Мишель Зевако - Кровное дело шевалье

• Название: Кровное дело шевалье
• Автор: Мишель Зевако
• Жанр: Исторические приключения

---

Хозяин как раз резал курицу. Нож, который он держал в руке, застыл в воздухе, жирные щеки задрожали от негодования, и Ландри воскликнул:

— Явился! Гнусная псина!

Пипо не обратил никакого внимания на оскорбление. Он лишь выпрямился, сидя на задних лапах, и уставился на обидчика.

А Ландри продолжал, и голос его звучал назидательно и торжествующе:

— Что смотришь? Непонятно тебе? Да где уж тебе понять!.. Слишком ты глуп для этого… Конечно, есть, есть и приличные собаки: дом сторожат, в кухню не лезут, а едят, что хозяин даст, но ты не из таких… Ты и понятия не имеешь о честности и порядочности. Впрочем, каков хозяин, такова и скотина! А что такое твой хозяин? Вор, мошенник без роду — без племени. Он же чуть меня не угробил!.. А ты вор почище его! Сколько раз тебя ловили, когда ты безобразничал на кухне!

В голосе господина Грегуара уже проскальзывали нотки ярости. А Пипо по-прежнему оставался неподвижен. Он лишь чуть-чуть оскалился, выставив напоказ очень белый и острый клык, да ус его стал еле заметно подергиваться. Однако пес, похоже, внимательно слушал хозяина гостиницы и делал из его речи какие-то выводы для себя.

— Конечно, — продолжал Ландри, — пока твой Пардальян (черт бы его побрал!) располагался здесь, мне приходилось лицемерить, изображая, как я тебя люблю… «Ах, Пипо! Хорошая собачка! И какой умный! И какой преданный! Ах, Югетта, дай ему косточку!»… Но в душе я тебя проклинал! Теперь все: Пардальян в тюрьме, а я свободен! И я тебя выгоню! Пошел вон! Сейчас же вон! Любен, подай метлу! Нет, погоди, лучше я дам тебе хорошего пинка!

С этими словами Ландри Грегуар с изяществом бегемота попытался ударить Пипо с размаху левой ногой, балансируя на правой.

Пипо звонко залаял, а вслед за этим тяжко застонал мэтр Ландри: он промахнулся, крутанулся вокруг своей оси и всей тяжелой тушей рухнул на пол.

Подбежали слуги, помогли хозяину встать. Пока его с усилием поднимали, мэтр Ландри стонал, но потом гордо выпрямился и заявил:

— Югетта, враг бежал!

Однако вслед за этими словами послышался вопль отчаяния — дрожащей рукой мэтр указал на блюдо, где только что лежала разрезанная курица. Птичка упорхнула!

Именно это последнее ограбление и обдумывал Пипо, слушая величавую речь почтенного господина Ландри Грегуара!

Пипо бежал, унося в зубах прекрасную жареную курочку, приготовленную на ужин какому-то богатому посетителю. В этот вечер пес поужинал по-королевски.

Пипо провел ночь, забившись под какой-то навес; сеял мелкий холодный дождичек, пес мерз: погода отомстила за мэтра Ландри.

На несколько дней Пипо исчез. Что же он делал в эти холодные, пасмурные дни? Он слонялся неподалеку от гостиницы и бросал на нее печальные взгляды, словно оплакивая потерянный рай.

Где он обедал, где ужинал? Кое-что ему все-таки перепадало. Пипо обложил данью несколько колбасных и мясных лавок. Мы уже говорили, что пес шевалье де Пардальяна отличался склонностью к воровству и дерзостью. У Пипо была великолепно отработана одна уловка: он как ни в чем не бывало приближался к лавке, даже не глядя в сторону прилавка, потом, выбрав подходящий момент, стрелой кидался на лучший кусок и уволакивал его.

Но постоянным местом его дислокации стал квартал, прилегающий к Бастилии. Он сидел у ворот, за которыми скрылся его хозяин, и внимательно смотрел вверх.

Вот и на десятый день после ареста Пардальяна исхудавший Пипо дежурил на своем посту.

Похудел он не столько от голода, сколько, по нашему разумению, от отчаяния. Он был грязен, его красивая длинная шерсть свалялась; конечно, не так выглядел Пипо, когда Пардальян с любовью расчесывал его! Теперь любой прохожий с первого взгляда опознал бы в Пипо бродячего пса, пса, у которого нет хозяина! Для любой собаки нет удела несчастней… да и для некоторых людей тоже!

Пипо не сводил грустного взора с высокой башни на углу тюрьмы. Видимо, он твердил про себя: «Ну почему, почему он не выходит? Что он там делает так долго?»

Вдруг пес вскочил; он весь задрожал, глаза его заблестели, а хвост отчаянно замолотил воздух.

Пипо кое-что увидел. Там, наверху, в оконце, забранном решеткой, мелькнуло лицо.

Однако Пипо был еще уверен не до конца. Он вглядывался в это лицо, застыв в неподвижности. Только кончик хвоста у него подрагивал — в знак возрожденной надежды. Пипо вгляделся, принюхался… и узнал! Он узнал своего дорогого хозяина!

— Это он! — воскликнул пес.

Наши читатели простят нас за то, что, рассказывая о собаке, мы приписываем ей слова и поступки, свойственные людям. Но радостный, звонкий, отчетливый лай Пипо соответствовал именно человеческому возгласу: «Это он! Он!»

Пес голову потерял от радости, он метался под стенами Бастилии, подскакивал и крутился на месте, пытаясь поймать собственный хвост, заливался радостным лаем — одним словом, всеми доступными собаке способами выражал свое счастье. Наконец он остановился, задрал морду и трижды коротко пролаял, словно хотел сказать: «Это я! Я здесь! Посмотри же на меня!»

— Пипо! — раздался крик из окошка.

Сообразительный пес тявкнул в ответ.

— Пипо, внимание! — закричал узник, видимо, совершенно не беспокоясь о том, что его может услышать стража.

Пес тявкнул еще раз, видимо, сообщая:

— Я готов! Что надо сделать?

Тут на эту беседу обратили внимание часовые и подошли поближе. Что-то их насторожило в этом странном диалоге узника с собакой. Внезапно из окошечка сверху был брошен какой-то предмет; запустили его с размаху, и он, описав дугу, упал шагах в двадцати от пса. Это был камешек, завернутый в листок бумаги.

Часовые кинулись к камешку, но Пипо оказался проворней; успев первым, он зажал в зубах камень и бросился прочь.

Пес мчался по улице Сент-Антуан, а за ним неслись часовые с воплем:

— Держи его! Держи!

Прохожие недоуменно оглядывались, пытаясь понять, кого это преследуют: то ли вора, то ли грабителя, то ли какого-то еретика-гугенота.

Но через несколько мгновений пес бесследно исчез вдали, а стражники бегом вернулись в Бастилию и доложили коменданту о возмутительном факте: один из узников вел переписку и посылал письма на свободу; письма передавались через собаку!

Этим узником был шевалье де Пардальян.

Что касается Пипо, то, удрав подальше, он остановился, выпустил из пасти камешек и спокойно вернулся обратно, под стены Бастилии.

Какой-то прохожий обратил внимание на собаку, подобрал камешек и, развернув бумагу, внимательно осмотрел ее. Листок был совершенно чист — ни одного слова, никакого знака. Прохожий недоуменно пожал плечами и бросил листок бумаги в лужу.

XXV БАСТИЛИЯ

Когда шевалье де Пардальян услышал, как захлопнулась дверь камеры, когда он понял, что выбраться на волю не удастся, его охватил ужас, и он почти без чувств рухнул на пол. Потом шевалье пришел в себя и огромным напряжением воли постарался успокоиться и заглушить кипевшую в его душе бессильную ярость.

После этого молодой человек занялся исследованием собственной камеры. Его заперли в довольно большом помещении, пол которого был выложен тяжелыми плитами. Правда, в углу каменные плиты раскололись, и их заменили небольшими известковыми плитками. Стены и сводчатый потолок были из почерневших от времени камней, но в камере было довольно сухо, потому что она находилась в верхнем этаже башни. Через узкое оконце, расположенное под самым потолком, в темницу проникал свет и воздух. Оконце помещалось высоко, но, взобравшись на деревянный табурет (единственный предмет мебели в камере), до окна можно было дотянуться. Обстановку довершали охапка соломы на полу и кувшин с водой, на котором лежал ломоть хлеба.

В коридоре гулко отдавались медленные шаги часового.

Пардальян бросился на солому, служившую узникам ложем, и натянул на себя драное одеяло. К чести нашего героя мы должны сказать, что в эту ужасную минуту — ибо Пардальян знал, что из Бастилии выходят только «ногами вперед», — все мысли его были о Лоизе. Страдал он оттого, что его арест помешал ему кинуться на помощь своей милой соседке.

«А ведь она позвала именно меня! — думал шевалье. — В момент опасности вспомнила именно обо мне! А я… Я сижу в тюрьме!»

И тут он понял тайну собственной души:

— Да я люблю ее!

Но что будет с его любовью? Может, он больше никогда не увидит девушку… Ведь из Бастилии не выходят…

Что же такое случилось? Почему она позвала человека, которого и видела-то всего несколько раз? Пардальян подумал о герцоге Анжуйском. Конечно, герцог со своими дворянчиками утром вернулся, а, может, никуда и не уходил… Пардальян, охваченный отчаянием, твердил себе, что, останься он на улице, у дверей дома, он не только избежал бы ареста, но и смог бы защитить Лоизу.

При мысли о том, что девушка теперь во власти герцога Анжуйского, Пардальян разрыдался и до крови прокусил себе руку.