Александр Черкасов - Записки охотника Восточной Сибири

• Название: Записки охотника Восточной Сибири
• Автор: Александр Черкасов
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1990
• ISBN: 5-278-00259-Х

Книга известного русского охотничьего писателя 19 века рассказывает об охотничьих животных и приемах охоты на них. Написанная живым своеобразным языком, книга является не только памятником литературы прошлого века, но и содержит немало полезных для охотника-любителя сведений.

Для широкого круга любителей охоты.

---

20. ЕНОТ

Известно, что отечество енотов, из которых собираются енотовые легкие меха, хотя и не теплые, но столь известные по своей красоте во всей Европе, — Америка. Какого зверя сибиряки называют енотом{31}, который попадается в Забайкалье, — не знаю. Я, как сибиряк и не знающий настоящего, научного названия этого неизвестного зверя, буду называть его енотом же.

Сибирский енот попадается здесь чрезвычайно редко и то только в Южном Забайкалье. При всем моем желании познакомиться побольше с этим зверем, составляющим такую редкость в крае, я успел только приобрести его шкурку, и, заметьте, случайно, несмотря на то, что я несколько лет сряду жил в тех частях Забайкалья, где встречаются так называемые сибирские еноты. Шкурка этого зверя досталась мне чуть ли не из десятых рук за два рубля серебром и хранится у меня доныне, как редкость, как диковина, на которую посмотрит всякий охотник и не охотник с большим вниманием и любопытством. Зверь, носивший эту шкурку, был добыт тунгусом, но как, где и когда, я узнать не мог. Убитый зверь долго хранился у туземца, не обдирался и показывался многим охотникам и сборщикам пушнины как редкость, а они не знали, как его назвать и во что оценить. Потом кто-то сказал тунгусу, что зверь этот черно-бурая лисица; тот поверил, снял шкурку и повез продавать в соседние караулы богатым казачкам на воротник. Действительно, в каком-то пограничном казачьем карауле (на р. Аргуни) нашлась одна несмыслящая тысячница, которая поверила тунгусу, что шкурка эта черно-бурой лисицы, почему и давала ему за нее 50 руб. сер. Тунгус поупрямился, не отдал, надеясь взять больше. Как вдруг кто-то из жителей караула, увидев эту шкурку, объяснил, что она не черно-бурой лисицы, а енота, и оценил ее в один рубль серебром. Конечно, это тотчас узнали все в карауле, узнала и богатая казачка, дававшая за нее 50 руб. сер., боязливо схватилась за голову и благодарила бога, что он сохранил ее от такой покупки. Но не так, как казачка, схватился за голову и за гладко остриженные свои волосы, за длинную тонкую косу, прикрепленную к самой маковке, тунгус, что не умел воспользоваться находкой и взять с незнающей богатой бабы такие большие деньги!.. Долго не мог он опомниться, досадовал, кряхтел, разводил своими черными, никогда не мытыми руками и только почмокивал губами и поплевывал как-то особенно мастерски вбок, далеко на сторону (что обыкновенно делают здешние туземцы при большом горе, досаде, удивлении или смотря на какую-нибудь хорошую вещь, им незнакомую, и т. п.). Не стану описывать дальнейшей истории этой шкурки, да и незачем; скажу только, что нужда заставила тунгуса продать мнимую черно-бурую лисицу за 1 руб. 50 коп. сер…

Познакомлю читателя с этой шкуркой, которая уже двух заставила схватиться за голову, а любезного читателя, быть может, поморщиться за потерю нескольких минут, которые он употребил на прочтение истории шкурки сибирского енота. Шкурка забайкальского енота (хранящаяся у меня) длиною от рыла до начала хвоста один аршин, следовательно, величина такая же, как и настоящего енота. Шерсть на ней длинная, густая и пушистая, цвет ее совершенно подходящий к енотовому меху, но длина волос более, чем на еноте. На спине цвет шерсти темнее, чем на боках, а на щеках, задних и передних ногах она короче и почти совсем черная; на брюшке (которое разрезано вдоль) и пахах короче, светлее и не имеет ости, которая покрывает всю спину и частию бока и оканчивается черным цветом. Действительно, каждый волосок, составляющий ость, выходя из темного пуха, окрашен желтовато-серым цветом, а на конец черным. Некоторые же волоски, особенно на боках, на концах своих, выше черного цвета, — серебристо-белые, они придают меху какой-то особенно приятный оттенок.

Жаль, что хвоста нет при шкурке и я не могу его описать, равно как передних и задних ног, отрезанных до половины. Уши маленькие, стоячие, округленные. Глазные отверстия на шкурке большие, продолговатые. Вообще по шкурке можно судить, что она принадлежала зверю крепкому, плотному и коренастому. Здешние туземцы называют сибирского енота мангут. На р. Ононе есть казачий караул, который носит название Мангусткого; не потому ли он получил это прозвище, что в окрестностях его живет много туземцев и, как я слышал, водятся еноты, по-туземному — мангуты? Туземцы говорят, сто сибирские еноты живут в глубоких норах и выходят из них только ночью, как барсуки, а потому и попадают на глаза человеку реже, чем другие звери; что они чрезвычайно боязливы, осторожны и хитры и что след их сходен с барсучьим. Мне никогда не случалось видеть живого енота, а потому я совершенно незнаком с образом его жизни, характером и нравами. Понятно, что по редкости этого зверя в здешнем крае и особого промысла на него нет.

Хранящуюся у меня шкурку сибирского енота я однажды показывал охотнику г. Др-му, который несколько лет жил на р. Амуре; он тотчас сказал, что это енот и что совершенно такие же еноты водятся и на Амуре, которые живут там в пологих норах, бывают чрезвычайно жирны, медленны в движениях; там их ловят в различные поставушки, загоняют на лошадях и давят собаками.

21. БАБР

Вероятно, читатель уж догадался, какого зверя сибиряки называют бабром; да оно и не трудно для образовнного человека. Ну а если да мои заметки попадутся в руки только грамотному, да еще простолюдину, который прочтет — бабр — и станет в тупик! В голове его быстро завертятся все известные ему звери, а этого не найдется, наверное не найдется, ручаюсь в этом. Желал бы я знать, на кого он подумает, к кому отнесет это название? Всего вероятнее, что он сначала почешет в затылке и скажет: «Это зверь не тутошний, поди-ка, заморской». Я помню, было время, что у русского простолюдина все, что ему незнакомо, было заморское. Не знаю, как теперь, Оставаясь при старом мнении, я скажу ему, что бабр зверь не заморский, а просто попадающийся в Восточной Сибири и на р. Амуре (про Сибирь-то и Амур, поди-ка, он знает; первая известна издавна, а последний-то ведь шибко прогремел по всему белому свету) и что сибиряки бабром зовут без различия барса{32} и тигра, зверей лютых, сильных, кровожадных, питающихся преимущественно живою добычею и которые по величине не меньше медведя!..

Известно с давних времен, что в Даурию нередко заходят из Маньчжурии, Тибета и других уголков Небесной империи тигры и барсы. Я думаю, об этом неоднократно доходили слухи до образованной Европы из глухой Даурии. По крайней мере, мне помнится: когда я был еще маленьким, то, сидя на школьной скамейке, слышал от профессора о появлении иногда в Восточной Сибири тигров и барсов, но не обратил тогда на это никакого внимания, пропустил, что называется, мимо ушей и чуть ли не смотрел тогда в окно на прохожих и проезжих, а главное, разносчиков, которые так сладко и заманчиво выкрикивали: «Пиль-сины, лимоны хоро-ши!..» Действительно, кажется, этот сладостный мотив помешал тогда и не мне одному со вниманием выслушать профессора… Бога ради извини, читатель, забравшемуся в такую глушь и трущобу страстному охотнику за приятные воспоминания детства и тех счастливых минут беспечной жизни… Право, слезы на глазах! Простите за слабость, бога ради простите… Виноват, тысячу раз виноват!..

Но как бы то ни было, а дело в том, что в южную половину Восточной Сибири изредка заходят тигры и барсы. Про них, как временных гостей даурской фауны, распространяться описанием я не считаю себя вправе, тем более потому, что об них знает весь образованный мир и без моих замечаний, а сами по себе эти звери здесь не составляют предмета охоты, и появление их считается чрезвычайным случаем. Но опять мне нельзя же было и не упомянуть об этих зверях в охотничьих заметках, потому что они сюда заходят, гостят, на них охотятся, хотя редко и большею частию случайно.

Со времени присоединения Амура побывавшие там лица рассказывают, что в тех краях бабры не составляют особенной редкости и что к ним даже будто бы привыкли тамошние инородцы, но зато ими страшно напуганы забайкальские переселенцы. Впрочем, несколько штук их уже убито тамошними русскими промышленниками, но, к сожалению, не без неприятных приключений. Жители Амура зовут бабра лютым зверем или просто лютым.

Амурские выходцы рассказывают много интересных случаев и встреч с тамошними бабрами. Если верить этим рассказам, которые, впрочем, передаются разными лицами почти с одинаковой точностью и верностью, то хищность, алчность, сила и неустрашимость этих зверей достойны особого замечания. Конечно, и там бабры тоже китайские выходцы{33}, а не оседлые обитатели края, как и в Забайкалье; только там они встречаются гораздо чаще, что, конечно, зависит от географического положения самой страны. По рассказам, в станице Доброй, находящейся на самой южной оконечности Приамурья, зимою 1860 года бабры показали чудеса своей наглости и силы: они приходили в самое селение среди белого дня, таскали из дворов собак, различных домашних животных, как-то: уносили на себе коров и лошадей, даже будто бы заглядывали в окна изб, и преспокойно уходили с добычей, не будучи преследуемы вследствие панического страха, наведенного на жителей своей неустрашимостью. Не быв очевидцем подобных приключений, а только слушая рассказы, поневоле усомнишься в истине их и скажешь про себя: «Свежо предание, а верится с трудом!» Положительно известны только то, что бабры никогда не боятся открытого нападения, всегда встречают смело грудью отважных промышленников и при малейшем промахе с их стороны жестоко платят своими огромными и острыми зубами и когтями за удальство сибирских немвродов. Не было еще примера, чтобы бабры, окруженные иногда со всех сторон охотниками, струсили и убежали. Но про трусость и ненаходчивость промышленников, которые слыли своей нестрашимостью при поединочном бое с медведем, а при виде бабров робели, рассказывают много случаев. Как слышно, довольно бабру сделать два или три невероятной величины прыжка и зареветь громовым, потрясающим душу голосом, как задрожат поджилки у самого небоязливого промышленника. Но это, быть может, потому только еще бывает, что сибирские охотники не познакомились хорошенько с характером и привычками лютого зверя. Приведу несколько примеров истинных событий относительно появления здесь бабров, случившихся в Забайкальском крае и рассказанных мне большей частью очевидцами. Лет около 30 тому назад (в 30-х годах) в окрестностях деревни Кучугая крестьяне в сенокос мельком увидели в лесу бабра, но тем дело и окончилось. Настала осень, а с нею и холодные заморозки, верные предвестники близкой зимы; полетели белые мухи, как говорят некоторые сибиряки; речки и озера передернулись льдом; настало давно ожидаемое время здешними промышленниками — время белковья (см. ст. «Белка» и «Белковье», которые помещены в конце заметок). Закопошились мужики-зверовщики, стали налаживать (приготовлять) свои забавные винтовки, закупать свинец, порох и проч. Наконец прошло еще несколько дней, и промышленники целыми ватагами отправились в тайгу на белковье. Спустя с месяц или несколько более некоторые из них уже вернулись из тайги домой с богатой пушниной. Вот в числе этих-то промышленников, воротившихся из лесу, и были три брата Исачкиных[53], которые жили в деревне Кучугае. После этого возвращения Исачкины жили дома. Однажды, поужинав, прибравшись на дворе и напоив коней (сибиряки не говорят лошадей), легли спать. Но рано утром, перед затоплей (время, когда в деревнях начинают топить печи), одному из братьев вздумалось выйти ко дворам, чтобы посмотреть, все ли благополучно. Как вдруг он увидел во дворе двух неподвижно лежащих коней с вырванными глотками, а остальных лошадей и вовсе не было. Испугавшись и прибежав в избу, Исачкин сказал про это братьям. Те выскочили вместе с ним в сени и с трудом разглядели в сеннике спокойно лежащего бабра (надо заметить, что здесь крестьянские дворы некрытые и сено валится прямо на землю, в особо загороженный двор — сенник, который обыкновенно и делается вблизи конского и скотского дворов). Уверяют, что мать Исачкиных, старуха преклонных лет, была женщина очень умная и к тому же колдовка (довольно и первого); она заранее узнала причину несчастия и сказала, как поступить с разбойником-бабром. Исачкины возвратились в избу, испросили благословения у матери, зарядили винтовки и, дождавшись зари, когда уже стало возможным с ясностию различать предметы, вышли и, подкравшись к сеновалу, выстрелили залпом в лежащего бабра, после чего сами стремглав бросились в избу. Бабр, раненный двумя пулями, как молния, бросился из сеновала, но, ослабев, ударился так сильно грудью об заплот, что вышиб целое прясло плах, забранных в глубоких пазах между двумя стобами; после чего в страшных судорогах, с оглушительным ревом пропал тут же около сеновала. Говорят, что если бы он не ударился так сильно об заплот, то наделал бы много шуму, а пожалуй, и несчастий в Кучугае. Это был барс огромнейшей величины. Как надо полагать, летом забежал из Китая в Забайкалье, жил в лесу, кормился большими дикими зверями, а когда стало холодно и пища не так легко, как летом, попадалась ему на зубы, он и переселился поближе к селению, где надеялся легче добывать себе пропитание. Забраться в самое селение, мало того — во двор, задавить двух лошадей и лежать спокойно тут же, на месте преступления, — какая смелость и кровожадность!.. Шкура этого барса{34} была желтовато-белая, с темно-коричневыми поперечными кольцами, неправильно разбросанными по светлому фону. Она была подарена крестьянами в знак уважения и особенной благодарности (?!) заведующему покойному К. 3. Р-к, который и употребил ее на полсть. Случай этот я слышал из уст одного из братьев Псачкиных.