Людмила Анисарова - Новиков-Прибой

• Название: Новиков-Прибой
• Автор: Людмила Анисарова
• Издательство: «Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-235-03523-2

Имя Новикова-Прибоя (1877–1944), самобытного писателя-мариниста, знакомо не только морякам. Крестьянин, мечтавший служить на флоте, прошедший через цусимский ад и японский плен, избороздивший многие моря и океаны, стал писателем. Критики укоряли его за цветистость языка и беллетристические штампы, а читатели сметали с прилавков многомиллионные тиражи его книг. Создание романа-эпопеи «Цусима» потребовало от писателя не меньшего мужества, чем то, которое проявили русские моряки в сражении с японским флотом, история его создания сложна и драматична, полна ярких, острых коллизий. «Я не выношу дряблости человеческой души» — эти слова одного из его героев могут стать эпиграфом к биографии самого писателя, который выковал свой характер, покоряя и побеждая судьбу, далеко не всегда благоволившую к нему.

---

За первый период боя броненосец «Орёл» получил значительные повреждения. Два крупных снаряда разорвались один за другим в носовом каземате. Командир батареи мичман Шупинский, которому осколком пробило лоб, взмахнул руками и упал замертво. Рядом с ним были убиты три матроса. Остальные же были ранены.

Оба 75-миллиметровых орудия левого борта были исковерканы. Осколки от снарядов, проникнув через дверь продольной переборки, вывели из строя ещё такое же орудие правого борта. Вслед за тем 12-дюймовый снаряд окончательно разгромил носовой каземат.

«Неожиданно перед амбразурами, — пишет Новиков-Прибой, — ярко вспыхнуло пламя и раздался страшный грохот. Несколько человек в башне упали. Лейтенант Павлинов согнулся и долго поддерживал руками контуженную голову, словно боялся, что она у него отвалится. А когда осторожно повернулся назад, чтобы взглянуть на людей и окружающие предметы, то на его чернобровом лице изобразилось радостное удивление, — он был жив.

— Кроют нас, окаянные, почём зря, ваше благородие! — крикнул кто-то из орудийной прислуги.

Но лейтенант Павлинов ничего не слышал. Из ушей у него показалась кровь — лопнули обе барабанные перепонки. И всё же, оставаясь в строю, он громко спросил:

— В порядке ли механизмы?»

Много раз на «Орле» возникали пожары, но с ними самоотверженно боролся пожарный дивизион под начальством мичмана Карпова.

Были попадания и в боевую рубку. Находившиеся там люди оставались в целости, пока не разорвался снаряд крупного калибра с левого края броневой крыши. Теперь пострадали почти все. Был ранен лейтенант Вредный, его отправили в перевязочный пункт. Туда же матросы отвели и младшего штурмана, лейтенанта Ларионова, тяжело раненного в лоб и шею. Остальные офицеры, а также сигнальщики, рулевые, ординарцы, телефонисты, задетые в той или иной степени осколками, остались в строю… К трём часам в боевой рубке остался невредимым лишь старший штурман, лейтенант Саткевич.

Бой продолжался.

Броненосец «Орёл» получил в свой корпус уже до сотни снарядов разных калибров. Весь левый борт выше батарейной палубы был у него в дырах. Их на скорую руку забивали койками.

Японские снаряды, разрываясь, развивали такую высокую температуру, что выплавляли на толстых броневых плитах лунки, а в некоторых местах железо расплавлялось и свисало сосульками. На судне возникали всё новые и новые пожары. Трюмно-пожарный дивизион уже не успевал с ними справляться. Тушили их все, кто только мог. Даже старший офицер, капитан 2-го ранга Сидоров, исполнявший после ранения Юнга роль командира, несколько раз выбегал из боевой рубки и вместе с сигнальщиком Зефировым и горнистом Балестом боролся с огнём на мостике.

В конце пятого часа артиллерийская канонада между главными силами прекратилась. За дымом и мглой противник потерял русских. «Наша эскадра, — читаем в „Цусиме“, — как и в первый период боя, постепенно сворачивая вправо, сначала склонилась на восток, а потом — на юг. В том же направлении японцы бросились разыскивать нас. А мы тем временем повернули ещё вправо и пошли на запад».

Это была короткая передышка. По палубам броненосца «Орёл» стлался дым, «сваливался за борт и, гонимый ветром, нёсся над морем зыбучими облаками в неизвестность». Изо всех люков поднимались матросы, из башен выходили люди. Вид у всех был обезумевший. Каждый торопливо бросал по сторонам испуганно-пытливые взгляды, спрашивая самого себя и всех: «Что же будет дальше?»

«Орёл» являл собой жалкое зрелище:

«Все верхние надстройки на нём были разрушены, средний переходной мостик сорван и скручен в кольцо. Оба якорных каната оказались перебитыми, а вырванный правый клюз унесло за борт. Грот-мачта, пронизанная снарядом на нижнем мостике, еле держалась, угрожая обрушиться на головы людей. С неё, как и с фок-мачты, раскачиваясь под ветром, жалко свисали обрывки снастей. Были также перебиты кормовые стрелы, разрушены электрические лебёдки, служившие для подъёма паровых катеров. Деревянный палубный настил, изборождённый и расщеплённый снарядами, был в дырах, а правый срез имел такую большую пробоину, что стал недоступен для прохода. Цистерна, расположенная на носовом мостике, оказалась изрешечённой осколками, трубы, проводящие от неё пресную воду в нижние помещения, были перебиты. Люди, находившиеся в этих помещениях, при жаре в сорок с лишним градусов остались без пресной воды. Пришлось её брать в носовом трюме и разносить анкерками и вёдрами в погреба, в машины, в кочегарки».

Передышка, случайно выпавшая на долю русских, подходила к концу. Справа, позади, заметили первый отряд адмирала Того: «Все его шесть кораблей, не имевшие никаких признаков повреждения, шли параллельным с нами курсом, постепенно догоняя нас. На „Орле“ пробили боевую тревогу. Но она прозвучала для нас как погребальный звон колоколов. Люди неохотно, с тоскою в глазах занимали места по боевому расписанию, чтобы испытать последний час своей судьбы. А ровно в шесть часов с той и другой стороны загрохотали орудия. Сражались правым бортом, этим же бортом и принимали удары противника. Спустя полчаса догнал нас и адмирал Камимура со своими шестью броненосными крейсерами.

Опять на нашей эскадре началось избиение людей, которые в громадном большинстве своём виноваты были только тем, что родились на свет».

«Бородино», будучи головным, больше всех страдал от сосредоточенного огня противника. Но немало было попаданий и в «Орёл». Разрушался главным образом его правый борт.

Ещё приближаясь к Цусимскому проливу, с корабля выкинули много дерева за борт. И всё же во время боя не могли избежать пожаров. А теперь они возникали ещё чаще, чем раньше. Пожарный дивизион не успевал с ними справляться. Горели чехлы, спасательные круги, переговорные резиновые шланги, изоляция паровых труб, пожарные шланги… Горели офицерские каюты с их занавесками, коврами, мебелью, шкафами. Горела верхняя палуба, в особенности в тех местах, где деревянный настил был разворочен и расщеплён снарядами. Горело всё, кроме металла: «Пожары причиняли очень много бедствий, разобщая части судна, мешая комендорам стрелять, постоянно угрожая пробраться в бомбовые погреба. Иногда дым заволакивал башни, выкуривал из них прислугу, как выкуривают пчёл из улья. Оптические прицелы орудий настолько закоптились, что стали бесполезны — в стёклах их ничего нельзя было видеть».

А тем временем «Бородино», ведя за собой эскадру, имел уже крен на правый борт и тоже пылал. На нём горели мостики, адмиральский салон, вырывалось пламя из орудийных полупортов, играя багровым отсветом на воде. Затем то, что увидел баталер Новиков, «отозвалось в груди раздирающей болью»: «Бородино», не выходя из строя, быстро повалился на правый борт, сделав последний залп из кормовой двенадцатидюймовой башни. Это случилось в 19 часов 10 минут.

Во главе оказался полуразбитый «Орёл», почти потерявший боевое значение. И весь свой огонь противник перенёс на него.

«Угасал день. На западе, приплюснутый облаками, длинной кровавой раной догорал закат». Это из «Цусимы».

«Мерцал закат, как блеск клинка, свою добычу смерть считала…». А это из Высоцкого…

С наступлением темноты адмирал Того прекратил артиллерийский бой и направился с главными силами к острову Дажелет, а миноносцам приказал атаковать русскую эскадру торпедами.

«Бешеные атаки минных судов, — читаем дальше у Новикова-Прибоя, — прекратились только после полуночи. В продолжение почти шести часов люди должны были выдерживать предельное для человеческой психики напряжение. Наконец измученные моряки могли вздохнуть спокойнее — японцы, по-видимому, потеряли нас окончательно.

Около боевой рубки неожиданно появился кочегар Бакланов. Я пробрался с ним на кормовой мостик, где мы решили провести остаток ночи. Здесь находилось несколько человек из команды, и каждый имел в запасе либо койку, либо спасательный круг. Мы тоже разыскали две койки, а потом, усевшись рядом, привалились к грот-мачте. Над горизонтом всплывал узкий обрезок луны. Кругом стало светлее».

К утру 15 мая русская эскадра как организованная сила перестала существовать. В результате частых уклонений от атак японских миноносцев русские корабли рассредоточились по всему Корейскому проливу. Только отдельные корабли пытались самостоятельно прорваться во Владивосток. Встречая на своём пути превосходящие силы японцев, они смело вступали с ними в решительный бой и вели его до последнего снаряда. Геройски сражались с противником экипажи броненосца береговой обороны «Адмирал Ушаков» под командованием капитана 1-го ранга Миклухо-Маклая и крейсера «Дмитрий Донской», которым командовал капитан 2-го ранга Лебедев. Эти корабли погибли в неравном бою, но не спустили своих флагов перед врагом.