Александр Бондаренко - Милорадович

• Название: Милорадович
• Автор: Александр Бондаренко
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-235-03106-7

Книга военного журналиста и историка Александра Бондаренко рассказывает о судьбе графа Михаила Андреевича Милорадовича — военачальника, озарившего славой побед два царствования, кумира солдат. Она освещает один из наиболее интересных и романтических периодов в истории России, предельно насыщенный событиями, среди которых Швейцарский поход Суворова, Аустерлицкое сражение, Отечественная война 1812 года, восстание декабристов… Милорадович был деятельным участником многих из них, ярким и блистательным исполнителем воли государя в мирное время или главнокомандующего во время войны — порой, при совершенно невозможных обстоятельствах, так что судьба России несколько раз воистину оказывалась в его руках.

Легенды, анекдоты и сплетни тесным кольцом окружили имя Милорадовича и в огромном количестве осели на страницах не только мемуарной, но и научной, исторической литературы. Автор книги, представляя различные точки зрения на героя и события со стороны как современников, так и историков, дает возможность читателю самому разобраться в хитросплетениях его судьбы и особенностях его личности.

---

«Генерал Милорадович, 29 августа, по просьбе князя Кутузова, стал во главе арьергарда нашей отступающей армии. "С его появлением, — пишет Паскевич, — в эту трудную минуту арьергардом неприятель был всегда удерживаем до самого конца кампании, там, где Главнокомандующий приказывал остановить неприятеля. Это доказывает тотчас. 29 августа Милорадович отступает. Ему сказано было, что армия отступит 25 верст; но она отступила всего 17. Вдруг видит Милорадович, что он подходит к нашей армии, а в это время Кутузов присылает сказать, чтобы, ради Бога, остановить неприятеля. Когда так, сказал Милорадович, то я хочу ночевать в деревне. Мы уже две версты отступили от этой деревни. Вперед! И точно: после кровавого боя мы заняли эту деревню, отбив ее у неприятеля. Тут полки бригады Потемкина, не принимавшие участия под Бородином, сие славно дело сделати"»[987].

«Арьергардные дела происходят ежедневно», — докладывал Кутузов[988].

«Храбрость войск арьергарда под искусным Вашего Высокопревосходительства командованием отдаляет от армии беспокойство. Теперь приближающимся нам к Москве, где должно быть сражение, решающее успехи кампании и участь государства, на некоторое время неприятеля удержать должно, сколько возможно», — от имени главнокомандующего писал Милорадовичу генерал Ермолов[989].

* * *

«Светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет; и готов хоть на улицах драться», — уверял москвичей Ростопчин.

По диспозиции, предложенной генералом от кавалерии Беннигсеном, исполнявшим обязанности начальника главного штаба объединенных армий, войска заняли растянувшуюся на четыре версты позицию между изгибом Москвы-реки и Воробьевыми горами. Она была не намного меньше, нежели при Бородине, но армия теперь была другая, обескровленная, а за спиной, вместо ровного поля, были овраги, большая река и огромный город, что исключало возможность маневра, перегруппировки сил. В сражении на такой позиции можно было либо победить, либо погибнуть. Последнее представлялось гораздо более вероятным.

«Милорадович, командуя передовыми войсками, принимает все удары на свой щит. Здесь составляется совещание об участи Москвы»[990].

Совещание состоялось ввечеру 1 сентября, войдя в историю как «Совет в Филях». В этой деревне, в избе крестьянина Фролова, князь Голенищев-Кутузов, произведенный государем в генерал-фельдмаршалы, но того еще не знавший, собрал высших чинов армии. Это были корпусные командиры — Остерман-Толстой, Дохтуров, Уваров, Раевский и исполнявший обязанности командира 3-го пехотного корпуса Коновницын, а также — главнокомандующий 1-й армией Барклай-де-Толли, начальники штабов Беннигсен и Ермолов, генерал-квартирмейстер Толь. Присутствие атамана Платова и дежурного генерала полковника Кайсарова[991] вызывает споры между историками, ибо протокола заседания не велось, а запись в «Журнале военных действий» столь скупа, что в ней не упомянуты даже несомненные участники совета Раевский и Уваров[992].

«В армии всем казалось весьма странным приглашение на совет Раевского, а не Милорадовича. Милорадович, командуя арьергардом, был начальником Раевского, был старше его чином и находился в числе тех немногих первенствующих генералов, мнением которых князь Кутузов особенно дорожил. В настоящее время слишком известно, что Кутузов собирал совет не для решения каких бы то ни было вопросов, а исключительно из политического приличия. В разговоре с принцем Виртембергским он высказал убеждение, что ему одному, без посторонней помощи, надлежит решить участь Москвы и дальнейшие действия русской армии. При таком убеждении, конечно, Милорадович был полезнее в арьергарде, чем в Филях, в военном совете»[993].

Мнения о том, следует или нет давать сражение на избранной позиции, разделились — но не потому, что собравшиеся военачальники думали розно. Всем было понятно, что ни позицию, ни Москву удержать не удастся, зато армия, потерявшая при Бородине до 50 тысяч человек, вообще будет разбита. Не знаем, например, насколько был искренен государев любимец Уваров, предлагавший идти навстречу французам, атаковать и с честью погибнуть, — при Бородине у него была такая возможность, однако 1-й кавалерийский корпус потерял всего лишь 40 нижних чинов…

«Не решился я, как офицер, не довольно еще известный, страшась обвинения соотечественников, дать согласие на оставление Москвы и, не защищая мнения моего, вполне не основательного, предложил атаковать неприятеля… С неудовольствием князь Кутузов сказал мне, что такое мнение я даю потому, что не на мне лежит ответственность», — с подкупающей откровенностью писал впоследствии Ермолов[994].

На карту поставлены судьбы Москвы, армии и России, а генерал озабочен мнением соотечественников о своей персоне… Недаром Пушкин назвал его «великим шарлатаном»[995]! «Один умный человек сказал, что Ермолов, в понятиях русских, не человек, а популяризированная идея. Когда в верхних слоях давно уже наступило в отношении к нему полное разочарование, масса все еще продолжала видеть в нем великого человека и поклоняться под его именем какому-то воображаемому идеалу»[996].

По счастью, большинство генералов менее всего были озабочены своей ролью в истории, а потому «…положено было пройти чрез Москву, предоставив неприятелю занять ее без боя; нам же перейти к югу, чтоб удержать сообщения с плодородными южными областями нашими, из которых мы могли бы получить продовольствие и подкрепления… Кутузов… выслушав всех и не открыв свое мнение, решился пройти чрез Москву на Рязанскую дорогу и к исполнению сего немедля дал приказ, к чему тотчас же приступлено было»[997].

Итак, отступать без боя… Но как? Вероятность сражения у стен Москвы оставалась весьма велика — причем из всех возможных зол это представлялось наименьшим. Чтоб отступить, 70-тысячной армии следовало пройти через Москву.

«Еще издали завидите вы золоченые купола московских церквей. Москва стоит среди равнины; ведь и вся Россия не что иное, как огромная равнина, и потому, подъезжая к большому городу, вы даже можете не заметить его обширности. Кто-то справедливо заметил, что Москва скорее деревня, нежели город. Все смешалось там: лачужки, дома, дворцы, базары, подобные восточным, церкви, общественные учреждения, пруды, рощи и парки…» — с восторгом писала m-me де Сталь, увидевшая город за считаные недели до пожара[998].

Через город, где все смешалось, следовало провести пехоту, кавалерию, артиллерию и многочисленные обозы — в том числе с ранеными, что требовало немалого количества времени. К тому же многие из московских жителей только теперь осознали опасность и спешно покидали Москву, так что улицы были забиты обывательскими обозами… Бой в городе привел бы не только к гибели тысяч мирных граждан и полному разрушению Москвы, но к катастрофе всей армии. На улицах каре против кавалерии не выстроишь, и батарею, чтобы сдержать пехоту картечным огнем, не установишь — каждому придется сражаться за себя, и превосходящий противник станет просто давить всей массой, вытесняя обороняющихся. Отступающая армия превратится в неорганизованные толпы, которые будут побиваемы на улицах, в домах и во дворах…

Французов следовало остановить у Московских застав и держать там до тех пор, пока русская армия не проберется через лабиринт московских улиц — но как?

Граф Ростопчин в Фили приглашен не был. Еще ничего не зная о решении Кутузова, «бешеный Федька», как нарекла его Екатерина II, взывал к москвичам: «Я вас призываю именем Божией Матери на защиту храмов Господних, Москвы, земли Русской. Вооружитесь, кто чем может, и конные и пешие; возьмите только на три дня хлеба, идите со Крестом. Возьмите хоругви из церквей и с сим знаменем собирайтесь тотчас на трех горах. Я буду с вами, и вместе истребим злодея»[999].

Долго ли могло это ополчение противостоять закаленным наполеоновским батальонам? По опыту предшествовавших войн французы знали, что взятие неприятельской столицы становится последним аккордом боевых действий… То, что Москва столицей Российской империи не являлась, мало кого смущало — все были настроены на скорый отдых и мгновенное обогащение.

Единственной реальной силой, находившейся между Москвой, армией и вражескими полчищами, был арьергард генерала Милорадовича, составлявший не более чем 20 тысяч человек.

«Первого сентября прислали ко мне приказ о сдаче Москвы, с тем чтобы я "почтил сражением древние стены столицы" и тем выиграл бы время к допущению обозов и тяжестей выехать из города», — об этом граф Милорадович рассказал флигель-адъютанту Михайловскому-Данилевскому в 1818 году[1000]. «Это выражение взорвало Милорадовича. Он признал его макиавеллистическим и отнес к изобретению собственно Ермолова»[1001]. «Прямодушный, откровенный герой, он без сомнения готов был пасть в упорном бою, защищая Москву; но вид сражения представлялся ему насмешкою над ним и не почтением, а скорей оскорблением древних стен столицы»[1002].