Али аль-Мисурати - Барабаны пустыни

• Название: Барабаны пустыни
• Автор: Али аль-Мисурати
• Издательство: Радуга
• Жанр: Современная проза
• Год: 1985

В предлагаемый сборник вошли произведения ливийских прозаиков минувшей четверти XX века, охватывающие период подъема национально-освободительной борьбы и осуществления социально-политических преобразований в Ливии после революции 1969 года.

Рассказы посвящены актуальным проблемам ливийского народа: трудной судьбе бедуина, ценой жизни добывающего насущный хлеб для своей семьи в бесплодной Сахаре («Глоток крови»), борьбе с колонизаторами («Похороны»), положению женщины как в городе, так и в деревне («Внеочередная молитва», «Собаки»). Новеллы, включенные в сборник, рисуют правдивые картины из жизни современной Ливии и представляют бесспорный интерес для советского читателя.

---

— Э-ге-гей!

Должно быть, в этот момент он чувствовал себя великим полководцем, выигравшим трудное сражение.

Вслед за Ашуром до вершины добрались и все остальные. Последний достиг конца отведенной ему полосы еще до того, как солнце выглянуло из-за дальних горных вершин. Мешки были наполнены саранчой. Люди долго не могли прийти в себя, пораженные чудом, сотворенным их собственными руками. Они гордились собой и радовались чудесному избавлению от саранчи. Взглянув на их лица, можно было с уверенностью сказать, что это лица счастливых людей.

Гора вновь обрела привычный красноватый оттенок. От саранчи, сплошь покрывавшей всю землю еще несколько часов назад, не осталось и следа. Лишь за несколькими насекомыми, пытавшимися спастись бегством, с криком носились мальчишки.

Хаджи Салим не мог оторвать взгляда от красноватой земли и все повторял, что с трудом верит в случившееся. Женщины заторопились обратно в деревню, чтобы поскорее начать варить саранчу в прокопченных котлах, напевая при этом:

— Вот тебе, вот тебе, получай за все!

Да, женщины скоро смогут передохнуть от плача детей, просящих хлеба. А ведь для того, чтобы напечь лепешек, требуется время. Теперь же дети увидят, что сваренная саранча — лакомство, и тогда, отправляясь в школу, они положат в портфели не тоненькие ломтики хлеба, а полные пригоршни вкусной вареной саранчи.

Возвращаются домой жители маленькой деревни, неся за плечами и на спинах мешки, наполненные саранчой. Даже в походке людей чувствуется радость — не идут, а пляшут. Абдель Наби толкает перед собой небольшую тележку, на которую навалены три мешка. За тележкой бегут дети и что-то кричат, а Абдель Наби вторит им, подражая автомобильному гудку:

— Би-би-биб-би-би…

Дети хохочут.

Осел Ашура бежит рысцой, словно и ему тоже очень весело. Рев младенца, которого мать несет на руках, всем кажется мелодичной песней. Ашур без устали рассказывает анекдоты тем, у кого только что выиграл пари. У всех на душе радостно. И с этим чувством они входят в свою маленькую прекрасную деревню, которая издали выглядит как изумрудно-зеленый остров. Солнце ласкает лица людей своими теплыми лучами, и движущиеся фигуры отбрасывают на землю длинные тени. Время от времени они сливаются в одну длиннющую тень, которая движется вперед. Кажется, что это тень несокрушимого богатыря, которому все под силу.

Перевод О. Бавыкина.

Ибрагим аль-Куни

Барабаны пустыни

Мисбах Саид выпрыгнул из кабины, прихватив с собой одеяло. Он расстелил его под чахлым одиноким деревцем и бросил взгляд на своего спутника, открывавшего капот ленд-ровера, чтобы проверить уровень масла и немного охладить мотор. Осмотрелся вокруг. Тишина. Нещадно палящее солнце. Шум мотора все еще стоял в ушах.

— Джаббур, у тебя не найдется случайно таблетки аспирина? От шума твоей машины у меня разболелась голова, — сказал Мисбах, устраиваясь на одеяле. — Голова совершенно раскалывается.

Джаббур принес лепешку, банку сардин и бутылку, наполненную желтоватой жидкостью.

— Вы, горожане, никак не можете привыкнуть к пустыне… Посмотри, вот натуральное лекарство от головной боли и вообще от всех болезней. Куда эффективней твоего аспирина.

— Виски?! В такую жару? Боже упаси!

— Отдохнем здесь до вечера, а ночью тронемся в путь, — сказал Джаббур, открывая банку сардин. — Так будет лучше и для нас, и для машины.

Он разорвал лепешку пополам, откупорил бутылку, наполнил два стакана. Протягивая виски Мисбаху, сказал:

— Давай договоримся с самого начала: я пью один стакан, ты — два. Не забывай, что я за рулем. К тому же я не такой любитель выпивки, как ты.

Кто тебе сказал, что я пью? — спросил Мисбах, будто оправдываясь.

— Ты ведь горожанин. К тому же наверняка в Европе тебя приучили ко всем этим «штучкам». А я все еще ученик. Если бы об этом узнал мой отец, он уложил бы меня на месте из своей винтовки, хотя, говорят, он в свое время и сам был не прочь хлебнуть арака. Вот как жестоки сердца наших отцов!

Погрузившись в далекие воспоминания, Мисбах Саид пробормотал:

— Да, Европа… — Он взял у Джаббура бутерброд и, вздыхая, признался: — Испортила она меня. А ведь раньше я был таким же, как и ты.

Протягивая ему второй стакан, Джаббур энергично запротестовал:

— Давай о Европе поговорим после третьего стакана. Эта тема меня очень волнует. Обещали направить меня на учебу во Францию, на курсы повышения квалификации сельскохозяйственных инструкторов. Сельскохозяйственный инструктор — вот это специальность! Знаешь, как это непросто? Эти туареги[6] наотрез отказываются работать на плантациях. Воображают себя благородными рыцарями пустыни и с презрением относятся к земледельческому труду. Впрочем, они чудесные люди. Им надо обязательно помочь. Ты о чем-то задумался? — спросил он Мисбаха. — Не думай пока о Европе… Я же сказал тебе — после третьего стакана. Он заставит тебя раскрыть все секреты, даже если ты и не собирался этого делать.

— В Европе нет никаких секретов.

— Посмотрим, посмотрим. Ты все еще выглядишь задумчивым, несмотря на второй стакан. Что ты думаешь о начальнике уезда Гат? Личность достойная пера журналиста. Скромный человек. Никогда не подумаешь, что он с тремя сыновьями смог остановить караван французских машин во время боевых действий в 1957 году. Легендарная личность! Не забудь упомянуть о нем в своем очерке…

— Я был таким же, как ты, перед поездкой в Европу, — перебил его Мисбах. Он взял у Джаббура стакан и твердо сказал: — Не уезжай в Европу. Не советую.

Джаббур вопросительно взглянул на Мисбаха, который сидел потупившись. Он взял у Джаббура сигарету и добавил:

— Это очень трудно объяснить… Очень трудно.

— Даже после третьего стакана?

— Даже после десятого.

Какое-то время они молчали. Затем, стирая пот со лба рукавом, Джаббур сказал:

— Как бы хотелось, чтобы ты написал хорошие очерки о жизни на Юге. Ты ведь единственный журналист в стране, который серьезно относится к своему делу.

— Увы, я не вижу в этом никакой пользы, — вяло проговорил Мисбах, наблюдая, как кольца сигаретного дыма растворяются в знойном воздухе.

Джаббур подсел поближе к нему.

— Возможно, ты и прав, — сказал он. — Только я так не считаю. Мы всегда можем сделать что-нибудь для этих несчастных. Они привыкли к своему бедственному положению, к своим страданиям и считают, что так угодно аллаху. Наша задача как раз и заключается в том, чтобы рассеять их предрассудки. Мы должны убедить их, что этот мерзавец лейтенант и его сообщник, начальник уезда, всего лишь манекены, научившиеся с важным видом восседать в креслах и посылать начальству лживые отчеты. Трудно, конечно, избавить людей от страха и предрассудков, но мы обязаны попытаться это сделать. Пресса — одно из средств выполнения долга.

— Лейтенант — хороший человек, — вдруг сказал Мисбах.

— Хороший? — Джаббур даже привстал от негодования. — Хороший человек не убивает.

— Что ты имеешь в виду?

— Да ведь он стрелял в людей, убивал их во время демонстраций в шестьдесят четвертом. До сих пор не может простить мне, что я был организатором этих демонстраций. Внешне показывает свое расположение ко мне, но все это лицемерие. Лицемерие и коварство. Он хорошо помнит, что за это преступление его лишили двух звездочек. И, конечно же, догадывается, что я продолжаю заниматься политической деятельностью. Для него личные интересы превыше всего.

Мисбах ничего не ответил.

* * *

Когда последние лучи солнца скрылись за горизонтом, лендровер вновь ринулся в бесконечную пустоту. Вглядываясь в пустыню из окна машины, Мисбах проговорил:

— Пустыня… Какая же она жуткая и дикая.

— Да, жуткая и дикая, — согласился Джаббур. — Но она как жизнь, как само бытие. Кажется, что все свои секреты она спрятала в тишине и пустоте. И вместе с тем она обещает тебе все… Обещает самое дорогое, что можно дать заблудившемуся. Обещает воду. Но когда начинаешь искать воду, то не находишь перед собой ничего, кроме миража. Он дрожит перед тобой, насмешливо показывает тебе язык и ведет тебя бесцельно куда-то. Но послушай. Ты должен всегда сопротивляться миражам. Никогда не сдавайся им. Ибо мираж пустыни мудр и загадочен. Смело бросайся на него в атаку и продолжай искать воду. Никогда не впадай в отчаяние. Ведь там, за этим бесконечным миражем, ты в конце концов найдешь колодец. Главное — не сдавайся, и в этом первый секрет пустыни.

Он попросил Мисбаха раскурить для него сигарету. И после недолгого молчания продолжал, пытаясь перекричать шум мотора:

— Пустыня, как женщина, завлекает тебя в свои сети, кокетничает, но никогда не будет твоей с первого раза. Ты должен разгадать ее тайны, чтобы овладеть ею. Я знаю, что тебе все это кажется бессмысленным. А вот я во всем стараюсь найти свой смысл. Этому меня научила Пустыня… Европа овладела тобой, оттого что ты не устоял перед ней.