Леонид Моргун - Найти филумбриджийца

• Название: Найти филумбриджийца
• Автор: Леонид Моргун
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 2012

На нецивилизованную планету Филумбридж, обладающую стратегическими запасами ртути, прибыли представители межгалактического правительства для учреждения демократического самоуправления. Они забыли, что нельзя играть в политику с простодушными детьми…

---

— Филумбридж! — заорал командор. (Видно, это слово давненько уж вертелось у него на языке.) — Отныне и навеки пусть наречен он будет Филумбриджем!

И он доставил изгнанников назад, промерил и заснял всю планету. Его рапорт в Управление астронавтики напоминал «космические оперы» из книжонок для подростков. Он не поленился расписать свои «подвиги» на ниве Контакта. А на карте планеты отныне и навек красовались море Филиппа, залив Уильяма, хребет Морриса и океан Бриджа. В скором времени люди стали частыми гостями на Филумбридже. Они долго пытались завязать какие-либо контакты с прочими племенами планеты, но ни вулканщики, ни ржавоболотники не проявили к ним особой симпатии, а чащобники вообще… ну, да, это тема для особого разговора. И, возможно, эта планетка так и осталась бы в списках заповедных, если бы не оказалась самым настоящим ртутным Клондайком. Самородная ртуть там водилась в количествах, поражающих самое смелое воображение. Там стояли ртутные лужи, плескались ртутные пруды и озера. Сам воздух планеты был напоен ядовитыми испарениями, которые с удовольствием вдыхали туземцы. Вкусы у них, надо вам сказать, были весьма специфическими. Питались они в полном смысле этого слова воздухом, серная кислота служила им приправой к завтраку, а крепкий электрический разряд действовал на них, как валерьянка на кошек.

В мрачные грозовые дни видно было, как они поднимались под самые тучи и, раздув свои мешки, носились между молниями, как взбесившиеся дирижабли. В короткое время на Филумбридже вырос ртутнодобывающий комплекс, а при нем филиалы, лаборатории нескольких институтов и поселок с населением в пять тысяч человек. Я среди них был старожилом.

Отец мой близко к сердцу принял колонизацию планеты. Ведь она в какой-то мере была его детищем. До конца дней своих он не мог себе простить, что по его вине первозданный и прекрасный в своей чистоте и нетронутости мир оказался в алчных лапах нашей технологической цивилизации. Он входил во все комиссии по защите прав коренного населения планеты, сочинял и подписывал петиции, организовывал марши протеста против колонизации планеты, а потом и вовсе добился перевода на Филумбридж и стал там вскоре начальником, диспетчером, радистом и инженером единственного филумбриджийского космодрома, женился. Вскоре родился я. Мои детство и юность прошли на Филумбридже. Отмучившись два года в Альтаирском университете, я вернулся назад не без облегчения. Из всего многообразия профессий, которые могла предложить мне наша бездушная цивилизация, я выбрал ремесло поэта. А поскольку стихи мои браковали во всех редакциях, я решил обождать, пока мир созреет для восприятия моего творчества, и принялся помогать папе присматривать за космодромом. Однако действительно любимым моим занятием было бродить по планете, читать стихи туземцам и болтать с ними о том о сем. Я настолько адаптировался к этому миру, что на мой организм совершенно не оказывали вредного воздействия ядовитые пары. Я редко надевал кислородную маску и был на короткой ноге с окрестными племенами. Вернее, то были разные кланы одного разросшегося племени изгнанников, которым по-прежнему правил седоглавый Вождь. Лишь одно это племя благоволило к человеку и прозывалось оно драбаданами. Я пропадал у них, бывало, неделями, и они принимали меня за своего. Такой образ жизни я вел довольно долго, был им доволен и не мечтал ни о чем другом. Но однажды утром произошло событие, перевернувшее всю мою жизнь.

Все утро мы играли в ловитки с Ниф-Нифом. Так я прозвал своего любимца — большого, розового молодого туземца-драбаданина. Строго говоря, он был моим ровесником. Но в его племени двадцать семь наших лет считались ясельным возрастом.

Потом мы с ним отправились в хвощевой лес и половили там крумерий — это такие здоровенные трехкрылые бабочки изумительной расцветки, причем на каждом крылышке растет своя голова, так сказать, инсектоидный вариант Змея-Горыныча. Потом мы полазали по ущельям. Потом полетали под облаками. Потом разразилась гроза — Ниф-Ниф освежился, а я посидел в пещере: не самое приятное ощущение, когда с небес на тебя обрушивается поток серной кислоты, пусть даже и слабой концентрации. Потом, когда дождь кончился, мы слетали поглазеть на гейзеры. Не удивляйтесь, что все это мы успели сделать за одно утро: Филумбридж очень медленно вращается вокруг своего маленького, но очень жаркого солнца, утро там длится несколько наших суток — от трех в мартеле до шести в сентябрусте. От веселых игр в гейзерах нас оторвал сердитый звонок коммуникационного устройства в заднем кармане моих брюк. С экрана на меня сердито таращился отец.

— Куда это ты запропастился, бездельник! — заворчал он при виде меня. — А ну, марш немедленно домой!

— Но, папа, мы только…

— Не папа, а гражданин начальник порта! — загремел он. — Если через полчаса ты не будешь на работе, я влеплю тебе строгача с занесением!

Пришлось подчиниться. У папы «строгач» означал как минимум двое суток домашнего ареста, да еще без сладкого. Ниф-Ниф подхватил меня своим мощным щупальцем, для верности я еще привязался к нему ремнем — и мы помчались домой со скоростью хорошего истребителя, оставляя за собой длиннющий шлейф грязно-бурого дыма.

— Что, прилетает большая летучка? — спросил меня Ниф-Ниф по дороге.

— Наверное, — ответил я. — Хотя для «Стромбрейнджера» еще рановато, он ведь только на той неделе улетел.

«Стормбрейнджером» именовался контейнеровоз, который регулярно снабжал нас продуктами и оборудованием, а взамен получал цистерны с самородной ртутью. Оказалось, что к нам в гости пожаловал корабль из метрополии и привез с собой нескольких весьма важных гостей. Отец уже вырядился в парадную форму, заставил и меня одеться поприличнее. На космодроме было много встречающих, и народ все прибывал.

Уже сидя за рулем трапа, убранного для такого случая цветами и коврами, я узнал, что, оказывается, Филумбриджу присвоили статус «добровольно присоединившейся территории» и теперь к нам прибывает генеральный консул аж с самой Земли. Никто толком не знал, как его встречать, но на всякий случай все разоделись, приготовили банкетный зал, запаслись отчетами о проделанной за истекший год работе. Директор ртутного комбината Харви Шунбром отдал под апартаменты консула свой летний домик. В скором времени на поле приземлился спускаемый модуль со звездолета, который парил высоко над нами. Когда пламя под дюзами опало, я подъехал к модулю. Отворился люк, и по трапу спустились двое в скафандрах. Один из них, едва завидев меня, бросился мне на шею, набив мне при этом изрядную шишку на лбу стеклом своего гермошлема.

— Эдди! — закричал он. — Ты не узнаешь меня, старый кенарь?!

Как я мог не узнать его? С Бустиньелем Ламермуром мы учились на Альтаире и два года прожили в одной комнате. По числу двоек и прогулов он был вторым на факультете, ибо на первом месте неизменно шел ваш покорный слуга.

— Буст! — воскликнул я. — А ты какими судьбами?

— Два года коптил потолки в МИДе, а теперь вот забросили консулом на периферию. А ты здесь чем занимаешься?

— Сторожу порт. А еще выдаю багаж, проверяю и компостирую билеты…

— Чепуха, — засмеялся он. — Я подыщу тебе местечко получше. А пока познакомься, мой секретарь Конститусьон Слависски.

— Можно просто Конни, — сказала второй космонавт и протянула мне ладошку.

Это была девушка, и притом прелестная, насколько позволял разглядеть скафандр. А мне достаточно было только взглянуть в ее бездонные синие глаза, увидеть ее милую застенчивую улыбку, разглядеть прядку пшеничных волос, выбившуюся из-под капюшона, — и я сразу понял, кого ко мне столь долгие годы призывало мое поэтическое воображение.

Встреча получилась на славу, Шунбром произнес торжественную речь, которая была у него заготовлена с незапамятных времен, и он угощал ею каждую комиссию. Стоит ли уточнять, что она была написана мной еще в годы студенческой юности и с тех пор не претерпела ни малейших изменений. Правы был древние римляне, говоря, что «ars longa vita brevis»[1].

Буст в свою очередь разразился полуторачасовой тирадой, в которой вкратце обрисовал жалкое существование нашей планеты в качестве колонии и восхитительное будущее, которое сулит ей присоединение к Интерспейсу. Правда, он постоянно вместо Филумбриджа называл какой-то Куфорньенг и нас упорно продолжал именовать куфырнианами, но все делали вид, что не замечают этого. Потом был банкет и танцы, на которых все веселились от души. Конни очаровала все мужское население бывшей колонии, страдавшей от недостатка женского пола. Я, стоя в уголке, любовался тем, как она исполняла все эти новомодные танцы, которые теперь считаются чопорными, но мой старик полагал их верхом разврата. И тогда я впервые за всю жизнь пожалел, что так и не научился танцевать.