Алла Драбкина - Волшебные яблоки

• Название: Волшебные яблоки
• Автор: Алла Драбкина
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детская проза
• Год: 1975

Рассказы и повесть о детях, о серьезных нравственных проблемах, которые им приходится решать: уважают ли тебя в классе и почему; может ли человек жить вне коллектива; ложь — это зло или невинная фантазия?

---

— Нет, вы не ошиблись, — сказал громко Новожилов. — Пересчитайте всех нас, и получится как раз столько, сколько вы записали.

Мне было совсем непонятно, почему это Новожилов вздумал заступаться за Серафима Никандровича и заботиться о сохранности его имущества.

— Ну так найдется, — повторил Серафим Никандрович.

— А я предлагаю всех обыскать, — сказал Новожилов.

Мне, например, совсем не хотелось, чтоб меня обыскивали. Если меня обыскивать, то в моих карманах такое можно отыскать… Хотя ничего особенного, просто письмо, которое, конечно же, никто не стал бы читать, но… Просто мне тогда нравился Саша Терещенко, и одно время он совсем не обращал на меня внимания. Тогда я написала ему письмо, которое начиналось так: «Здравствуй, Саша Терещенко…» Если б это письмо попалось в руки Новожилова, то он непременно сунул бы в него нос, потому что он вообще считает себя вправе совать нос всюду.

— Я не позволю себя обыскивать, — сказала я.

— На воре и шапка горит, — сказал Новожилов. — Эта Самухина вообще не вызывает моего доверия.

— А моего доверия вызывает, — сказала Журавлина.

— Попробуй только обыщи, — сказал Бурляев.

— Смотри-ка, Новожилов, вот и второй вор нашелся, — засмеялся Саша Терещенко. — Лупа пропала одна, а воров уже двое. Даже трое, потому что я тоже не позволю себя обыскивать.

— И я не позволю, — сказала Журавлина.

— И я!

— И я!

— И я!

Шумели уже все ребята, а потом полезли под парты, чтобы найти эту несчастную лупу.

— Да что вы, ребята, никто не будет вас обыскивать! Я этого не позволю! — Серафим Никандрович был взволнован прямо-таки до слез.

— Вор должен быть изобличен, — не унимался Новожилов. — Пока лупа не будет найдена, никто из класса не выйдет.

У меня неприятно заболел живот, как будто это я стащила лупу.

— Если вы, Серафим Никандрович, будете тратить свою зарплату на всяких воров…

Серафим Никандрович покраснел и впервые за все время, что я его знаю, закричал:

— Молодой человек, не зарывайтесь! И не считайте мою зарплату! И вообще пусть все идут на перемену, мне нужно проветрить кабинет.

Но если вы думаете, что Новожилов успокоился, то жестоко ошибаетесь.

— Вы не знаете людей, — сказал Новожилов, — из-за вашей доброты вам сядут на голову. Оставлять без внимания кражу…

— Моя голова сгодится еще на что-нибудь, кроме участи удобного кресла! — крикнул Серафим Никандрович.

— Вы плохо знаете наш класс, — невозмутимо продолжал Новожилов. — Еще в первом классе Бурляев стащил у Начинкина рогатку, а в прошлой четверти Самухина стащила у Терещенко фотографию. Но мы равнодушно прошли мимо этих фактов.

Сашка Терещенко покраснел, а уж если говорить про меня…

— Я сам подарил Самухиной фотографию, — сказал вдруг Сашка.

Он соврал. Никакой фотографии он мне не дарил.

— А теперь Терещенко еще и лжет!

— Да ну, ребята, — проверещала Кокорева, — вывернем все карманы, да и пойдем на перемену!

Ох, уж эти мне чистюли! Им ничего не стоит вывернуть свои скучные карманы с накрахмаленным носовым платочком! Ну что у нее еще может быть в кармане!

Но все молчали. Тяжело и как-то звонко молчали. И вдруг раздался радостный вопль:

— Серафим Никандрович! Я все понял! Идите скорей! Посмотрите!

Это кричал Юрка Бабаскин. Он сидел, низко нагнувшись над партой, и рассматривал что-то в лупу.

Все то время, что мы шумели, он себе спокойненько держал лупу в руках, сидя перед самым носом Серафима Никандровича!

— Ну, Яичница, ну, гусеница… — начал Новожилов.

И тогда Журавлина поднялась со своего места, спокойно прошла к парте Новожилова и ударила его по лицу. Новожилов опешил, потом посмотрел на учителя.

— Вы видели? Она меня ударила…

— Вижу, — холодно сказал Серафим Никандрович, потом обратился к Журавлине: — Вашу фамилию я знаю, а имя?

— Екатерина, — буркнула Журавлина.

— Екатерине Петровой я ставлю пять за активность на уроке…

Стоит ли рассказывать, как Новожилов искал «справедливости», но, к счастью, своей справедливости не нашел. Его понятия о справедливости разошлись с понятиями Серафима Никандровича и всего нашего класса, включая даже Кокореву.

А еще после этого урока подошел ко мне Сашка Терещенко и сказал:

— Слушай, Самухина…

Кто бы знал, как я испугалась! Я ждала мести за украденную фотографию. И как это получилось, что Новожилов узнал про нее? Ведь я никому не рассказывала. Ну, разве что Верке Бучкиной, Лейле Гусейновой и Наташке Скворцовой, а больше никому.

— Что? — ответила я.

— Подари мне свою фотографию, Рита… — сказал Сашка.

Вот и вся маленькая история про лупу. Почему я так запомнила ее — не знаю. Но чего вы от меня хотите. Я всегда помню не то, что надо.

5. Народный артист

А однажды у нас в классе артист появился. Настоящий. С экспедицией приехал в кино сниматься. Если честно говорить, то даже мне он понравился. Такой весь красивенький, аккуратненький, чистенький… Я, конечно, таких не очень-то люблю, но артист! Это ведь не шуточки — учиться в пятом классе и уже быть артистом. А девчонки наши — те вообще с ума посходили. Но Никитин (такая у артиста была фамилия) не соизволил обратить на них внимания. У него вообще был какой-то рассеянный взгляд, как у Новожилова, — сквозь тебя, будто пешка ты полная и пустое место.

Журавлина тогда уже ходила ко мне, помогала по учебе. Но я очень удивилась, когда ко мне пришли однажды Кокорева с Бучкиной. Они сказали, что не знают, как решать задачу. Это Кокорева-то не знает! Я тогда очень удивилась, но промолчала.

Занимались мы с Журавлиной обычно не за письменным столом, а за обеденным, потому что за письменным места на двоих было мало. Но Кокорева с Бучкиной уселись за письменный. Мы с Журавлиной позвали их к себе, но они не прореагировали. Так-то их интересовала задача! Да и за письменным столом они не думали ничего делать, а только глазели в окошко. Интересно, что там можно было высмотреть? Я хотела было задать этот вопрос, но меня опередила Журавлина:

— Что, у вас там за окном медом намазано? — спросила она.

— Хитрая ты, Журавлина! — вдруг взорвалась Кокорева. — Как будто мы не знаем, почему ты с Самухиной занимаешься.

— Почему? — изумилась Журавлина.

— Уж не скажешь ли ты, что за просто так с двоечницей дружишь?

— С кем хочу, с тем и дружу, — сказала Журавлина.

Я была ей очень благодарна, потому что не ожидала, что она ответит именно так. Я думала, она скажет, что вовсе со мной и не дружит и дружить не собирается.

— Зачем это вы явились, интересно знать, — сказала я, — да еще оскорбляете меня в моем собственном доме!

Вдруг Кокорева как закричит:

— Вот он! Вот он! Ура!

Мы все выглянули в окошко и увидели… Никитина! Он катался на велосипеде по нашему двору.

— Что он тут делает? — спросила я.

— Он тут временно живет! — торжествующе сообщила Кокорева.

— А откуда вы знаете?

— Знайка сказала!

Знайка — это у нас такая девчонка есть, которая все знает.

Мы с Журавлиной скромно подождали, когда они слезут с подоконника. Потом Журавлина сделала серьезное лицо и сказала строгим голосом:

— Или мы глазеем в окошко, или занимаемся. Ты, Рита, должна решить, раз уж ты хозяйка.

— Занимаемся! — сказала я, и мы с Журавлиной пошли заниматься на кухню. Хорошенькое дело!

С того дня мы с Журавлиной просто не знали, как от них отделаться. Журавлина предложила заниматься у нее, но у них очень маленькая комната и нет такой огромной тахты, как у нас. А мы с Журавлиной привыкли в перерыве между занятиями кувыркаться на тахте. Она вообще очень здорово кувыркается и на голове стоит. А иногда в перерывах мы танцуем. У нас здорово получается. И лишаться всего этого удовольствия из-за какой-то Кокоревой не имело смысла.

А Никитин ездил себе на велосипеде почти что каждый день, и не было ему дела ни до каких окон.

…Когда в ходе школьного соревнования подошла очередь смотру самодеятельности, мы за свой класс волновались меньше всего. Что там ни говори, а если даже не считать того, что Сашка Терещенко великолепно читает стихи, мы с Журавлиной танцуем чешскую польку, Бабаскин, хоть с уговорами, но поет, а Шлимак играет на флейте, то у нас все-таки был еще и настоящий артист. Ни в одном классе больше не было настоящих артистов. Мы и выпустили Никитина первым, чтоб сразу поколебать боевой дух соперников.

Никитин с пятого на десятое прочитал «Ворону и Лисицу», потом начал читать «Дама сдавала в багаж», но и этого он не помнил, пришлось подсказывать. Но зато потом он начал рассказывать про трудности киносъемок. В комиссии смотра все старшие ребята и учителя переглядывались и неприятно улыбались. Бучкина сказала, что это они от зависти. Но лично мне показалось, что завидовать абсолютно нечему.