Елена Ржевская - Земное притяжение

• Название: Земное притяжение
• Автор: Елена Ржевская
• Жанр: Русская классическая проза

---

Неужели она ждет его у заводских ворот, а он, как последннГг подонок, сбежал. Он представил себе, как она сидит там на скамейке, с раскрытым учебником на коленях, зубрить уже но может-темно. Милая Жужелка, я тебе все объясню, как эго получилось. Я сейчас, мигом.

На всякий случай он нырнул в подворотню. Подлетела Пальма, потерлась о его штанину. Следом, торопливо шлепая разношенными туфлями, появилась старуха Кечеджи, всплескивая руками, точно он явился с того света.

- Батюшки! А я тебя караулю,-заговорщически сообщила она и, беспрестанно оборачиваясь, не наблюдает ли кто за ними, полезла в карман фартука. -На вот.

- Письмо?

- Это Жужелка просила тебе передать. - Старуха очень волновалась и старалась заслонить Лешку, чтобы его не увидели люди во дворе, и говорила, помогая себе руками: - Поезжай пока. В другом месте где-нибудь устроишься. Работай усердно.

А тут все забудется. Это деньги тебе. И от себя пятнадцать рублей я положила.

- Да не надо мне денег.

- Ну вот еще что выдумал. Когда заработаешь-вышлешь, А нет - тоже не огорчайся. Ты об этом и не думай. Ты только работай хорошо, чтоб заслужить.

- Да по правде, бабуся, не надо мне. Честное слово. А где же она?

- Кто? Жужелка? Не знаю, не знаю. Куда-то пошла. - Старуха разочарованно поджала губы - ее миссия оказалась ненужной. - Что же ты отказываешься?

- А она что-нибудь сказала?

- Жужелка? Сказала: "Я в гости иду, к одному товарищу".

Нарядная такая. Платье белое с оборками. Очень идет к ней.

Пальма, не ходи за ворота. Иди гуляй на горку.

- Белое? - осторожно переспросил Лешка.

- Что? Ах, платье. Белое, белое и с оборками-вот так.

Он молча отдал ей свой пиджак и сверток,

- Смотри, на кого ты похож. Дрожишь весь. Ты ляжь сейчас, полежи, согреешься, и организм опять будет в норме. Куда же ты?

Он вышел на проспект, и тут решительность оставила его.

Как он явится? Что скажет? "Ты чего явился? - усмехнется Лабоданов. Третий лишний".

Что Жужелка пошла именно к нему, он не сомневался.

В своем выпускном платье. В этом дурацком белом платье.

Он мчался по "топталовке". Терраса с разноцветными фонарями, толчея у дурацких спичечных автоматов. Две девицы в одинаковых лиловых кофтах, смеясь, растопырили руки, точно собираясь задержать его. Мрачные дуры.

С освещенных витрин глазели самодельные плакаты. "Посвящается месячнику безопасности движения".

Кто с водкою дружен,

В машине не нужен!

Все еще месячник? Сколько он тянется, год, два?

"Сегодня шестнадцатый день месячника безопасности движения в городе" помигало на Лешку цветными буквами.

"Топталовка" кончилась. Он повернул назад. В голову лезло самое что ни на есть тошнотворное. Например-мучное лицо "сторожа". Достать бы ему этого ряженого и в рожу его бить, бить, без пощады.

Внятный голос из рупора на кинотеатре "Победа" говорил об угрозе войны.

Лешка прислушался. Чего вообще переживать, волноваться,- сказал он себе. Какая разница, кто, где в данный момент находится, зубрит ли Жужелка химию или, напялив белое платье, отправляется в гости. Ну какая? Ведь, может, сию минуту или в какой-то другой момент, когда совсем этого не предполагаешь, все полетит вверх тормашками.

Все же он был страшно обозлен на Жужелку. Ей экзамен завтра сдавать, что она себе думает? Он вспомнил про этот учебник, что она потеряла вчера в парке, гуляя с Лабодановым, и у него заполыхало в груди.

Он остановился и вытащил из кармана свою последнюю сигарету. Повозился, пока раскурил, - ветер задувал спичку.

Над ним в небе уже покачивалась луна. Чтобы взять себя ц руки, Лешка старался думать о страшном. Самое страшное, что только можно себе представить,-это оторваться, уйти безвозвратно от Земли и болтаться вечно среди звезд, потеряв земное притяжение. Черная ночь. Жуть.

Он докурил, бросил окурок.

Все же страшнее всего было то, что Жужелка сейчас у Лабоданова.

Он стучал в дверь. Сначала тихо, нерешительно, потом стал дубасить в дверь кулаками, рванул ее так, что она затрещала и услышал - в замочной скважине повернули ключ.

Здесь, в кухне, где стоял под дверью Лешка, было довольно темно, и когда Лабоданов выглянул, Лешка не сразу понял, кто это.

- Откуда ты взялся?

Лешка тяжело дышал и не мог ничего ответить. Лабоданов закрыл за собой дверь и прислонился к ней спиной.

- Какого черта явился?

Очутившись вот так, лицом к лицу с Лабодановым, Лешка смешался, не знал, что сказать.

- Ты что, совсем без головы? Тебя звали сюда? За тобой может, следят.

- Трусишь?-задыхаясь от поднявшейся в нем злобы, сказал Лешка. - И ты и Славка! Вы оба.

- Не трушу, а не хочу связываться с такой швалью. Понятно?

- Сволочь! - сказал Лешка и шагнул вплотную к Лаболэнову. - Сволочь, повторил он. - Молчи лучше.

Лабоданов пригнул голову, снизу взглянул в Лицо ему. Недоумение сменилось бешенством.

- Что ты строишь из себя девицу? Тебе заплатили. Не мне.

За красивые глазки, что ли.

Лешка сунул руку в карман, захватил в горсть деньги - размененные сто рублей, - швырнул их в Лабоданова. Тот отстранился, а Лешка выгребал все до последней бумажки и швырял швырял ему в лицо. И вдруг услышал шаги за дверью. Секунду стоял как вкопанный. Рванулся. Лабоданов оттолкнул его, сказал хладнокровно:

- Ну, она, она там - Клеопатра. Я ж не виноват, что ты щенок. С тобой откровенно невозможно. Подбери лучше дснып.

- Пусть она выйдет. Пусть сейчас же выйдет!

- Не ори! На что она тебе?

- Пусть выйдет!

- Давай отсюда. Ты нам помешал. Порядок у нас с ней.

Полный люкс.

- Врешь!-сказал, задохнувшись, Лешка. Перед глазами все стало бело. Он замахнулся.

Дверь распахнулась, и Лешка увидел Жужелку. Он увидел ее белое платье и то, как она придерживала его на плече. Он попятился, не взглянув ей в лицо. Она была ему совершенно чужая в этом белом платье. Он бросился опрометью вниз по лестнице.

Стукнула дверь по соседству, раздались шаги во дворе, голоса. Зарычал за воротами мотоцикл. Эти звуки донеслись до него точно из какого-то другого мира, где и он жил когда-то.

Он долго тащился по затихшей улице, спотыкаясь о булыжник. Дома отгороженно глазели белыми ставнями.

Вышел на проспект. Здесь по-прежнему гуляли люди и было светло от фонарей и витрин. Он зачем-то остановился у освещенного комсомольского стенда. Прочитал:

Руль лихорадит, дорога двоится,

Люди, машины... все трын-трава

Водитель стремглав к преступлению мчится...

И кто только выдал такому права?

Это, наверное, тоже Баныкин сочинил. И как только не надоест человеку.

Он пошел дальше. Теперь он шел быстро, точно его подгоняло что-то в спину. Ему хотелось уйти, скрыться ото всех, никого не видеть.

Проспект кончился, Лешка свернул на Торговую улицу. Прошел еще немного и сел на приступочки. Днем тут сидит бабка с мешком подсолнуха. Лет сто уже сидит. А сейчас сидит он.

Пустынно на Торговой. Мимо, громыхая, прокатил грузовик на завод. Лешка представил себе, как тащился этим же путем вниз по улице на ишаке. И вдруг почувствовал всю унизительность своей роли. Подумал - его ведь еще ждет Матюша. За весь день он ни разу не вспомнил об этом. Будет разговор, от которого заранее тошно и ничем не отгородишься. Он готов был взвыть как пес от тоски и обиды. Разве этого он хотел? Разве он не способен на что-нибудь дельное, такое, чтобы дух захватило?

Он мог бы уехать на целину, как эти студенты вчера. За это его станет хвалить Матюша. Противно. Не хочется жить по указке этого унылого человека. Но все же дело не в этом. Ему надо найти свое собственное назначение в жизни, уедет ли он на Восток или поступит на завод. Что ж он сам за человек? Что ему надо? Ведь для чего-то он явился на свет.

Он будет сидеть тут хоть до утра и никуда не уйдет, пока не поймет это.

Он опешил, увидев вдруг Жужелку. Она топталась одна на пустом тротуаре напротив. Все это время, значит, она тащилась за ним по пятам в этом проклятом платье.

У него страшно заколотилось в груди. Ерунда какая-то. Он даже не мог взять себя в руки и не смотреть на нее.

Жужелка медленно дошла до конца своего тротуара и повернула опять назад. Она ждала, когда он ее окликнет. Подойти она не решалась. И не надо. Он и не хотел, чтоб она подходила. Он хотел сидеть тут один, долго, может быть до утра.