Александра Йорк - На перепутье

• Название: На перепутье
• Автор: Александра Йорк
• Издательство: Мир книги
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-486-01168-9

«Для меня искусство и секс — две самые священные вещи в мире» — таково кредо сероглазой красавицы Тары, американки греческого происхождения, молодого археолога, готовой ради очередной бронзовой статуэтки I века нырять в самые опасные океанские бездны. Археология для Тары — всепоглощающая страсть. Но не только здесь, в мире неотразимых древнегреческих атлетов и бесстрашных мифических героев, есть образы, достойные ее любви. Димитриос — знаменитый греческий археолог. Леон — известный скульптор-модернист. Оба максимально близки к идеалу. Проблема в том, кого из них выбрать? И как достойно выпутаться из опасного любовного треугольника, в который попалась эта дерзкая Богиня искусств?..

---

Тара настаивала, и в тот день они вместе пропустили ее уроки танцев. Отец долго стоял перед каждым из ее любимцев. Один раз он положил руку ей на голову и притянул к своему большому животу.

— Я не знаю, моя Чариз, хорошее это искусство или нет, но думаю, они прекрасные «друзья», как ты их зовешь.

Затем они попали в зал, где была выставлена старинная мебель, и отсюда она долго не могла его вытащить. В Греции он был плотником и сейчас с головой ушел в созерцание европейской мебели семнадцатого и восемнадцатого веков: инкрустация, позолота, резьба… Он никак не мог от них оторваться. Они проторчали в этом зале до закрытия музея. Но больше отец сюда не приходил. Говорил, что чувствует себя неловко в таких местах. Но иногда утром в четверг, когда она уходила в школу, он подмигивал ей и говорил:

— Поздоровайся и с моими «друзьями».

Сегодня, еще до встречи с отцом, Тара поспешила сюда, чтобы полюбоваться сокровищами детских лет. На мгновение ее охватило чувство вины, но тут же исчезло, вместе с другими «сознательными» мыслями, и не пробуждалось следующие два часа, пока она, не отрываясь, смотрела на тех, ради кого пришла сюда. Как всегда, бесстыдно улыбалась ей Саломея: экзотические краски, плавные, порою рваные мазки, смелая композиция — все вместе гармонично выражало открытую страсть; лежала обнаженная женщина с попугаем, простодушная в своей наготе, причем кисть художника очень тонко подчеркивала ее прекрасную реальность, уязвимую в своей быстротечности; воин, возвращающийся с победой, стоял на носу своего судна, навечно погруженный в слепящий свет, и падающий Икар, великолепный герой, жертва собственной дерзости.

Тара разглядывала греческие и римские скульптуры уже опытными глазами, с нежностью вспоминая себя ребенком, которому было до слез обидно видеть мужчин и женщин без голов или без рук.

Затем она остановилась перед мраморной скульптурой, изображающей людей в полете. Куда и откуда они летели, значения не имело. В них чувствовалась устремленность, но совсем не ощущалось страха. Женщина несла на руках ребенка, прикрыв его шалью. Капюшон на голове у мужчины струился за ним, окружая все три фигуры и завершая отважный человеческий момент смелым абстрактным дизайном. Мужчина смотрит вперед и ведет свою семью туда, где безопасно. Женщина следует за мужчиной…

Привратник в доме Леона колебался. Не то чтобы мистера Скиллмена редко навещали женщины, просто было еще слишком рано — три часа дня. Вполне возможно, что он спит и ему не понравится этот ранний визит. С другой стороны, женщина явно была из высшего общества, к тому же она назвалась его знакомой из Греции и сказала, что хочет устроить мистеру Скиллмену сюрприз. Кроме того, она сунула в руку привратника в белой перчатке пятидолларовую купюру. Он пропустил ее, взяв обещание не звонить.

Через просторный холл Тара направилась к лифту. Даже в своем взволнованном состоянии она заметила отделку в стиле модерн с использованием нержавеющей стали, меди и бронзы. В каком красивом здании живет Леон! Лифтер улыбнулся, заметив ее раскрасневшиеся щеки.

— На улице становится морозно, мэм?

Идя по коридору, Тара сообразила, насколько импульсивно себя вела. Что, если его нет дома? Нет, привратник предупредил бы ее. А если он не один? Она нажала на звонок.

Молчание. Она подождала, затем снова нажала на звонок. Его нет дома! Она сваляла дурака. Тара повернулась, чтобы уйти.

Дверь распахнулась.

В следующее мгновение она уже была в его объятиях, едва успев заметить, что на нем нет ничего, кроме полотенца, что волосы у него взъерошены, а глаза заспанные. А Леон в эту секунду молчаливых объятий пытался стряхнуть сон и осознать реальность ее присутствия.

Затем для обоих перестало существовать все, кроме переплетенных рук, слившихся тел и губ.

Периферийным зрением Тара заметила, как упало на пол ее новое белье…

Он взял ее жадно, но с новой, трепетной нежностью, о существовании которой в мужчине Тара даже не подозревала. Все получилось не так, как ей думалось, но она знала, что получилось правильно. Как будто им было необходимо подтвердить их существование вместе, прежде чем они признают, что существуют по отдельности. Она почувствовала, как скользнули по плечу его губы, когда их тела слились в едином движении. Нет, не бог. Мужчина.

Леон прижал ее руки к полу, и с каждым ускоряющимся движением, не отводя от нее взгляда, он чувствовал, будто впервые за много лет в нем пробуждается вера в будущее — он победил ошибки своего печального прошлого.

Все возможно… все возможно… все…

Пока Леон готовил на кухне еду, Тара, завернутая, как в тогу, в синюю простыню, бродила по его квартире. Антикварная мебель разных исторических периодов была превосходной по подбору и качеству. Сама комната представляла собой архитектурный шедевр.

— Никогда бы не подумала, что художник может жить в пентхаузе на Парк-авеню! — крикнула она ему. — Я думала, вы все живете коммуной где-нибудь в Деревне.

— С этим покончено полвека назад, любовь моя… — донеслось до нее из кухни. — Мне приходится выслушивать много насмешек от творческой братии по поводу того, что я живу в Ист-Сайде. Но я предпочитаю находиться от них подальше и любоваться из собственного окна двумя моими любимыми зданиями.

Тара выглянула в окно. Вид Нью-Йорка уже не казался ей таким впечатляющим, как раньше. Она помнила, что подростком долго не ложилась спать, чтобы посмотреть какой-нибудь старый фильм по телевизору и увидеть, каким был Нью-Йорк до ее рождения. В те годы контур города напоминал ей подпись, сделанную нетерпеливой рукой. Теперь над всем главенствовали огромные монолиты, их грубые, четырехугольные формы напоминали квадратики, нарисованные нетвердой рукой ребенка. Но она поняла, какие здания он имел в виду: Крайслер-билдинг и Эмпайр-Стейт-билдинг.

Тара опустилась на одну из вышитых подушек, разбросанных по полу, и пальцем провела по рисунку персидского ковра. Сразу бросалось в глаза, что в этой тщательно подобранной обстановке не было ни одного предмета искусства. Почему? Стены были увешаны зеркалами и сделанными вручную бра и канделябрами. На различных столиках стояли фарфоровые и бронзовые вазы, но нигде ни картины, ни скульптуры. Ни одной.

Теперь ее мучили два вопроса: почему он плакал в тот первый раз, когда они занимались любовью? И как может художник жить без предметов искусства?

Она встала и намеренно направилась в библиотеку. Здесь она сможет узнать его лучше, чем по подбору мебели. Но что-то отвлекло ее от книжных полок: на столе у Леона лежал журнал «L'Ancienne». Она взглянула, на какой странице он открыт, и с удивлением увидела, что статья Димитриоса испещрена пометками на полях. Еще ее внимание привлекла грошовая свистулька, похожая на ту, что она видела на яхте Готардов. Тара взяла оба предмета и направилась в кухню.

— Яйца, вермонтский бекон, бруклинские булочки и шампанское на завтрак, — объявил он. — Годится?

— Завтрак? — Она смотрела, как Леон накрывает на стол: фарфор, расписанный вручную, хрусталь, антикварные серебряные приборы. У этого человека безукоризненный вкус.

— Обычно я сплю часов до четырех дня, — объяснил он, — и выхожу из дома часов в семь-восемь вечера. Добираюсь до своей студии в Бруклине часа в два ночи и работаю до восьми или девяти. Затем возвращаюсь домой спать. Я придерживаюсь такого расписания уже много лет. — Он заметил журнал в ее руке. — Ничего более интересного ты найти не могла? — пошутил он.

— Здесь есть статья Димитриоса, я собираюсь опубликовать ее в дайджесте. Ты не возражаешь, если я на время возьму у тебя журнал? Я заметила, ты сделал много пометок на полях. Мне бы хотелось на них взглянуть, разумеется, если я разберу твои каракули.

— Да, конечно. — Леон разлил шампанское. — Я часто так делаю, — соврал он. — Помогает думать. — Он еще не прочитал статью, но не сомневался: замечания его матери были толковыми. Его рука замерла в воздухе, когда он разглядел, что еще держит Тара.

Тара подняла руку со свистулькой.

— А это! Разве у Готардов не такая же? — Она засмеялась. — Или ты украл ее на память о своем путешествии с ними?

Он тупо смотрел на ее руки, мозг отказывался работать. Тара поднесла свистульку к губам и начала пританцовывать вокруг стола, медленно выворачиваясь из простыни и глядя на него зовущими глазами.

Леону казалось, что его голова начинает раскалываться. Он закрыл глаза. «Пусть оно все взорвется и унесет меня в ад», — подумал он.

— Леон! Что случилось? — Тара оказалась рядом, тога и свистулька в спешке упали на пол — Леон, скажи что-нибудь. В чем дело?

Он с силой прижал ее к себе.

— Тара. — Это было все, что он смог выговорить.

— Я здесь. — Будто пытаясь передать ему свою энергию, она крепко прижалась к нему, целовала его лицо, чтобы согнать с него следы смятения, причины которого не понимала, гладила по голове и шептала на ухо ласковые слова. Эти слезы в Греции — все повторялось.