Александр Бондаренко - Милорадович

• Название: Милорадович
• Автор: Александр Бондаренко
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-235-03106-7

Книга военного журналиста и историка Александра Бондаренко рассказывает о судьбе графа Михаила Андреевича Милорадовича — военачальника, озарившего славой побед два царствования, кумира солдат. Она освещает один из наиболее интересных и романтических периодов в истории России, предельно насыщенный событиями, среди которых Швейцарский поход Суворова, Аустерлицкое сражение, Отечественная война 1812 года, восстание декабристов… Милорадович был деятельным участником многих из них, ярким и блистательным исполнителем воли государя в мирное время или главнокомандующего во время войны — порой, при совершенно невозможных обстоятельствах, так что судьба России несколько раз воистину оказывалась в его руках.

Легенды, анекдоты и сплетни тесным кольцом окружили имя Милорадовича и в огромном количестве осели на страницах не только мемуарной, но и научной, исторической литературы. Автор книги, представляя различные точки зрения на героя и события со стороны как современников, так и историков, дает возможность читателю самому разобраться в хитросплетениях его судьбы и особенностях его личности.

---

После того прошло три месяца —«8 августа 1825 года сгорел собор всей гвардии, во имя Преображения Господня; пожар начался в первом часу и прекращен в 8 часов вечера. Огонь сперва показался в главном куполе около креста и затем обнял все здание; причиной пожара, как оказалось, была неосторожность рабочих, которые производили пайку железных листов вверху главного купола и, идя обедать, оставили на месте своей работы жаровню с горячими углями. От собора остались одни стены»[1870].

Церковные пожары порождают самые кошмарные предположения…

Между тем именно в этот год в Петербурге появились два человека, которым было суждено сыграть роковую роль в судьбе нашего героя.

«В числе вседневных, незначащих событий помню я в 1825 году свадьбу русского актера Воротникова. Граф Милорадович был, разумеется, на этой свадьбе и даже посаженым отцом. В числе гостей был офицер, приехавший с Кавказа, Якубович[1871], о храбрости которого много тогда говорили. Зная его по литературным трудам, я впервые увидел его на этом празднике и, познакомясь тут, хотел расспросить его об этнологии и жизни Кавказа. К сожалению моему, Милорадович подозвал его к себе и почти весь вечер проговорил с ним: до того рассказы Якубовича были занимательны и красноречивы. Меня посадили играть в карты, и я уже больше не видал Якубовича»[1872].

«В начале 1825 года с нашим театральным кружком сблизился капитан Нижегородского драгунского полка Александр Иванович Якубович… Очень часто я встречал его в доме князя Шаховского. Это был настоящий тип военного человека: он был высокого роста, смуглое его лицо имело какое-то свирепое выражение; большие, черные, навыкате глаза, всегда словно налитые кровью, сросшиеся густые брови, огромные усы, коротко остриженные волосы и черная повязка на лбу, которую он постоянно носил в это время, придавали его физиономии какое-то мрачное и вместе с тем поэтическое значение»[1873].

Якубовича в столице знали весьма хорошо. В 1817 году он, корнет лейб-гвардии Уланского полка, участвовал в знаменитой «четверной дуэли», на которой погиб кавалергард Шереметев[1874], после чего Якубович был отправлен на Кавказ драгунским прапорщиком. Отличившись недюжинной храбростью, он заслужил капитанские эполеты и, мечтая возвратиться в гвардию, приехал в Петербург «романтическим героем». В моде тогда были революционеры…

«В течение 1825 года члены Северного общества познакомились с приехавшим из Грузии капитаном Якубовичем. Александр Бестужев[1875] открыл ему о существовании тайного общества и предложил вступить в оное, на что он не совсем согласился, говоря: "Не хочу принадлежать ни к какому обществу, чтобы не плясать по чужой дудке: сделаю свое; вы пользуйтесь этим, как хотите; я же или постараюсь увлечь за собой войска, или при неудаче застрелюсь: мне жизнь наскучила»[1876].

«Отличная репутация его в Кавказском корпусе, где он, невзирая на то, что был только в чине капитана, имел значительную команду на линии, не привлекла на него внимание государя. Якубович, если не в сердце, то на словах, питал к нему сильную ненависть и часто, в сообществе с военными, говорил о непременном своем намерении отомстить за претерпленные оскорбления… Увидев Якубовича, убедился со слов его, что выражение его ненависти преувеличено и что он не способен ни на какое злодеяние»[1877].

«Изверг во всем смысле слова, Якубовский[1878] умел хитростью своей и некоторой наружностью смельчака втереться в дом графа Милорадовича и, уловив доброе сердце графа, снискать даже некоторую его к себе доверенность. Чего Оболенский[1879] не успевал узнать во дворце, то Якубовский изведывал от графа, у которого, как говорится, часто сердце было на языке»[1880].

Другим романтическим героем, но не столь блистательным, был отставной поручик Петр Григорьевич Каховский (1799— 1826) — подобный тип вскоре назовут «лишним человеком».

«24 апреля 1821 года Каховский по болезни получил отставку. Из показания его перед генералом Левашовым[1881] мы знаем, что он действительно был болен и ездил лечиться на Кавказ… по возвращении жил некоторое время в Смоленской губернии, в своем имении. В 1823—1824 годах Каховский путешествовал за границей, и в 1825 году он появился в Петербурге. В это время он собирался ехать в Грецию и принять участие в борьбе за освобождение греков»[1882].

«Помню… появление Каховского, бывшего офицера лейб-гренадерского[1883] полка, вышедшего в отставку по неудовольствию командира полка и приехавшего в Петербург по каким-то семейным делам. Кондратий Федорович [Рылеев][1884] был с ним знаком, узнал его короче и, находя в нем душу пылкую, принял его в члены общества»[1885].

«До нас дошел один любопытный документ, рисующий положение Каховского в начале ноября 1825 года, — его письмо Рылееву от 6 ноября.

"Сделай милость, Кондратий Федорович, спаси меня! Я не имею сил более терпеть всех неприятностей, которые ежедневно мне встречаются. Оставя скуку и неудовольствия, я не имею даже, чем утолить голод: вот со вторника я до сих пор ничего не ел. Мне мучительно говорить с тобой об этом, и тем более, что с тех пор я очень вижу твою сухость; одна только ужасная крайность вынуждает меня. Даю тебе честное слово, что по приезде моем в Смоленск употреблю все силы, как можно скорее выслать тебе деньги, и надеюсь, что, конечно, через три месяца заплачу тебе»[1886].

Однако у Рылеева были на Каховского свои виды.

* * *

«Наконец настала осень 1825 года, с ней — и отъезд государя в Таганрог. 30 августа я был столь счастлив, что государь взял меня с собой в коляску, ехав и возвращаясь из Невского монастыря. Государь был пасмурен, но снисходителен до крайности…»[1887]

«Перед отъездом он посетил Невский монастырь, где долго беседовал с митрополитом и прислал в тот же день в монастырь такое количество воску, что митрополит удивился и сказал:

— Это как будто на похороны государь прислал.

Уезжая из Петербурга в Царское Село, отъехав несколько верст, государь приказал остановиться, встал в коляске и долго смотрел на Петербург, затем сел и поехал. Кучер его Илья сказал мне потом:

— Он как будто прощался с городом и крестился»[1888]. «Много слухов было тогда о причинах его путешествия.

Между прочим говорили, что он готовил себе место успокоения от царственных трудов в Таганроге, где ему приготовляли дворец и где он думал с добродетельной супругой Елизаветой Алексеевной после отречения от престола поселиться в глубоком уединении и посвятить остаток дней покою и тишине»[1889].

Вскоре после отъезда императора, 10 сентября, — пять лет спустя после «Семеновской истории» — столица вдруг была потрясена ее эхом.

Петербургское общество относилось к офицерам нового Семеновского полка презрительно, как привыкло относиться тогда вообще к «армейцам», и даже враждебно, так как они заняли места людей, близких с этим обществом по родственным и другим связям… Подобное отношение общества к новому полку дало повод в самом начале к весьма прискорбному столкновению.

«Богато одаренный от природы, красавец, умный и воспитанный, к тому же наследник громадного состояния графов Орловых, Новосильцев[1890] уже в юности подавал блестящие надежды, и все предвещало ему блестящее будущее»[1891].

«Чернов[1892]… принадлежал к разряду тех офицеров, которые, получив образование в кадетском корпусе, выходят в армию. Переводом своим в гвардию он был обязан новому составу лейб-гвардии Семеновского полка»[1893].

«Штабс-капитан квартирмейстерской части Галямин, производивший съемку окрестностей села Рождествена, по окончании ее много рассказывал о дивной красоте дочери генерал-майора Чернова[1894], Екатерины Пахомовны, жившей с матерью в своем поместье. Воспламененный рассказами Галямина, поручик Владимир Новосильцев отправился в имение Черновых и там познакомился в их семействе. Девица Чернова действительно была красоты необыкновенной. Через несколько недель знакомства Новосильцев сделал ей предложение и, получив согласие родителей ее на брак, уговорил мать переехать в Петербург, где, поселившись в одном доме с ними, бывал у них ежедневно и, как жених, даже выезжал в своем экипаже вдвоем с невестой»[1895].

«Скоро, однако ж, он опомнился, написал к матери и, как можно было ожидать, получил решительный отказ и строгое приказание немедленно прекратить всякие сношения с невестой и семейством. Разочарование ли в любви, или боязнь гнева матери, или другая скрытая причина, но только Новосильцев по получении письма простился с невестой, с обещанием возвратиться скоро, и с того времени прекратил с нею все сношения»[1896].

Нашлись люди, которые предостерегали Новосильцева относительно последствий его сватовства и потом отказа от невесты и с самого начала уже видели возможность дуэли с братом невесты, однако приятели Новосильцева смеялись над предостережением и говорили: «Ну, где этой армейщине выходить на дуэль! У них это не водится, да они и понятия о дуэли не имеют!»