Уолтер Миллер - Страсти по Лейбовицу. Святой Лейбовиц и Дикая Лошадь

• Название: Страсти по Лейбовицу. Святой Лейбовиц и Дикая Лошадь
• Автор: Уолтер Миллер
• Издательство: АСТ, Terra Fantastica
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2001
• ISBN: 5-17-010453-7, 5-7921-0443-3

Уолтер Миллер-младший (1922–1996) написал три десятка повестей и рассказов — и всего-навсего ОДИН роман. Однако именно этот роман — «СТРАСТИ ПО ЛЕЙБОВИЦУ» — навеки внес его имя в «золотой фонд» мировой фантастики.

Роман этот, «Страсти по Лейбовицу», удостоенный премии «Хьюго» за 1960 г., вошел в историю научной фантастики XX в. как книга не просто великая, но — ЗНАКОВАЯ, стоящая в одном ряду с «Дюной» Фрэнка Герберта, «Левой рукой тьмы» Урсулы Ле Гуин и «Чужим в чужой земле» Роберта Хайнлайна, — и стал первым и единственным крупным произведением, которое Миллер успел завершить при жизни. Продолжение «Страстей по Лейбовицу» — «Святой Лейбовиц и Дикая Лошадь», — работу над которым прервала смерть автора, было закончено уже Терри Виссоном.

О возрождении человечества после ядерной войны написано много. Почему же именно «Страсти по Лейбовицу» — книга, признанная лучшей из всех?

Прочитайте — и узнайте сами!

---

Пещеру Амена посещали и еретики, и святые. Дети атеистов часто бросали камни в его двери и выкрикивали оскорбления, но тем не менее не подлежит сомнению, что кардинал Коричневый Пони часто навещал его, и Амен Спеклберд был исповедником многих видных грешников города. Беременные женщины приходили, чтобы он благословил их плод, и за небольшие приношения он мог посоветоваться с горными духами, отвечавшими за погоду даже на западных равнинах; призывая их именами святых, он консультировался с ними относительно лучшего времени для начала пахоты, уборки урожая или случки овец.

Но теперь этот старый чернокожий человек с разлохмаченной конной белоснежных волос говорил с кардиналами конклава, и его манера разговора была точно такой, с какой Чернозуб познакомился, когда каялся перед ним. Старый исповедник, который с предельным тактом выслушивал грешников, был куда менее тактичен, заставляя их ломать головы над парадоксами или мучая правилами грамматики.

Он раскинул свои длинные тощие руки, словно обнимая аудиторию.

— Отцы Церкви, почтенные лорды, перед вами стоит простой человек, у которого нет ровно никаких званий и который среди вас чувствует себя шпионом в стане врага. И проповедь эта адресована главным образом ему.

— Укажи его, отче! — встав, воззвал архиепископ Аппалачский. — Позовите приставов!

— Он истинно здесь, и на него не надо указывать, — сказал Спеклберд, взмахом руки останавливая торопыг. — Садитесь, пожалуйста. Он среди нас с самого начала и всегда здесь будет. Ведь он шпионит для Иисуса. На конклаве, во вражеском лагере.

Раздался приглушенный ропот относительно Святого Духа и апостольской преемственности, но быстро стих.

— Сидящий шпионом среди нас простак — это совесть. Совесть, у которой нет званий и постов. Она не делится на совесть кардинала и совесть нищего. Ею обладает и нагой мужчина, и нагая женщина.

Аббатисса Н’Орка вспыхнула, но Спеклберд не смотрел на нее.

— И в нем, и в ней — Отец дает рождение своему Сыну. Вот об этом голом простаке я и говорю, какое бы положение он ни занимал. Конторы спорят друг с другом. Звания ссорятся со званиями. Местные спорят с другими местными. Нужен ли простаку один-единственный папа, всеобщий папа? Освободите его от всех званий, от его конторы, от места происхождения и просите, чтобы Бог осенил вас, — выберите простого и чистого человека.

После этого толкового и умного начала он пустился во все тяжкие. Сначала завел речь главным образом о возвращении папства в Новый Рим, ибо это было основной темой, пусть и не близкой его сердцу. И к полному удивлению его сторонников из Валаны и толпы на улице, он с самого начала ясно дал понять, что безоговорочно поддерживает восстановление папства в Новом Риме, на его древнем престоле. Даже его друг Коричневый Пони был искренне удивлен этим откровением.

Пусть даже кардиналов из Денверской Республики вполне устраивало постоянство изгнания, но и они были неподдельно потрясены. Они избегали называть изгнание Изгнанием и внесли предложение переименовать Валану в Рим. Мотивы их предложения были весомо обоснованы, однако они согласились с голосом улицы, что конец изгнания станет концом Валаны. Но фракция Валаны на конклаве составляла лишь незначительное меньшинство. Все без исключения хотели, чтобы папство вернулось в Новый Рим. Резкое разделение мнений касалось лишь обстоятельств возвращения; оно требовало полной демилитаризации окружающего района империи.

Конклав зашел в тупик.

По большому счету дальний Восток и Запад выступали против срединной части. В нее входил Тексарк и его вассальные государства вдоль Грейт-Ривер. Среди выборщиков были и одиночки, для которых валанское изгнание не играло большой роли. Примером тому была кардинал Эммери Булдирк. Обитавшая в дальнем северо-восточном углу, на двух предыдущих конклавах она голосовала вместе с Западом, но теперь явно склонялась к Бенефезу в надежде, что он, может быть, смягчит свою позицию относительно рукоположения женщин в духовный сан. Тем не менее отсутствие Бенефеза мешало его конклавистам определиться со своей позицией, так что голос женщины не имел значения. Кардинал Коричневый Пони пустил в ход все свое обаяние, чтобы переубедить ее, а она тем же способом старалась перетащить его на сторону женщин.

Чернозуб набрасывал заметки лишь время от времени, но старик и не думал останавливаться. Перевирая, он цитировал Священное Писание, задыхался, теряя запал, снова прибегал к авторитету Библии. Он извинялся за свою немощь. Он вспоминал свое детство на северо-западе. Рассказывал, как идет работа на гумне. Упоминал мудрость бездумного Бога. Одно его высказывание было аккуратно записано и позже использовалось против него: «Все эти разговоры о Церкви, о государстве и о причинах раскола напоминают мне одну историю. Когда священники спросили Иисуса, должны ли они платить подать тогдашнему Ханнегану, Иисус взял у них монету и спросил, кто на ней изображен. “Ханнеган”, — сказали они. “Отдайте Ханнегану то, что принадлежит ему, а Богу — Богово”. Затем он положил монету к себе в карман и улыбнулся. Когда священник попросил монету обратно, Иисус спросил: “А кому, по-вашему, принадлежит Ханнеган?” Поскольку ответа не последовало, он напомнил им: “Вся твердь земная со всем, что на ней есть, Отца моего, и весь мир, и все, что на нем обитает”. Конечно, можно сказать и по-другому: даже у лис есть свои норы, а Сыну Человеческому негде преклонить голову. Так что он отдал священнику монету и провел эту ночь под одним из мостов Ханнегана, вместе с Петром и Иудой. А священник вернулся домой, уплатил налоги и избежал обвинения».

Потом Спеклберд пустился в пространные рассуждения на тему Нового Рима и Валаны.

— Почему, можете вы спросить, Иуде, Петру и Иисусу пришлось спать под мостом, — издалека подошел он к ней. — Понимаете, у Иуды была веская причина: кто-то украл его лошадь, и он слишком устал, чтобы добираться до гостиницы. Не менее веская причина была и у Петра: у него не было денег, чтобы уплатить за постой. У Иисуса не было никакой причины оставаться под мостом, ровно никакой. Иисус был свободен в выборе места для ночлега. Вот это и есть свобода. Вот это и есть причина. Вот это и есть предмет для размышлений.

Очередное искажение Священного Писания, которое в будущем могло быть использовано против него, звучало следующим образом:

— Что пользы человеку в том, если, приобретая даже весь мир, он теряет свою душу? Я уже говорил о мире и о том, кому он принадлежит, но кто-то может спросить: а что представляет собой его душа, которую он может потерять? Душа, существует ли она или нет, — это место обитания страданий. Когда Иисус появился на свет, он посмотрел на него и сказал матери: «С начала и до конца я есмь единственный, обреченный на страдания». Поведал мне это кардинал Ри, конклавистом которого я являюсь. И вот вам первый факт религии: «Я есмь» означает «Я страдаю». Почему я должен страдать? Неужто это Бог мстит своему сыну? Нет, страдаю я оттого, что сам я, душа моя продолжают цепляться за этот мир в надежде овладеть им, но у мира острые зубы. И шипы. Вот и второй факт религии. Мир, кроме того, скользкий и увертливый. Стоит мне подумать, что наконец-то я ухватил его, он вгоняет в меня шип и выскальзывает из рук, или часть его умирает во мне, оставляя по себе чувство скорби и потери — все это следствие греховного вожделения. Но есть способ прекратить цепляться за этот ускользающий мир, способ положить конец страданиям и чрезмерным желаниям. Это уже третий факт религии. Почтенные отцы, его можно назвать «Крестным путем». Он ведет на Голгофу. А того среди вас, кто предназначен стать папой, — в Новый Рим, — возвращение к теме было грубым и резким: — Это элементарно. Четвертый простейший факт религии может быть назван «Остановки на Крестном пути», — Спеклберд показал на настенные росписи. — Это, достопочтенные владыки, и есть то, что я говорю о Новом Риме: там кончается Крестный путь. Последняя остановка. Папа должен вернуться в Новый Рим, который станет для него Голгофой и где его распнут. Ханнегану достанется монета его подати, принадлежащая Богу, если вы правильно поняли иронию Господа, а Петру — его распятие. Когда в последнем столетии Бенедикт покидал Новый Рим, перед ним возник Иисус и спросил: «Quo vadis?»[74], но Бенедикт по ошибке принял его за Кочевника и, не оборачиваясь, бросил: «В Валану». Это я слышал от одного из вас.

Он улыбнулся участникам конклава из Тексарка, выражение лиц которых во время речи менялось от начальной враждебности до изумления, от возмущения до сдержанного одобрения, ибо, хотя предпосылки, от которых оратор пришел к своим выводам, отнюдь не льстили их монарху, а его теология была просто возмутительной, выводы он сделал такие же, как и они. Без всякого давления со стороны имперских владык Тексарка, без всяких уступок папство должно вернуться домой.