениться, но дедушка соблазнил его новым крикетным набором из Англии. После свадьбы Амир вернулась к семье, а отец вернулся в школу, на всю жизнь сохранив впечатление о нелепости, особенно для женщин, таких насильственных соединений судеб.

Но, по крайней мере, Амир вышла замуж. Многие женщины из клана Бхутто на всю жизнь остались одинокими из-за отсутствия под рукой подходящего кузена. Таким образом остались незамужними мои тетушки, дочери деда от первого брака. И мой дедушка, несмотря на сопротивление родственников, допустил внеклановые замужества своих дочерей от второго брака. Конечно же, выходили они замуж не по любви, брак оставался серьезным деловым мероприятием. Но уже в следующем поколении моя сестра Санам первой из женщин Бхутто сама выбрала себе мужа. Против моих ожиданий я последовала тропою предков, позволила родителям выбрать для меня спутника жизни.

И все же дед мой слыл среди родственников закоренелым прогрессистом. Он дал своим детям образование, даже дочерей послал в школу, чем возмутил всех землевладельцев округи. Многие из них не желали обучать даже сыновей. «У моих сыновей есть земля, они обеспечены гарантированным доходом, им не придется гнуть спину ни на кого другого. Мои дочери унаследуют землю, о них позаботятся мужья и братья. К чему же нам это дурацкое образование?» Так рассуждали феодалы.

Дед рассуждал иначе. Он видел практические преимущества образования, видел, как выдвигались образованные индусы и городские мусульмане в Бомбее, где он служил в правительстве в годы британского владычества. Обучая своих детей, сэр Шах Наваз служил примером другим землевладельцам провинции, способствовал прогрессу Пакистана после отделения от Индии в 1947 году и обретения независимости. Не обращая внимания на презрительное фырканье соседей, он послал своего сына, моего отца, для обучения за границу. Мой отец своего отца не подвел. Он с отличием окончил Калифорнийский университет в Беркли, затем переехал в Оксфорд, изучал право в колледже Крайст-Черч и в знаменитой школе барристеров Линкольнз-Инн. В Пакистан он вернулся всесторонне подготовленным юристом.

Мать моя происхождения совершенно иного, родители ее принадлежали к городской промышленной олигархии, взгляды которой отличались куда большим космополитизмом, чем замшелые воззрения землевладельцев. В то время как женщины Бхутто жили в пурда, почти не покидая своих четырех стен, не выходя за ворота дворового участка, иначе как наглухо закутавшись в душную черную бурка, мать моя и ее сестры раскатывали по Карачи на собственных автомобилях, не закрывая лица и распустив по ветру волосы. Дочери иранского предпринимателя, они посещали колледж, а после провозглашения независимости Пакистана некоторое время служили в военизированных женских отрядах Национальной гвардии. Такой образ жизни для женщин Бхутто оставался совершенно немыслимым.

После свадьбы с отцом в 1951 году мать сначала жила в пурда с женщинами Бхутто, покидая дом лишь раз в неделю, чтобы навестить семью родителей. Но старый образ жизни надоел всем. Когда бабушке надо было куда-то выехать из нашего дома в Карачи и под рукой не оказывалось шофера, она просила мою мать сесть за руль. Потом семья переехала в Аль-Муртазу, и отец вопреки обычаю поселился с матерью на женской половине. А когда построили дом на Клифтон, 70, для женщин уже не предусматривали специальных помещений, изолированных от остальной части здания. Дед, правда, купил дом напротив, чтобы встречаться с посетителями мужского пола. Тон в пакистанском обществе все больше задавало более просвещенное поколение.

В мусульманском обществе с господствующим положением мужчин мальчикам в семье всегда отводится первое место. Они не только чаще получают образование, но и пищу им положено в экстренных ситуациях получать в первую очередь, пока мать и сестры дожидаются своей очереди. В нашей семье, однако, дискриминации не наблюдалось. Наоборот, я чаще оказывалась объектом предпочтительного внимания. Старшая из четверых детей, я родилась в Карачи 21 июня 1953 года. Очевидно, по нежно-розовому цвету младенческой кожи меня сразу после рождения окрестили Пинки. Через год родился брат Мир Муртаза, затем в 1957 году появилась на свет сестра Санам, и брат Шах Наваз в 1958-м. Как перворожденная я сразу заняла в семье обособленное место, иногда даже ощущала свое одиночество.