Джоанн Харрис - Кошка, шляпа и кусок веревки (сборник)

• Название: Кошка, шляпа и кусок веревки (сборник)
• Автор: Джоанн Харрис
• Жанр: Современная проза
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-699-68943-9

Что общего у призрачных обитателей старинного дома, скандинавских богов и двух пожилых дам? Примерно то же, что у кошки, шляпы и куска веревки. Каждому из них Джоанн Харрис отвела особую роль в своих рассказах. Она сложила из них хитрую головоломку, где даже незаметная деталь легко нарушает общий рисунок. Так, во Всемирной паутине опасная игра-ловушка может превратиться в место для встречи влюбленных, а рождественский праздник — в коридор между реальным миром и миром воспоминаний. Главное — помнить, что во всех мирах, созданных Джоанн Харрис, нет места предсказуемости и каждая история, как и шкатулка с секретом, не обходится без двойного дна.

---

В этом фильме город назывался Бедфорд-Фоллз — Бедфордские Водопады. Много лет я считал это место вполне реальным. И очень хотел там жить — даже однажды собрался туда эмигрировать, надеясь, что только меня и ждут в этом чудесном городке, по колено засыпанном снегом и охваченном радостной святочной суетой. Но потом мне объяснили, что такого места на свете нет. А я взял и доказал, что все они ошибаются! Я переименовал свой дом и улицу и теперь проживаю по адресу: коттедж «Бедфордские водопады», улица Праздничная, Молбри; и Рождество у меня бывает тогда, когда я этого захочу.

Разумеется, все вокруг считают, что я спятил. Ну и пусть; я не более сумасшедший, чем тот коротышка из закусочной «фиш-н-чипс», который воображает себя Элвисом Пресли; или Смит, что живет на нашей улице, только чуть дальше, который и вовсе считает себя друидом или кем-то в этом роде; или миссис Гоулайтли,[17] которая в три часа ночи любит прогуливаться на автомобильной парковке у универсама «Теско»; или наши Эл и Кристина, которые все стараются к Новому году непременно сбросить по пять стоунов[18] каждый. И почему, скажите на милость, Рождество следует непременно праздновать раз в году? Почему мне нельзя праздновать то, что мне нравится и когда я сам этого хочу?

Не могу сказать, что это легко — всегда так поступать. Быть не таким, как все, вообще непросто — Джимми Стюарт[19] хорошо это понимал, играя в фильме «Жизнь чудесна»; но еще труднее отказаться от того, к чему ты стремишься, что считаешь самым правильным в жизни. Вот Джимми Стюарт обладал истинной чистотой и целостностью характера. И своими поступками заставлял других тоже меняться. А ведь это очень важно. Вот и я пытаюсь это делать — по-своему, конечно. Пытаюсь изменять вещи. Пытаюсь зажечь небо. Вернуть на лица детей, слоняющихся по улицам с прилипшим к нижней губе окурком, восхищение чудом. А Рождество по сути своей — это время чудес, не так ли? Время волшебства, тайны, маленьких рюмочек вина и сверкающих от счастья глаз. Я, знаете ли, по-настоящему верю в чудеса. Приходится верить — не правда ли? — когда ничего другого не остается.

Но до чего же трудно сохранять эту веру день за днем, когда никто вокруг твоей веры не разделяет, когда все считают тебя посмешищем. В прошлом году, в декабре, я попытался принять участие в одном шоу, устроенном новостной телепрограммой; мне самому хотелось понять, зачем я все это делаю и почему так поступаю. Мне они там показались сперва такими милыми; дама-интервьюер была хорошенькая и очень добрая с виду; операторы с удовольствием лакомились моими сладкими пирожками, пили мой чай и смеялись над моими шутками. Но передачу показали в августе, в самый неподходящий сезон, хотя о ней даже в газетах написали — под заголовком «Изменяющий ход времени Санта молит о пришествии снега», — и некоторое время к нам отовсюду приезжали люди, чтобы посмотреть на мою Стену Света и посмеяться над сумасшедшим старым ублюдком, который думает, что Рождество бывает каждый день.

Какое-то время это было даже отчасти забавно. Дети приходили, чтобы побеседовать со мной; некоторые даже присылали мне к Рождеству поздравительные открытки. А потом вдруг все кончилось. Обо мне узнали не там, где нужно, и какие-то вандалы вломились ко мне в сад и вдрызг разнесли всю мою иллюминацию; а некоторые газеты даже стали распространять слухи, что я — извращенец, обманом заманивающий к себе в дом малышей. Подобные статейки выходили под заголовками типа «Злой Санта» — и в итоге дети стали меня избегать, а то и писали с помощью баллончиков с краской всякие гадости на моей садовой изгороди. С тех пор прошло уже четыре месяца, но гадости они по-прежнему пишут.

Я отремонтировал своего Санту. К счастью, у него только проводка разболталась, и особого вреда эти вандалы ему не нанесли. Наверное, это должно было немного поднять мне настроение, но отчего-то веселей не стало. В шесть утра еще совсем темно, и я в последний раз включаю свою Стену Света — просто чтобы увидеть ее во всей красе до восхода солнца. Смешно, но ощущения, что близится Рождество, у меня при этом больше не возникало. Похоже, я в кои-то веки совпал с календарем; в кои-то веки шагал в ногу со всем остальным миром. Даже сломанные часы два раза в день показывают время правильно — Филлис часто так говорила; именно такими сломанными часами я и чувствовал себя этим рождественским утром. Часами, у которых есть только циферблат, но нет маятника.

Обычно в шесть утра я готовлю себе легкий завтрак — чай и тосты с джемом, — затем чищу брюссельскую капусту, морковь и картошку и сую в духовку индейку, чтобы к ланчу она была готова. Но сегодня я что-то не испытывал ни малейшего желания этим заниматься. Телевизор? Там по одному из кабельных каналов идет «Рождественский гимн» (классическая вариация 1938 года с Реджинальдом Оуэном); странно, но именно сегодня мне почему-то совершенно не хотелось смотреть старые фильмы. Этот фильм я видел 104 раза (и еще 57 раз римейк 1951 года с Аластером Симом). А на другом канале вот-вот начнется «Белое Рождество» (его я видел 301 раз, а может, и больше), затем пойдет «Жизнь чудесна». Столько старых фильмов на разных каналах, но сегодня они мне почему-то были совсем не интересны. Ладно, попробуем включить радио. На всех станциях рождественская музыка. У меня у самого целая куча рождественских записей — от хора «Кингз Колледж», который фантастически исполняет «Silent Night», до Майка Бата с его «Wombling Merry Christmas». Я все это знаю наизусть, но сегодня ни на чем сосредоточиться не могу. В итоге от музыки у меня даже голова начала кружиться, а от чрезмерно веселых голосов диджеев в душе воцарилась ужасающая тишина.

Let it snow, let it snow, let it snow…

Я выглянул в окно, но снег так и не пошел. За окном был только ветер да огромное черно-синее небо без звезд. В соседних домах уже начинали зажигать свет. Дети Бредшоу, одному пять, другому семь, встали уже давно — я видел, как они возятся у себя в спальне, как прижимают к окну свои чумазые мордашки, желая полюбоваться пляшущими у меня на крыше пингвинами.

Проклятые пингвины! Круглые сутки, не умолкая, поют «Чудесная зимняя страна»! И как только я это выдерживаю? Нет, мистер Бредшоу прав: эти пингвины — и в самом деле ошибка. Я решительно встал и, хотя до рассвета было еще добрых два часа, выключил Стену Света.

Внезапная темнота меня буквально оглушила; обычно, тем более при раздернутых шторах, снаружи в гостиную попадает достаточно света, чтобы там было почти светло. Но сейчас моя гостиная была освещена лишь огоньками на маленькой искусственной елочке возле телевизора и гирляндой волшебных фонариков на каминной полке. Просто из любопытства я и это все тоже выключил. В полной темноте мне стало немного легче. И я попытался себе представить, что вот возьму и не стану на этот раз праздновать никакого Рождества! Не будет ни пудинга, ни пирожков, ни речи королевы, ни фильма «Жизнь чудесна», ни картошки, запеченной в сливках, ни соуса «Бисто», ни сэндвичей с индюшатиной, ни старых записей «Моркам и Уайз», ни подарков, ни елочной канители — только покой и благодать.

На мгновение эта мысль меня прямо-таки заворожила. Уступить, освободиться от всего этого и просто почитать — скажем, какой-нибудь триллер или исторический роман — за простеньким ланчем из сыра и крекеров. Или, может быть, даже заглянуть к Филлис. Она ведь живет совсем недалеко — нужно всего лишь доехать на автобусе до Медоубэнк-роуд… И я уже почти видел, как делаю все это — покупаю билет, иду по гравиевой дорожке, стучусь в дверь (возможно, к дверному молотку будет прикреплена гирлянда из падуба), говорю ей: «Доброе утро, Филлис!» (хотя, возможно, «Веселого Рождества!» я ей и не скажу), вижу ее улыбку, ощущаю исходящий от нее аромат розовой воды и свежего белья. Это ведь проще простого! И никаких тебе огней, никаких чудес. Никакого ангела, указующего путь. Никаких Бедфордских Водопадов.

А ведь ты легко мог бы это сделать. Да-да, запросто. Голос, что звучал у меня в ушах, был немного похож на голос Аластера Сима из «Рождественского гимна», версия 1951 года. Бодрый такой, властный, его просто так не заставишь умолкнуть. Возьми и просто остановись. Прямо сегодня. В эту самую минуту. Сейчас.

Неужели я действительно смогу это сделать? Эта мысль принесла мне неописуемое облегчение. Облегчение и одновременно ощущение ужасного, невыразимого страха. Как это — остановиться? Просто взять и остановиться? И что же я тогда буду делать?

И я снова представил себе, как иду по гравиевой дорожке к дому Фил. Я почти слышал морозный хруст гравия у себя под ногами. У ее дверей наверняка будет горшок с лавандой, а вдоль дорожки рядком морозоустойчивые анютины глазки. У Филлис на редкость милая улыбка, особенно когда ее застанешь врасплох, и очаровательная привычка убирать за ухо прядь непокорных волос. Возможно, на каминной полке будет стоять горячий чайник, а на столике у кресла — коробка печенья. Она любит рассматривать рекламные проспекты о путешествиях; и, возможно, на этот раз мы стали бы делать это вместе и могли бы провести Рождество, скажем, в Португалии, в Италии или в Испании. Ведь в это время года в Англии и впрямь слишком холодно. Да и перемена мест нам отнюдь бы не помешала.