Владимир Рыбин - Сокол, № 1, 1991

• Название: Сокол, № 1, 1991
• Автор: Владимир Рыбин
• Издательство: Военно-патриотическое литературное объединение "Отечество"
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 1991
• ISBN: 5-203-01419-1

Сокол, № 1, 1991. Литературно-художественный журнал приключений и фантастики.

---

— Работа не волк. Слыхал? Не откладывай на завтра то, что можешь сделать послезавтра.

И захохотал, довольный. Тоска, так внезапно схватившая его в бассейне, отпустила, и он чувствовал себя вполне на уровне, как всегда было в предвкушении.

— Не позорь москвичей. На нас смотрят, — сказал старик, посмотрев почему-то вверх.

Ефим тоже посмотрел вверх. Потолок как потолок, давно не беленный, с потеками по углам. Посмотрел по сторонам. В салончике, можно сказать, совсем было пусто, лишь несколько человек, красные после душа, сидели в креслах поодаль, остывали перед тем, как выскочить на мороз.

— Ты чего, ругаться меня позвал? Подавай заявку, как положено, тогда и приходи.

— С бутылкой? — невинным голосом спросил старик.

— Как положено.

— Да у тебя уже есть одна. Нераспечатанная «Российская» в закутке-то.

— Чего?! — Он даже подскочил, до того это было странно слышать. Бутылка, которую он берег на крайний случай, конечно, была. Но вот закуток — это его, Ефимова, тайна. За трубой, что у стены, пустое пространство, а там, в самом углу, — ниша, которую ниоткуда не видно. Посветить фонариком — пространство и пространство, но если подлезть под трубу да проползти в угол, сбоку обнаружатся ступеньки и этакая комнатка — в рост можно выпрямиться. И дверца там маленькая, жестью обитая. Ржавая насквозь дверца, запертая на большущий замок, каких теперь и нет нигде. У кого ключ от того замка, Ефим не знал, но… слесарь он или не слесарь? Было дело, поинтересовался, что за дверью. А там какой-то ход, крысиное царство, — вспоминать противно. Дома-то старые, от царя Гороха стоят, может, кому-то подземный ход и нужен был. Может, какой-нибудь граф от своей старой графини по тому ходу к девкам бегал?..

Ефим покосился на старика: не тот ли граф объявился? На графа старик никак не походил, больно плюгавенький, и глаз опять же… Почему искусственный глаз должен быть признаком простолюдина? Об этом Ефим не задумывался. Решил: не иначе домоуправ бывший, потому и знает про закуток. Объяснив таким образом загадку, Ефим потерял к старику интерес, мысли его снова вернулись к Гошке, который скоро должен уже явиться. Он нахлобучил шапку на непросохшие волосы и встал.

— Не торопись, — сказал старик. — Не придет твой приятель, в милиции он.

— Как в милиции? Ты почем знаешь?

— Они всё знают. — Старик показал на потолок, и Ефим тоже посмотрел на потолок и в растерянности плюхнулся обратно в кресло.

— Чего в милиции-то?

— Без очереди полез. А в очереди такие же алчущие. В общем, слово за слово… Что ты Гошку своего не знаешь?

Ефиму показалось, что в голове у него не мозги, а ржавые шестеренки, еле проворачиваются. Никак не связывалось совсем разное: Гошка, уехавший у него на глазах, старик, заговоривший с ним там же, у метро, тот же старик здесь, в бассейне… Когда он успел все разузнать-то? И вообще, откуда он про Гошку знает? Врет! Берет на понта? Но ведь знает же про закуток да про загашник в виде бутылки «Российской»…

— И про чемодан знаю, — спокойненько сказал старик.

Снова Ефим чуть не подскочил. Чемодан, спрятанный в том же закутке, был его «золотым дном», в нем лежали дефицитные краны, прокладки разные, все то, что, как он уверял измаявшихся жильцов, надо доставать на вес золота. Ну и платили соответственно. А достать ему — только под трубу подлезть. Такую тайну выдать — всех заработков лишиться. На одну жэковскую зарплату «Российских» разве накупишься? Не-е, уходить от старика никак нельзя, надо все разузнать-разведать.

— Чего мы тут сидим-то? — сказал он. — Пошли в мой кабинет, там все и обсудим.

Шестеренки в голове забегали как надо, и он быстренько сообразил, что, если уж старик в подвале бывал, значит, секретиться нечего. А там вдвоем с Гошкой они как-нибудь расколют его. Чего-то ведь хочет старик. Или кем-то послан? Может, дружинник? Староват, правда, для дружинника, ну да черт ее разберет, милицию. В любом случае лаской-то лучше…

— Я и сам хотел тебе это предложить, ну да в гости не навязываются.

— Пойдем, пойдем. Душевно поговорить с человеком — милое дело.

— И то верно. Как не порадеть человеку. На золоте ведь сидит человек, а и не знает.

Будто закадычные друзья, поддерживая в дверях друг друга, они вывалились на улицу и пошли вдоль сетчатого ограждения бассейна, за которым был плотный непроглядный туман, поднялись по скользкой лестнице на улицу. Здесь мороз был особенно сух и хваток, и они заторопились, почти побежали, оступаясь на ледяных неубранных колдобинах тротуара.

— Ничего, — говорил Ефим, — потерпим. А там тепло, прямо рай тама…

Уже когда были возле дома, вдруг догнали, оглушили его последние слова старика — «на золоте сидит», и он, перестав глядеть под ноги, чуть не грохнулся на ледышки. Но старик оказался шустрым — удержал.

Отпирая дверь своего «кабинета», Ефим все думал о золоте. Успокоился лишь, когда пришла мысль, что речь не иначе, как о том же дефиците в чемодане, который тоже, что твое золото.

В подвале было, как всегда, тихо, тепло, уютно, Ефим зажег свет, скинул пальто, чинно повесил его на плечики, а потом на крюк теплотрассы, погрел руки о трубу и забегал из угла в угол, не зная, чего теперь делать. Пришел бы Гошка, принес, что надо, — вопросов бы не было, с этим делом все отработано до автоматизма.

— Да не придет он, — сказал старик. — Я же говорил: в милицию попал, в вытрезвитель.

— За что в вытрезвитель?! — изумился Ефим. — Трезвый же, в метро с ним ехали. Ну может, самую малость был.

— Вот-вот, малости-то и хватило.

— Ты почем знаешь? — опять спросил Ефим. Ничуть его не испугала непонятная проницательность старика, только встревожила.

— Знаю, раз говорю. Так что доставай свою, не жмись.

Доставать бутылку Ефиму не хотелось. По опыту знал: такие вот гости пустыми не приходят. Пускай сперва свое выставляет, — карман-то вон оттопырился. Спросил, чтобы пока переменить разговор:

— Ты про какое золото говорил? Ну когда сюда шли?

Подождал ответа, не дождался и засуетился.

— А вот чайку поставлю.

Достал большущий кипятильник, сунул его в чайник, стоявший на верстаке, включил. Вынул из ящика стаканы, не больно чистые, принялся протирать их клочком газеты.

— Раздевайся, коли пришел, тепло тут.

Но старик раздеваться не стал, только расстегнулся. И достал из кармана пальто две пачки печенья да кулек конфет «Золотой ключик».

— Ну ладно, — расстроился Ефим. И снова спросил: — Ты про чего говорил-то, когда шли?

— Зацепило? — блеснул старик живым глазом. И погрозил пальцем: — А ты, я вижу, не простой.

— А кто простой? Простые нынче только в музеях за стеклами стоят.

— Раньше люди лучше были, что ли?

— Конечно, лучше, — удивился Ефим непониманию столь очевидного. — Раньше по подвалам не надо было прятаться. И по червонцу за бутылку с нашего брата не драли.

Старик сморщился, и Ефим подумал — заплачет.

— Только-то? Измельчал человек, бутылке молится. На таком-то месте. Святое это место, ты хоть знаешь? Все равно, что Голгофа, символ мученичества.

— Ты про церковь?

— Не церковь, а Храм, сколько тебе говорить? Памятник мирового значения.

— Чего ж его сломали, если мирового?

— Именно поэтому. Все ведь русское ломали. И храмы, и традиции, и культуру.

— Кто?

— Будто не знаешь? Впрочем, откуда тебе знать? Память-то вон как вышибали — лозунгами, да страхом, да водкой…

— Зар-разы! Я бы!..

— Ладно хвастать.

— Не веришь? Чего это ты мне не веришь?!

— Мы же чай пьем, — усмехнулся старик.

— Ну и что?

— А кричишь, как после чекушки.

— И то верно. — Ефиму стало смешно. Чего разошелся с чаю?

— А ведь могу поверить. Знаешь когда? Вот если ты достанешь эту самую из заначки да об угол ее.

— Чего?! — заорал Ефим. И вдруг вскочил, полез под трубу, достал бутылку «Российской», подержал, погладил.

— Жалко?

— Чего жалко?!

— Тогда бей.

Ефим оглядел углы и никакой ему не понравился.

— Она-то чем виновата, — сказал, ставя бутылку на стол. — Люди делали, старались.

— Жалко, значит.

— Мне?! Да если захочу, у меня их десяток будет на каждый день. Слесаря нынче на вес золота.

— Золота. Ты хоть видел когда золото?

Ефим насторожился. Сам заговорил, опять… Неторопливо подлил в стаканы чаю, ответил почти спокойно:

— Чего его видеть? На бабах вон да в ювелирке.

— Бирюльки, — засмеялся старик. — Ты вон давеча купался, а знаешь ли, что на том месте его пуды были?

— Уж и пуды…

— Вот те крест!

Старик размашисто перекрестился, и Ефим подумал, что он, видно, из тех, кто молится. А потому говорить с ним — только время терять. Мозги у молельщиков набекрень — в этом он не раз убеждался, не поймешь, о чем и говорят. Но он не решился выставить старика за дверь, сославшись, как обычно, на загруженность работой. Больно много знал старик — про закуток, про заначку и вообще. Спросил: