Мариса де лос Сантос - Когда приходит любовь

• Название: Когда приходит любовь
• Автор: Мариса де лос Сантос
• Издательство: АСТ
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-17-059497-9

Менеджер уютного кафе Корнелия Браун обожает черно-белые фильмы и в тайне мечтает встретить мужчину, похожего на неотразимого Кэри Гранта.

И однажды ее мечта становится явью…

За Корнелией начинает ухаживать обаятельный, остроумный красавец Мартин Грейс.

Она счастлива… но, увы, жизнь — не мелодрама со счастливым концом.

А тот, кто рядом, не всегда похож на идеального киногероя.

Он совершает ошибки. У него есть недостатки и слабости.

И Корнелии предстоит решить: принять его таким, каков он есть, — или снова устремиться в погоню за мечтой?

---

— Руфь прореагировала нормально. Похоже, кроме дома, у миссис Голдберг было что оставить детям. В сравнении с ее состоянием стоимость дома незначительна. И все-таки как-то неловко, верно?

Как ни напыщенно это прозвучало, я понимала, что неодобрение мамы проистекает из ее заботы о детях миссис Голдберг. То, что мать рискнула обидеть своих детей, как, по мнению моей матери, сделала миссис Голдберг, ей казалось немыслимым.

— Руфь и Берн не станут обижаться. Они знают, что она их любила, — сказала я, и это было правдой. Если миссис Голдберг вас любит, вы об этом знаете.

— Похороны послезавтра. Я сказала Руфи, что, возможно, ты не сможешь приехать из-за Клэр и всего остального. Но когда мать Клэр вернется из поездки, тебе придется сюда приехать и разобрать вещи миссис Голдберг.

— Ладно, — тупо сказала я. — Спасибо, что позвонила, мама.

Я повесила трубку, и Клэр в одно мгновение вскочила на ноги и уселась рядом со мной на диване. Я услышала голос миссис Голдберг, произносящий «дитя моего сердца». Это случилось в последний раз, когда мы были в ее доме. Я не смогла сдержаться и снова заплакала. Плакала и рассказывала Клэр, как когда-то рассказывала ее отцу в этой же самой комнате, о миссис Голдберг — кто она такая и кем она была для меня.

Хотя я иногда и склонна к излишнему драматизму и моя мать находит, что я чрезмерно эмоциональна, но только не сейчас. Я сорвалась с обрыва и упала на скалистую, чужую территорию, туда, где за утешением мне приходится обращаться к одиннадцатилетней девочке, которая так много потеряла сама, что от одного подсчета ее несчастий можно заболеть. Я не собиралась ей плакаться, но она кругами водила ладошкой между моими лопатками, а мне именно такое утешение требовалось, и я ничего не могла с собой поделать.

Когда зазвонил телефон, Клэр шепнула:

— Я сейчас вернусь, — и пошла в кухню, чтобы снять трубку. Я слышала, как она разговаривает, затем она принесла трубку мне.

— Это Тео.

— Тео, — сказала я упавшим голосом. Я слышала шум, какие-то голоса. Наверное, он звонил из больницы. Я представила себе, как он стоит там в своем хирургическом халате и звонит мне среди хаоса жизни и смерти. Смерть и болезни каждый день. Как, наверное, ему тяжело. Хороший знак — я уже начинаю думать о другом человеке. Признак того, что я не свалюсь от жалости к себе. Но это я уже потом решила, не в тот момент.

— Мне только что мама звонила, — сказал он. — Мне ужасно жаль, Корнелия.

— Поверить невозможно. — Но это было неправдой. — Нет, я верю. Вот только я не хочу, чтобы она умерла. Я не хочу, чтобы она болела и умерла.

— Мне это тоже кажется неправильным, — признался Тео. — Но для меня она была кем-то вроде доброй феи. Мне кажется, все дети так думали. Для тебя все было по-другому. Я помню, как однажды заметил, как вы смотрите друг на друга. Она ведь для тебя была членом семьи, правда?

— Доброй феей и членом семьи. И то и другое.

Тео молодец, никаких банальностей. Ничего вроде «ее страдания закончились», что вполне можно было ожидать от человека, который проводит большую часть своей жизни среди людей, страдающих от боли, — среди тел, клетки которых оказались предателями и обернулись против своих хозяев. Он не стал употреблять научные термины, связанные с болезнью Альцгеймера. Есть факты, а есть знание, которое не имеет ничего общего с фактом. Тео из тех, кто это понимает, и не важно, что он врач.

— Я поеду на похороны. Олли не может вырваться, но я поеду… Если только ты не захочешь, чтобы я посидел с Клэр, пока ты отсутствуешь. — В голосе слышалось колебание. — Я обязательно побуду с ней, — продолжал он. — Обязательно. Вот только может показаться… Люди могут…

Я прекрасно понимала, что он имеет в виду. Мужчина, не родственник, остается с юной девочкой, с которой совсем недавно познакомился. Что за безумный мир. Я тут же сообразила, что нужно делать.

— Спасибо, не надо. Клэр останется со мной.

— Ладно, — легко согласился Тео. — Все поймут, почему ты не приехала.

— Да нет, — поправила я его. — Мы поедем. Вместе. Сегодня. Поездом.

— Корнелия, нельзя. Понятно? Я не знаю, нарушаешь ли ты законы тем, что оставляешь у себя Клэр и не сообщаешь об исчезновении Вивианы. Вполне вероятно. Ты это осознаешь?

— Очень даже может быть, — сказала я. Мысль эта приходила мне в голову, но я тут же задувала ее, как спичку.

— Тогда ты должна понимать, что нельзя увозить Клэр, это ты плохо придумала.

Я вдруг вспомнила фразу: «Нарушать государственные законы». Но я никого не похищала. Я была всего лишь женщиной, взявшей на себя ответственность. Мне всегда было трудно врать и нарушать правила, но если та ответственность, которую я взяла на себя, требовала этого, что же, пусть так и будет.

Я подумала о доме, в котором выросла, о деревьях во дворе, о своих родителях и о постоянной, тщательно охраняемой атмосфере радости, от которой я лезла на стенку, когда жила там. В данный момент этот дом был лучшим местом для Клэр, для нас обеих. Я это нутром чувствовала.

— Тео, это ведь не просто похороны, — сказала я.

— Да, понимаю. Я знаю, что тебе хочется домой. И не виню тебя. Я просто не…

Тео не единственный, кто знает, когда надо прикусить язык. Я ждала.

— Ладно. Господи, Корнелия, ладно.

— Ладно, — с облегчением подтвердила я.

— И забудь про поезд. Завтра утром я за вами заеду.

Три — магическое число. Тео тоже это знал.

— Я ведь все равно туда еду. — Он говорил коротко, по-деловому, но одурачить меня ему все равно не удалось.

А сейчас мне хотелось бы сказать несколько слов насчет машин. У меня машины нет, и кое-кто может посчитать, что я веду себя не по-американски. Но я вполне осознанно устроила свою жизнь таким образом, что мне практически никогда не приходилось иметь дело ни с каким моторизованным средством передвижения, включая автобусы. Мои сапоги годятся только для ходьбы. Чтобы оставлять следы пятого размера по всему городу. И я лучше потрачу деньги, сэкономленные на бензине, еще на одну пару замечательных сапог ручной работы, с высокими каблуками, сделанных в горах Италии.

Нет, я не покупаю машину не потому, что поддерживаю зеленых, которые ратуют за очищение планеты от шлаков цивилизации. А машины — это шлаки.

Нет, просто машины меня не интересуют. Это, во-первых. Когда кто-то в кафе однажды спросил меня, какая машина у Мартина, все, что я могла выдать, это что она серебристая.

Во-вторых, я трусиха, о чем я вам уже говорила, и машины меня пугают.

После всего сказанного я должна признаться, что самые мои драгоценные воспоминания связаны с машиной. Может быть, не что-то конкретное, какое-то отдельное воспоминание, а скорее, запомнившееся ощущение радости и благополучия. Детское счастье всегда связано с поездками в машинах, сном на заднем сиденье, когда мягкий золотистый или мягкий серебристый свет льется через окно — в зависимости от времени суток, плечо Олли, Тоби или Кэма, к которому ты прислонилась, музыка по радио, голоса родителей — они всегда там, наши родители, на переднем сиденье, сильные, внимательные, надежные, ведущие нас по правильному пути.

В машине можно дождаться чуда, теплого чуда, которое можно увидеть, если ты находишься в закрытом пространстве и просто мчишься мимо. Никто не может оставить свои беды позади, но можно думать, что тебе это удалось. Вы можете надеяться, что находитесь в таком месте, где беда вас не достанет, и мы с Клэр верили в это, когда сидели в машине Тео и солнце светило в окна. Возможно, Тео тоже в это верил, хотя у него были свои собственные беды, о которых он мне не рассказывал. Но магия срабатывала для нас троих, и у всех троих, по крайней мере на короткое время, стало легче на сердце.

Клэр спала на заднем сиденье, и ее лицо было умиротворенным. Я только что рассказала Тео смешную историю, весь юмор которой заключался в том, что я до смешного маленькая. Но Тео вдруг совершенно неожиданно для меня сказал:

— Знаешь, я не нахожу, что ты маленькая.

— Не находишь? — удивилась я. — Тогда что ты находишь? — Ведь если кто-то высказывает такое невероятное мнение, вы должны проявить любопытство.

Тео помолчал, подбирая правильные слова, затем произнес:

— Низкорослая. — Вот так, на полном серьезе.

— Из тебя получился бы замечательный комик, — сказала я раздраженно. — Если бы ты не был таким на редкость несмешным.

— Серьезно, — сказал Тео. — Наверное, ты действительно маленькая, но я о тебе никогда не думал в таком ключе.

— Ты думал обо мне, как о… — Я подождала.

— Существенной, — сказал он.

Я засмеялась, потому что это было неожиданно, а также потому, что, хотя я не понимала, что это значит, мне понравилось.

— Я хочу сказать: если бы какому-то скульптору дали задание создать скульптуру женщины, используя минимум материалов, но одновременно не обходя углов, он создал бы тебя.