Роберт Стоун - Дамасские ворота

• Название: Дамасские ворота
• Автор: Роберт Стоун
• Издательство: Азбука
• Жанр: Современная проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-389-03416-7

Впервые на русском — интеллектуальный бестселлер современного американского классика, друга и соратника Кена Кизи.

Журналист Кристофер Лукас получает заказ на книгу о так называемом иерусалимском синдроме — том виде мании величия, когда паломнику мнится, что он владеет божественными силами, что на него возложена пророческая миссия по спасению мира. А на пороге нового тысячелетия Иерусалим стал полем битвы за возвращение святынь — битвы, в которой участвуют ортодоксы всех религий, самозваные мессии, разномастные спецслужбы и даже суфийские дервиши. Игра в кошки-мышки в подземном лабиринте и хитросплетение заговоров, гонки по охваченным мятежом улицам и бред любовного очарования — еще не известно, что опаснее для души и тела в вечном городе…

---

— Masar il kher, — вежливо поздоровался Лукас.

Вдруг он почувствовал нестерпимую жажду. Ему припомнился стих, высеченный на османском фонтане в Долине Енномовой, — «Аллах сотворил всякое животное из воды», — один из дюжины стихов Корана, которые он знал, ничтожная капля из кладезя творений этой части света, где он решил представляться этаким экспертом. Они были в пустыне, и он не пил весь день, а термос остался в «лендровере». Он согнулся вдвое и припал к крану; старик заныл что-то непонятное.

Когда вопли толпы снова стали приближаться, он пустился бежать; казалось, его дыхание слышно далеко вокруг. Если тебя жгут, не лучше ли вопить? Начать вопить сразу же, дико заорать еще до того, как почувствуешь боль? Может, обессилеешь немного раньше — и мучения кончатся быстрее. Может, подобное неподобающее поведение заставит их устыдиться своей жестокости. Нет, их лишь позабавит его трусость.

А что, если стиснуть зубы и терпеть, не проронив ни звука? Мужество — это так прекрасно, оно всегда восхищало его в других. Может, попытаться? Плевал я на ваш «галстук», плевал на горящий бензин. Я вам покажу, как умирает еврей-полукровка. Классно умирает. Малость помешавшись, но классно. Как Кэри Грант в «Ганга Дин»[364], в храме тугов, секты душителей.

— Itbah al-Yahud!

В конце следующего проулка он наткнулся на колючую проволоку. Впереди, за небольшим, в пару акров, полем, кажется шпината, горели огни еврейского поселения. Продраться через проволочное ограждение лагеря не составляло труда, но он не был расположен рисковать, потоптав плантацию, ухаживать за которой в разгар беспорядков стоило поселенцам таких трудов. Они могли быть весьма воинственны, защищая свои посадки.

Хотя, в конце концов, это был уже не лагерь Бейт-Аджани. Последний проулок заканчивался тупиком, и изрытые колеями улицы шли обратно, туда, где рыскали меджнуны. Так что не оставалось иного выхода, как, обдирая в кровь руки, ползти под низко опускающимися кольцами колючей проволоки из Бейт-Аджани на поле шпината. Подозрительная упорядоченность фонарей напротив говорила о вероятности минных полей. Неужели люди могут минировать свои поля шпината? В Газе — могут.

Как бы то ни было, он продолжал бежать. Сторонясь лагеря, сторонясь дороги, сторонясь поселения. Когда над головой внезапно появлялся вертолет, он с головой нырял в гущу растительности. Насекомые, застигнутые светом прожектора, шныряли по его закрытым глазам, разбегаясь по норкам.

То и дело он затаивал дыхание. Если бы только у него была с собой вода. Несколько раз он было решал, что толпа прекратила погоню, прислушивался к ночной природе в надежде услышать тишину, милосердную тишину за выстрелами, призывами муэдзинов, ревом вертолета. Свою персональную тишину, в которой никто не гнался за ним. Но зловещий хор продолжал звучать; как бы далеко он ни убегал, они, казалось, не отставали, решив во что бы то ни стало найти его. Он уже и сам не верил, что он человек. Да какая разница, кто он?

Когда вертолет, пролетевший над ним на поле шпината, обнаружил толпу одержимых, преследующих его, он, продолжая бежать, засмеялся про себя. Пусть крылатые преследователи уничтожат пеших! Пусть пешие сшибут крылатых!

А может, все эти часы ему лишь мнились эти крики; этот клич так долго отдавался в его голове. Но нет, вот, снова слышно, стоило только остановиться:

— Itbah al-Yahud!

До чего хочется пить! Как там в стихотворении? «Вечная поит всех млечная река». Млечная река. Американская мечта. Лестрейд был бы доволен.

Заслонив глаза от огней поселения и света встающей луны, он увидел в дальнем конце поля минарет. Его подножие было тускло освещено, а за ним — цепочка огней на равном расстоянии друг от друга, что могло указывать на идущее там приморское шоссе. Если удастся пережить ночь, не попав в лапы толпе, какая-нибудь проезжающая мимо машина ООН может подобрать его.

Внезапно поле, на котором стоял Лукас, вспыхнуло ослепительным светом. Над головой снова висел вертолет — можно было даже слышать треск его радио, передающего координаты и указания. Затем раздался голос из громкоговорителя. Кричали по-английски и, как понял Лукас, обращались к нему. Он остановился и замер, подняв руки как можно выше, вытянув их до предела.

— Пресса! — завопил он. Поднятый винтами песок летел в глаза. В вихре вокруг него носились веточки и мелкие камешки. — Periodista! Journaliste![365]

И когда он так стоял с поднятыми руками, в вихре от вертолета, от дороги в Бейт-Аджани донесся громкий крик толпы палестинцев. Они потеряли его в темноте поля, но сейчас снова увидели в свете вертолетного прожектора.

Несколько секунд вертолет кружил над ним, как фурия. Он видел возбуждение толпы, но ее крик тонул в грохоте двигателя.

— Мистер корреспондент? — раздался голос из мегафона. — Вы корреспондент?

Это звучало как спасение.

— Да, сэр! — заорал он своему новому небесному другу. — Я Лукас.

Он хотел объяснить, что это за ним гонятся с воплем «Itbah al-Yahud!». Хотел объяснить все. Вертолет снизился, и вихрь поднимаемого винтами мусора, секущего кожу, закрутился еще бешенее.

— Не уходите отсюда, мистер Корреспондент. Просто ждите здесь.

— О’кей! — крикнул Лукас, задыхаясь. Даже едва дыша в этом вихре, он старался продемонстрировать свое послушание.

— Ждите здесь! — гремел мегафон. Голос был что-то излишне уверенным и доброжелательным. — Утром мы первым делом заберем вас. Вам ясно? Никуда не уходите, понятно?

— Да! — крикнул Лукас как мог громче.

Затем снова вернулась темнота, и он услышал толпу на дороге. Вертолет улетал в сторону поселения. Через несколько секунд он был уже в нескольких милях от поля, и Лукас понял, что стал жертвой грубой солдатской шутки. А толпа была уже возле колючей проволоки, лезла через нее, ползла под ней, пыталась прорубиться. Помедлив секунду, Лукас пустился бежать прямо по шпинату. Со стороны поселения, от освещенного заграждения, кто-то открыл стрельбу. Среди арабов раздались вопли боли и ярости.

Он мчался, пока хватило дыхания, падая, кувыркаясь и снова вскакивая на ноги. Поле закончилось у высокой кирпичной стены, которая опоясывала несколько строений с куполовидными крышами и рядом стоящий минарет, виденный им раньше. Прислонившись к стене, закрыв глаза, Лукас отдыхал, пытаясь понять, действительно ли слышит ту же толпу. Немного отдышавшись, он пополз вдоль края стены и оглянулся назад, на поле. В самом деле, толпа по-прежнему находилась там и размахивала лампами и фонарями, колотя во что-то, звучавшее как крышки от мусорных ведер. Но смотрели они, кажется, в сторону поселения, к нему же обращали свой воинственный клич. Время от времени со стороны освещенного поста на дальней границе поля звучал выстрел. Следом в толпе раздавались вопли и стоны, мельтешили фонари и факелы.

Теперь, по крайней мере, потерял остроту вопрос о том, чего ждать от армии. При везении он сможет остаться там, где сейчас находится, предоставив поселенцам и полоумным жителям деревни развлекать друг друга. Приморское шоссе было мучительно близко, но маловероятно, что он найдет там друзей. У него было странное чувство, будто он бывал в этих местах прежде, во время одной из поездок в сектор. Кажется, брал интервью, то был день сердитого француза.

Он пошел вперед, ощупывая стену, стараясь осторожно ступать по замусоренному откосу у ее подножия. В рассеянном свете чудилось, что минарет, смутно вырисовывавшийся над ним, увенчан остатками металлического креста, погнутого, наполовину сорванного и свисающего вдоль оштукатуренной стены. Христианский анклав, но не тот, возле которого они останавливались раньше. И этот не выглядел заброшенным; вокруг него горели тусклые фонари.

Лукас припомнил, как в прошлом году, прогуливаясь с французским активистом, они осматривали руины христианского гетто, очень похожего на то, возле которого он сейчас находился. То было совсем рядом с городком, называвшимся Завайда. Он прислонился спиной к стене, чтобы отдохнуть, и попытался вспомнить детали местности, жалея, что у него нет с собой воды. На дороге рядом с полем шпината продолжали раздаваться крики и топот, — видно, толпа никак не могла успокоиться. Понятное дело, у них давно не случалось ничего подобного его появлению. Внимательно прислушавшись, он понял, что прямо за стеной напротив того места, где он стоял, находятся люди.

Он взобрался на кучку выпавших из стены кирпичей и вслушался в голоса. Люди разговаривали тихо, как бы таясь, словно тоже скрывались. Язык, на котором они говорили, был не похож ни на арабский, ни на еврейский, хотя ручаться Лукас не стал бы.

Кто такие эти люди и что это значит? В секторе Газа можно было встретить кого угодно. Но лучше бы — по крайней мере на взгляд тех, кого это касалось, — не встречать. Армейский вертолет вернулся и сейчас кружил над огнями забора у поселения.