Наталья Баранская - День поминовения

• Название: День поминовения
• Автор: Наталья Баранская
• Жанр: О войне

Роман «День поминовения» посвящен судьбам женщин солдаток, потерявших на минувшей воине мужей родных и близких, оставшихся в тяжелый час испытаний с малолетними детьми на руках. Автор снова даст нам почувствовать пережить то время и еще раз подумать, какой ценой достались нам Победа и послевоенный мир.

---

— Как “в милиции”? Что это значит? Николай наконец заговорил:

— Ничего страшного, Маша, успокойся, я попал в облаву. Пришел, а тут милиция. К соседкам — у них были тети. Паспорта со мной, ты знаешь, не было.

Афанасий Мокеевич со смешком добавил:

— Баб наших, соседушей, значит, загребли. Их уж точно судить, а нас утром выпустили. Меня вовсе зазря схватили: шумел я крепко за мужа твоего. А они мне: идем, отец, с нами. Вот так!

— Зачем тебе этот ремонт?

— Да вот, понимаешь, Афанасий Мокеевич предложил, он, оказывается, маляр. Да и пригодится нам, не бросать же жилплощадь.

— Муженек твой говорит: заниматься тут будет, книгу писать, про Серпухов, говорит, книга. А я сам серпуховской. Говорю, давай оклеим, может, поживешь когда. Теперь тута без баб. Гарантирую. Из Москвы их вытряхнут, потому — шлюхи. И пора уж.

Как же он выпутался, без паспорта? Звонили из милиции отцу. Профессор Пылаев подтвердил, что сын его действительно прописан в этой квартире. Просил отпустить.

— Что же ты сразу не ушел?

— Конпанию он не захотел бросать, значит. Раз уж, говорит, мне посчастливило попасть в такое антиресное место, хочу тут переночевать.

— Да поздно было, транспорт не ходил, а места, знаешь, какие, еще и похуже влипнешь...

— Это точно. У нас ночью на улицу не выходи. Гарантирую. Разденут и по шее надают.

— Ну и что отец, бранился потом?

— Нет, отец смеялся. Не такой уж он дубоватый, как ты думаешь.

Маша смутилась. Дубоватым старшего Пылаева она не назвала бы, но, может, он похож на дуб? Дуб — могучее дерево, поднялось надо всем и никого не замечает, ни берез, ни елок, тем более травку у своих корней. Слишком жестким, твердым и прямым казался Маше старый Пылаев.

Весной отец предложил им переехать на дачу, могут жить во всем доме, а если летом приедет кто из Пылаевых, тогда в одной из комнат.

И наступил блаженный отдых от вздора и суеты перенаселенной квартиры. Расстались с Дусей, Маша ушла с работы. Теперь ее главное дело помогать Николаю: диссертацию надо было перепечатывать, считывать, вклеивать таблицы, фотографии во все три экземпляра. Еще надо было ухаживать за дочкой и мужем, кормить получше, а денег не хватало. Маша посадила немного овощей. Надо было удобрять землю, что вырастет на песке? Гуляя с девочкой, она собирала на дорогах конский и коровий навоз для огородика. У старой молочницы Маша брала две кружки молока — Кате, Николаю. Треска, картофель и чечевица были основой стола. Маша обшивала дочку, училась вязать, руки у нее были ловкие, а вязанье могло стать заработком. В июле диссертацию сдали в переплет, защита назначалась на сентябрь.

Напряжение отпустило Николая, он стал ласковым, внимательным и однажды вечером, присев перед Машей, отняв у нее вязанье, целуя ее руки, сказал: “Милая, ты замечательная жена, натерпелась ты со мной, я понимаю. Теперь мы будем жить лучше. И ты пойдешь учиться”.

Маша чуть не заплакала. Она устала, так устала ей бы отдохнуть. И не считать копейки, кормить их лучше и еще — купить зимнее пальто. Она ходила в старом, перелицованном, совершенно выношенном пальтишке.

А учиться ей совсем не хотелось.

В октябре Николай уехал в Саратов. Маша с дочкой должны были приехать позже.

Бог знает в чем ходила Маша зимой — еще в седьмом классе ей сшили пальто. Отец подарил отрез мундирного сукна отличного качества темно-зеленого цвета — бутылочного. Мама купила беличий воротничок. Пальто сшили на вырост, чуть великовато, но она действительно еще росла. И носила она пальто, красивое когда-то, двенадцать лет.

Николай прислал из Саратова свои подъемные и телеграмму: “Немедленно купи шубу”.

Получив перевод, Маша заколебалась: нужно ли тратиться на шубу, может обойтись — купить зимнее пальто.

“Купила ты шубу? — спрашивал муж в письме.— Непременно шубу, дорогую и хорошую”,— угадывал он ее сомнения. Торопил: “Как дела с шубой? Скоро мороз!”

Маша пошла по магазинам, оставляя Катьку подругам. И наконец купила в комиссионном беличью шубку, почти новую, нарядную, из хорошо подобранных шкурок. Маша стояла перед зеркалом, удивляясь тому, как может красить человека одежда. Она не узнавала себя. Пушистый светлый мех шел к ее пепельным волосам, серым глазам, нежному румянцу.

Продавец молча любовался ею, потом предложил шапочку, то ли из белого меха, то ли из пуха. Маша испугалась — дорого, но продавец уговорил: совсем недорого и так хорошо к лицу и к шубке. Она купила и шапочку. Пошла домой в новом.

— Ты настоящая ноличка! — закричала Катька, бросившись к ней и зарываясь носиком в ласковый мех.

— Что такое “ноличка”, Катюня?

— Такая меховая птичка...

Николай, встречая их на перроне в Саратове, сказал:

— Ты всегда должна ходить в шубе, даже летом.

Мария — материнское имя.

Марию-мать чтут во всем мире. Для тех, кто верует, она Богоматерь, для тех, кто не верит, — просто мать, символ материнской любви.

Нет образа чище, нежнее, женственнее, чем мать с младенцем на руках. Сколько создано ее изображений! Среди них творения гениальных художников. Мастера известные, безвестные и забытые воплощали образ женщины-матери в картинах, фресках, иконах, в скульптуре, вкладывая в свои творения не только веру, но и всем ведомую земную любовь к матери.

У живописцев Итальянского Возрождения лицо юной матери светится нежностью, радостью материнства. В ликах Богородицы на русских, иконах — любовь тревожная, предчувствие скорби, страданий.

Легкой поступью идет юная мать по облакам и бережно и гордо несет младенца сына. Мир, любовь и покой в ее облике, мир и покой излучает она. Это — Мадонна Рафаэля.

Так идет она, так прошла, так выходит из ужасов войны на картине современного белорусского художника, названной “И помнит мир спасенный”.

Кругом смерть, страдание — убитые, изувеченные, отчаявшиеся, изможденные, кругом руины, пожары, огонь... А она идет легко и спокойно, идет над этим морем бедствий, идет вперед, будто вышла, уцелев, из ада войны. За нею, и кажется, что она ведет их, — воины-победители, солдаты, живые и мертвые, те, кто выстрадал, возвратил нам мир.

Мать с младенцем на руках — зерно человечества. Во имя спасения человечества выносит мать свое дитя из огня войны.

Мать с ребенком на руках чтут во всем мире, к ней обращено множество просьб — помочь, защитить, спасти. Материнские просьбы, материнские слезы, надежда на то, что она, Мария-мать, поймет тревогу и страдания другой матери.

Материнская любовь — защита от зла, от несчастия. На перекрестках дорог — в Польше, в литовских лесах, в западных краях России — стоят на деревянных крестах под кровлею из двух дощечек фигурки Мадонны, вырезанные из дерева. Мария-мать хранит путника: да не заблудится, не собьется с дороги, не встретит лихого человека, злого зверя. Ветка можжевельника или брусники с красной ягодкой лежит у ног Богоматери — благодарность путника, цветная ленточка или крестик на цепочке — дар женщины из ближнего селения.

Благодарное человечество одарило Марию-мать прекрасной музыкой, поэтическим словом. Вот строки из произведений высокой поэзии, создатели которых забыты и нам неведомы:

“...надеждо моя Богородице, прибежище сирых и странных предстательнице, скорбящих радосте и обидимых покровительнице...”

“Утолившая всякую слезу от лица Земли...”

“...Сохрани мир и всех нас от вредоносных стрел огненных”.

Мать — защита и покров. На матерях Земли держится мир. 

КРАСНАЯ ГОРА Аксинья Кузьминична

Обошли немцы наше село Зуйки. Сначала стрельбу было слыхать далеко, потом громче, ближе, а потом она стала тишеть и стихла вовсе.

От сельсовета был нам в сентябре приказ уходить, машины давали, говорили, повезут за Оку, но машин было мало, вещей брать не дозволяли, самую малость только, а со скотиной делай что хошь, раньше, говорят, надо было отправлять, с колохозным стадом. А мы, глупые, жалели свою скотинушку — замучают, не накормят, не напоют, растеряют, какой уж догляд в таком перегоне

Поняли мы, что немцы кругом, испугались, а испугамшись, стали себя уговаривать-утешать: как-никак они тоже люди, ну, известно, курей, поросят поберут, из вещей, что поглянется, утащат, но не дотла же будут нас зорить и уж корову-то оставят да и овец тоже.

Вы нас, таких, кто не ушел, остался, не судите. Надо нашу крестьянскую жизнь понимать: дом, скотина, двор, подпол, погреб, всюду припас зимний для семьи, для скота, хоть колхоз нам мало давал, а все ж чтой-то заработали, с огорода свое убрали — картошку, овощи. Мы с того сыти — без огородины да молока как жить? А на горбе много не унесешь.