Михаил Садовяну - Никоарэ Подкова

• Название: Никоарэ Подкова
• Автор: Михаил Садовяну
• Жанр: История

---

Кто бы это мог быть? Кто он? - раздумывал отец Паисий. Тут Агафангел, пробравшись слева к креслу настоятеля, шепнул ему имя путника. Паисий тотчас шагнул к человеку с царственным обличьем, согнулся перед ним в долгом и низком поклоне, правой рукой касаясь каменной плиты, и пригласил его сесть в "великое кресло". Но на этом месте, отведенном князьям, Никоарэ остановился недолго.

Догадавшись, что гостя одолевает нетерпение либо усталость, отец Паисий предложил ему отдохнуть, но, прежде чем покинуть храм, повел его к каменной гробнице той самой княгини, по которой совершалась панихида. Никоарэ склонился над плитой и прочел высеченную на камне надпись.

- Кто она, эта благочестивая инокиня Мария? - спросил он настоятеля позднее, когда они уже сидели в его горнице.

- Благочестивая Мария значится у нас по господарскому поминальнику, отвечал Паисий, - но в лето тысяча пятьсот сороковое от Рождества Христова наши старики монахи узнали, что это мать старого Штефана Водэ.

Никоарэ склонил голову. Ветер, мятущийся, как и мысли его, вихрем кружил за окном струи дождя.

- Так ее светлость Олтя [мать Штефана III] почила здесь?

- Нет, - отвечал игумен. - Перевез ее останки в нашу священную обитель Штефан Водэ Саранча, внук ее, сын старого Штефана. В последний год жизни и княжения своего привез он останки ее сюда в сопровождении двора и бояр. Шла в ту пору великая смута среди бояр - больно лютовал, казнил их Штефан Саранча. Был он, как рассказывают, уже седобородым стариком и походил на отца... Отстоял тут всенощную в честь своей бабки, и весь двор молился округ, по нерушимому установленному князем порядку. Старые монахи-очевидцы сказывают, будто приметили они кое-какие козни боярские. Во храме бояре были при оружии; и задумали они прямо на панихиде убить государя у праха его бабки. Но тогда не убили, а порешили его немного позже, в конце года, на Рождество Христово.

И остался в Побрате обычай в день поминания монахини Марии предавать анафеме убийц Штефана Саранчи.

14. ПУСТЫНЬ

Когда отец привратник Агафангел явился потолковать с побратимом, воины Подковы еще бодрствовали в просторном помещении с закрытыми деревянными ставнями. Сидели на трехногих скамеечках у печки, в которой жарко полыхал огонь; порою ветер кружил в ней огненные вихри. Иле отгреб горящие угли к краю шестка и поджаривал на вертеле куски сала. Когда ему казалось, что кусок достаточно подрумянился, он снимал его с вертела и бросал в миску. Самые голодные хватали двумя пальцами сало и клали на толстый ломоть хлеба, выпеченного Марией, женой дэвиденского управителя. Размахивали обожженными пальцами, чтобы остудить их, и неторопливо принимались за еду, откусывая поочередно то сало, то хлеб.

- Добрым делом занялись ваши милости, - заговорил монах, усаживаясь на корточки рядом с Алексой Лисой. - Не забуду помянуть вас в своих молитвах, коли уделите и мне кусочек.

- Проголодался, отче? - осведомился, смеясь, Иле Карайман.

- Грех соврать, не голоден я, - отвечал монах. - Да не сидится в стороне, ежели люди добрые пир затеяли. Приятно в товариществе, когда беседуют други и сказки сказывают. На дворе потоп, разверзлись хляби небесные, хоть ноев ковчег по водам пускай, а нам и горя мало: не боимся недругов за крепкими нашими стенами. Поначалу я было струхнул: что, мол, за гости пожаловали в час ночной? Кричат, кистенем в ворота стучат, да как услышал голос брата Алексы, возрадовался. А кто первым голос подавал?

- Я, - отвечал дьяк.

- Вот трубный глас! И зубры, почитай, услышали его в лесных дебрях. Да не из страха перед твоей милостью решился я открыть ворота, а только по сердцу пришлись мне слова побратима Алексы. Желаете, расскажу вам быль? Только сперва принесу из каморы преподобного нашего отца Паисия кувшин вина - с добрым винцом жаркое вкуснее покажется. А еще хочу спросить Алексу, не отважился ли он заглянуть в родную нашу деревню, не узнал ли каких новостей?

- В селе нашем, отец Агафангел, людей убавилось, зато горестей прибавилось, - отвечал Алекса Лиса. - Много народу в могилу ушло, и понятно, не от хорошего житья. А те, кого мы знали младенцами, подросли на земную муку.

- Ах, брат Алекса, хорошо было в оны дни у нас в Филипенах, как сказывали дед да бабка. Тогда с улыбкой отдавали люди Богу душу, благодаря за доброе житие. А в наши дни преставляются во гневе, кляня господа бога. Потому-то мы с тобой родную колыбель и оставили. Так ты, значит, побывал там?

- Побывал.

- А, может, слышал ненароком, жива ли дева по имени Иринуца Грекулуй?

- Не дожила та дева до старости, давно уж нет ее, отец Агафангел.

- И старшая ее сестра Сафта померла?

- Нет, та жива, ученичествует у матушки Олимпиады. Только не пожелал бы тебе заночевать с нею в одной келье, отец Агафангел. Зело страховидна!

- А другие из сверстников наших?

- Никого я в живых не застал, - скорбно промолвил Алекса. - Пока мы с его светлостью Никоарэ стояли там, мне, можно сказать, не с кем было словом перемолвиться; бродил, как неприкаянный, с места на место. Одного Гицэ Ботгроса нашел, которого некогда убил.

- Жив еще батяня Гицэ?

- Жив, говорю тебе. Не печалься, не мы будем справлять по нем поминки.

- Ой, Алекса, - воскликнул отец Агафангел, выпрямляясь в черном своем одеянии и помахивая крыльями, подобно ворону. - Горьки твои слова и тяжело мне слушать их. Побегу за кувшином - угостить дорогих гостей. И обещанной были постараюсь не забыть.

В скором времени отец Агафангел воротился, показал всем пузатый кувшин и, попросив заезжих гостей заглянуть в тот сосуд, приступил без промедления к своему рассказу.

- Знайте же, православные, что в крепости нашей бывают напасти. Собрались мы тут не постов ради, не во славу святости - уж не обессудьте на правдивом слове, - а искали мы легкой жизни. В нашей родной стране изобилие плодов земных, как в Священном Писании говорится, текут в ней реки млеком и медом, да нам-то, беднякам, нет в ней места за пиршеским столом. Одни только бояре большеротые да зубастые обрели обетованную землю, а нас все отталкивают да сабелькой на нас помахивают. Были мы рэзешами - остались ни с чем, за краюху хлеба пошли в кабалу. А ставши крепостными, спасаемся от бояр-лиходеев по монастырям либо под поповской рясой. Оттого и живем мы тут в добром согласии и братстве: от адских мук спаслись и стоим у врат рая. Ни в еде, ни в отдыхе недостатка не ведаем. Научились плыть по волнам бурного моря житейского. Молимся и поминаем усопших княжеской крови, однако помним, что многие из тех, за коих молимся, притесняли отцов и братьев наших. Потому не любы нам слуги властителей, угнетателей народа нашего. Зная, что вы едете с братом Иона Водэ, говорю с вами без страха, как на духу.

А вот что приключилось со мной с той поры, как сторожу я ворота Побратской обители. Однажды, в такую же ночь грозовую с громами и молниями, постучались в ворота путники, прося приюта. Я не остерегся их, да и показалось мне, что нет у них сабель. Отпер ворота и впустил усталых проезжих.

Отец ключник снарядил им стол; отец настоятель велел подать вина; приготовили им двенадцать постелей. А в полночь встали путники и, подобравшись к дверям храма, заперли там молящихся монахов. Потом схватили за горло отца настоятеля и повелели ему принести ключи от казны и открыть кованую шкатулку в тайнике. Говори, мол, не мешкая, где ключи и где тайник... Били его преподобие и рукоятью сабли, и клинком плашмя, и кололи его - веди их в тайник.

Сетовал горько наш настоятель: "Какие же вы служители власти? Не губите души свои, господь все видит. Не смейте грабить святую обитель!" "А вот посмеем", - смеялся начальник служилых. - "Убейте меня, все равно не поведу вас и не дам ничего. Уж лучше мученической венец принять, нежели проклятие на главу свою навлечь. Ни один из святых отцов, приставленных к должностям монастырским, не выдаст, у кого ключи и где казна. Допросите их, а потом отец Агафангел приведет вам по очереди остальных. Бейте нас железными прутьями, пронзайте копьем раскаленным - не покоримся вам, язычники окаянные".

Пока двенадцать служилых ходили из угла в угол, чертыхаясь, размахивая и коля тесаками, я, смиренный Агафангел, призадумался над словом "копье": заметил я, что настоятель слово сие выговорил, пристально глядя на меня. "Копьем" прозывался один наш друг, свивший себе гнездо в безлюдном месте - в пещерах каменоломни. Был он разбойником и приходил туда с товарищами делить добычу. Мы, монахи, жили с ним в дружбе. Разбойники хватали за бороды одних богачей и вспарывали только туго набитые золотом пояса.

Услышав слово "копье", подумал я: наш отец настоятель - мудрый человек. Дело-то было в ночь под воскресенье, други наши, должно, уже прибыли в пещеру каменоломни. Ведь в праздник-то и им трудиться заказано.

Выскользнул я потихоньку во двор, кинулся бежать, вскочил на лохматого конька, знал - поведет он меня, куда надо. Погонял я его одними поводьями, шпорами не колол, а через час уже был в каменоломне; стал я молить Копье с разбойниками спасти нас. Разбойники наши - люди благочестивые, вскочили они на коней, захватили пики, кистени и поскакали к святой обители; впустил я их в потайную калитку, в которую сам вышел. И случилось так, что лишь только мы проникли в покои настоятеля, ударила молния, загремел гром. Бросились мы на гостей, уложили всех по очереди. Отец настоятель был распростерт на полу; жгли они ему пятки свечами и уже приготовили шипы, чтоб вогнать под ногти. Трое благочестивых монахов сгибли в тяжких муках. Копье с товарищами прикончил всех грабителей, осталось нам только вымолить у Господа Бога прощение их грешным душам.