Илья Гордон - Песня на заре

• Название: Песня на заре
• Автор: Илья Гордон
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1965

---

— Гурко еще не пришла, — заявила дежурная, но в этот момент сзади послышалось:

— Мама!

Приезд Зоиных родных обрадовал Лиду Боженко: она любила поесть, а Зое привезли много вкусных вещей.

Вечером, к большому удовольствию Матрены Григорьевны, появился Соболевский.

Борис пригласил Зоиных родных в гости. Вместе со всеми отправилась к Соболевским и Лида. Мать Бориса, Розалия Александровна, знала, что в Дубовке Борис не раз гостил в доме Гурко, и решила достойно встретить друзей сына.

Семью Гурко принимали радушно. После обеда профессор увел Гирша в свой кабинет и стал расспрашивать о жизни и делах колхоза.

Борис наблюдал — нравится ли его матери Зоя? Он все не решался просить Зою петь, девушка она с характером, может отказаться, не объясняя причины.

Выручил профессор. Вернувшись с Гиршем в столовую, он обратился к Зое:

— Борис много хорошего рассказывал о вас. Смею просить…

За рояль сел Борис. Зоя предложила спеть дуэт вместе с Лидой. Затем вдруг попросила Бориса принести скрипку, и тогда полились звуки народных мелодий, которые когда-то на скрипке исполнял ее отец. Эти мелодии не раз напевала ее мать. Матрена Григорьевна тихо шептала:

— Ах, доню, доню!..

Отложив скрипку, Зоя попросила спеть что-нибудь Лиду. И наконец, запела сама:

Чого ж вода каламутна…

Профессор, словно догадываясь, о чем думает Гирш, сказал ему:

— У Зои большие способности…

Семья Соболевских проводила гостей до самой гостиницы. Матрена Григорьевна в душе торжествовала.

В первые минуты после ухода Соболевских Зоя не могла понять, почему у нее на душе остался неприятный осадок. Соболевские приняли их с искренним радушием. Борис не давал понять, что приглашению родных Зои в его семью придает какое-то особое значение. И все же, когда Зоя вернулась в общежитие, ей стало не по себе.

Она перебирала в памяти все, о чем говорилось у Соболевских. Как будто ничего особенного и не было. В чем же дело?

Наконец поняла: ее пребывание в доме Соболевских носило характер своеобразных смотрин.

— Неужели? — подумала Зоя вслух.

Ну да, так оно и есть. Теперь понятно, почему Розалия Александровна так внимательно разглядывала ее, почему Борис уделял столько внимания ее матери и не жалел похвал Гиршу. Борис, наверное, считает, что он осчастливит Зою, если введет ее в свою семью…

В комнате было темно. Зоя не включала свет, словно боялась, что при свете рассеются ее сомнения, а ей хотелось додумать все до конца.

Вдруг она представила себе Павла, его ясный, серьезный, вопрошающий взгляд.

«Неужели, — казалось, спрашивал Павел, — все, о чем мы говорили с тобой на берегу реки, забыто тобой?»

— Нет! — громко сказала себе Зоя.

Не был спокоен и Павел. Уже в ту минуту, когда Зоя покидала длинный широкий коридор сельскохозяйственного института, он готов был догнать Зою и просить у нее прощения.

Что же удержало его? Ревность? Оскорбленное чувство?

Высокомерным он себя не считал. Воспитывали его комсомол, армия, они были для него хорошей школой.

С того дня, когда Зоя приходила в институт, на его душе лежал камень, Павел укорял себя: при виде Соболевского убежал из общежития, как мальчишка, дурно обошелся с Зоей в институте, когда она разыскала его. А ведь из-за нее, если быть откровенным с собой, он не поехал на Урал, остался в Дубовке. Сумел же он стать выше личного, настоять, чтобы она поехала учиться.

Все эти горькие раздумья не покидали Павла, когда он возвратился в Дубовку. Чтобы рассеять их, Павел написал Зое большое письмо, в котором откровенно рассказал и о своей ревности к Соболевскому, и о том, как глубоко любит ее. В какой-то мере, писал он, виновата и Зоя. Зачем ей этот Соболевский? Чего он ходит к ней?

Прошла неделя, месяц — ответа на письмо не было. Тогда его стала мучить другая мысль: не случилось ли чего-нибудь с Зоей? Правда, в Дубовку не доходило никаких слухов об этом. А может быть, от него что-то скрывают? Конечно, Матрена Григорьевна все знает о дочке. Хотя он и чувствовал неприязненное отношение к нему Зоиной матери, все же решил зайти к ней.

Дом Матрены Гурко стоял в центре села, рядом с домом Гирша. Оба дома приметные, под цветным шифером, огорожены невысоким затейливым забором. В обширном дворе протянулись мощеные дорожки. Сад и огород у Матрены и Гирша были общими.

Едва Павел приблизился к Зоиному дому, как почувствовал запах белой акации. Сирень уже отцвела, но Павлу казалось, что он чувствует и ее запах. Перед домом между ветвистыми яблонями стояла голубая скамья, на которой иногда сиживала с книгой Зоя. Вот у этой калитки с железной задвижкой он прощался с ней, а во дворе Зою всегда ждал беспокойный Гирш в белой рубахе.

Павел открыл калитку. Вокруг дома пестрели цветы, среди них выделялись красные маки. По краю огорода выстроились подсолнухи, вилась вокруг жердочек фасоль. По двору гордо расхаживала индейка с индюшатами.

Гревшийся на солнце потомок степных овчарок, серо-коричневый Серко, увидев Павла, прижал голову к вытянутым лапам и вопросительно посмотрел на знакомого ему пришельца рыжими глазами: мол, зачем пожаловал, уважаемый? Все же он не выдержал и для порядка несколько раз вызывающе тявкнул.

На пороге показалась Матрена Григорьевна; вытирая руки о фартук, она удивленно взглянула на Павла, но все же приветливо улыбнулась.

— Заходи, Павел Прохорович!

Назвав Павла по имени и отчеству, она в какой-то мере придала встрече полуофициальный характер.

Павел вошел в светлую, в три окна, просторную комнату, от которой в равной мере веяло и селом и городом. Зеркальный шкаф, стулья, диван, люстра напоминали о городе. Ковровые дорожки, цветы в кадочках, фотографии в рамочках, гарусные салфетки на телевизоре, запах чабреца и мяты говорили о том, что это сельские жители.

На этажерке на видном месте лежала подаренная им книга «О вкусной пище».

В доме Матрена Григорьевна сменила полуофициальный тон на откровенное радушие. После некоторых общих фраз о дубовских новостях Павлу не терпелось спросить, часто ли Матрена Григорьевна получает от Зои письма.

Со своей стороны, Матрена Григорьевна сейчас по-иному смотрела на Павла, против воли признаваясь себе: «А ведь каким видным, каким самостоятельным, культурным стал этот Павел».

Собственно говоря, она впервые после его возвращения из армии столкнулась с ним так близко.

Зоина мать все увидела: и хорошо сшитый серый костюм, и белую с крахмальным воротничком рубашку, и красивый галстук, и смелый, открытый взгляд. Одним словом, парень хоть куда.

И вообще он стал выделяться в Дубовке. Через три-четыре года станет инженером. Да, такой, как Павел, может далеко пойти. Из Дубовки вышли на большую дорогу многие.

Не давая Павлу приступить к главному, Матрена Григорьевна гостеприимно предложила:

— Пойдем, Павел, у меня как раз вареники с творогом и с вишнями горячие, угощу…

Они перешли в другую комнату, которая служила столовой, хотя тут у стены стояла широкая кровать. Из столовой узкая дверь вела в Зоину комнату: Зоя смотрела оттуда на Павла, портрет ее висел напротив дверей.

— Садись. Садись, Павел. — Матрена Григорьевна поставила на стол расписную мисочку с варениками, рядом поставила сметану и налила в высокую рюмку крепкой наливки.

Павел попробовал отказаться, но услышал:

— Зову не на беду, а на еду.

Налила и себе рюмку и присела напротив Павла.

— Наливка из той шпанки, которую ты не раз в моем саду пробовал, когда еще мальчишкой в школу бегал.

Павел покраснел: Матрена Григорьевна как-то поймала его в саду и отодрала за уши, и он долго после того избегал ее.

— Я, Павел, давно хотела поблагодарить тебя за книгу…

— Это подарок всех наших механизаторов. За вкусные блюда, которыми вы кормите нас во время уборки.

В страдные дни Матрена Григорьевна неизменно превращалась в главную повариху. В эту пору горячая пища доставлялась на поле почти круглосуточно в больших термосах. Уборка, сушка и обмолот зерна шли и ночью.

Павел уже понимал, что с Зоей ничего не случилось, ибо Матрена Григорьевна выглядела веселой и вообще как будто помолодела за последнее время. Ведь ничто так не молодит человека, как радость. Только сейчас он заметил, что Зоя очень похожа на мать: такая же осанка, такие же блестящие волосы, только глаза у Зои, очевидно, отцовские — глубокие, внимательные, немного печальные.

Матрена Григорьевна принесла подаренную ей книгу и перелистала несколько страниц.

— Спасибо. Хорошая книга.

— Зоя вам пишет? — спросил вдруг Павел.

— Пишет, да не часто, — неохотно ответила Матрена Григорьевна. — Готовится ехать в Киев, на конкурс.

Он сразу почувствовал себя чужим, посторонним в этом доме.