Михаил Садовяну - Никоарэ Подкова

• Название: Никоарэ Подкова
• Автор: Михаил Садовяну
• Жанр: История

---

- До села два часа пути. Государь, - добавил он после короткого раздумья, - не гневись на молодца нашего за неразумные, путаные его речи. Нападет на него такой черный день, он и делает все в горячке, словно выпил.

- О чем ты, дед Митря? - удивился Подкова.

- Да я про Агапие. Прости его, государь. Человек он верный и достойный, лучше и не сыщешь на всем свете. Только находит на него иногда... Прямо будто русалки его заворожили. Все говорит о своей Серне, о жене своей, с которой жил пять лет; а ведь ее теперь, по Божьей воле либо по человеческой злобе, нет больше среди нас. Да, может, и в живых ее уж нет. Когда нападает на Агапие помрачение ума, ему чудится, будто любимая его жена рядом и беседует с ним. А случается это с ним, если он растревожится сильно. Уж третий раз находит на него. А потом все как рукой снимает. Утихнет, бедняга, и застынет в печали.

Был он в войске Иона Водэ в Жилиште. И после победы дали ему дозволенье съездить домой на две недели. Они с Серной крепко любили друг друга, будто вчера только повенчались.

А в те самые дни, когда бились в Жилиште, случилось так, государь, что Серна не воротилась домой. Может, буря сбросила ее в овраг, может захватил ее польский мазурский отряд либо татарский загон [грабительский татарский отряд] из Буджака. Ведь когда стоял государь с войском в Жилиште, около Фокшан, терзали нас и бури, и польские да татарские отряды.

Пропала Серна. Искали мы ее - не нашли и ничего о ней более не слыхали.

И вот приезжает Агапие. Видит - мы все оторопели, а когда рассказали ему, как и что случилось, - раз только вскрикнул он и повалился наземь. И потом пролежал почитай что два месяца в жару без памяти. Пришел он в себя, а внутри-то все у него болит, будто отведал яду.

А потом, когда сгиб Ион Водэ и узнали люди, что разорвали его верблюды, помутилось у парня в голове. Стал он рассказывать о советах Серны, за все хвалит ее и радуется. Находит на него такая придурь. Не понимаю только, с чего бы ему нынче захворать? Пройдет. Больше суток не длится у него эта немочь.

Исходило сердце жалостью у тех, кто слушал рассказ деда Митри. Никоарэ молчал, пристально вглядываясь в серебристое кипение родников в черных колодцах. И казалось ему, будто чувствует он под своей рукой бешеный стук атаманова сердца.

В это мгновенье он желал одного: увидеть Агапие, попросить у него прощения за укоры и поддержать его добрым словом...

18. МОЛДАВСКИЕ РЭЗЕШИ

В десятом часу вечера у Черных Срубов неожиданно появился капитан Козмуцэ с двумя негренскими рэзешами. В сумерках смутно видны были леса и поля, оставшиеся позади; по высоким облакам, застывшим в небе, разливался еле уловимый розоватый отсвет заката, а далеко на востоке чернели мрачные тучи, предвещавшие бурю. Но на лужайке у колодцев все было спокойно.

Рэзешский капитан еще издалека подал знак, что едут к государю друзья. Однако товарищи Подковы поднялись, как было заведено, сжимая рукояти сабель; кони стояли оседланные.

Люди, известившие о своем приходе, остановились, не доезжая до лужайки, и ждали ответа.

- Пусть спешиваются да идут сюда, - приказал Никоарэ.

Верхние караульные, дьяк и Лиса, привели к срубам, а затем и на лужайку негренского капитана, знаменитого наездника.

То был человек невысокого роста, еще стройный и ловкий, хотя ему и перевалило за пятьдесят. У него были смелые глаза, густые сросшиеся брови, короткая черная борода. Коня он оставил около срубов у своих товарищей. Подошел к лужайке, где дожидался Подкова. Остановился.

- Я знаю его, - подтвердил дед Митря. - Он наш человек.

Подкова кивнул головой.

- Подойди ближе, братец Козмуцэ, - позвал лэкустенский рэзеш.

Ловкий чернявый всадник торопливо сделал еще несколько шагов и, сняв шапку, поклонился. Схватив правую руку, которую, стоя, протягивал ему Никоарэ, он склонил над ней голову.

- Понял я, светлый государь, - заговорил он мягко и ласково, - что надо мне поторопиться. Но наш друг Агапие не мог со мной приехать. Заволоклись у него глаза, пока рассказывал он о повелении твоей светлости, - так в седле и заснул от усталости.

- Стало быть, кончился его черный день, - пробормотал дед Митря, пристально глядя на Козмуцэ. - Завтра утром проснется с ясными глазами.

- Да, - тихо проговорил негренский рэзеш. - Пожелал я мира бедной душе его и вскочил на коня. Преславный государь, - добавил Козмуцэ, быстро повернувшись к Никоарэ, - прикажи двинуться в путь. Дожидается тебя у нас в Негренах ужин, кров и постель; найдутся у нас также чернила и перо, потребные для той грамоты, которую я отвезу в Могилев.

- Ну скажи, пожалуйста! Знавал я этого всадника еще в дни княжения Петру Рареша, - пробормотал дед Петря. - А он уж меня не узнает, видно, стар я стал.

- Голос у тебя все тот же, капитан Петря, - возразил негренский рэзеш.

- А ты, Козмуцэ, все так же смел.

- Смел я, капитан Петря, только рядом с желанными сердцу людьми.

Улыбнулся Подкова.

- Кого не узнал с первого взгляда, дед Петря, того и через девяносто девять дней не узнаешь. Отправимся немедля, дед Петря.

- Мы во власти божьей и твоей светлости, - отвечал старик.

- Нет, я сам во власти моих верных товарищей.

Они тронулись в путь; негренские рэзеши ехали впереди, а капитану Козмуцэ дед Петря дал место рядом с собой, позади его светлости Никоарэ. Некоторое время ехали быстро; потом стали шагом взбираться в гору по опушке леса.

Напала в тот вечер на деда говорливость, захотелось старое вспомнить. Он все расспрашивал негренского капитана, а тот отвечал.

- Помнишь еще, капитан Козмуцэ Негря, княжение Лэпушняну Водэ?

- А то как же? Помню, как в то княжение ты, капитан Петря, въехал верхом на крыльцо постельничего [боярин, управлявший двором господаря, ведавший приемами послов] Ванчи, привез ему указ господаря и схватил боярина за бороду.

- Бывало такое и при других господарях, - признался дед. - А что, Козмуцэ Негря, можешь ты еще держаться стоя на скачущем коне?

- А то как же? Да только теперь уж мне не до сумасбродства. В молодые годы, конечно, случалось, что встанешь на седло да и дотянешься до заветного решетчатого окошечка. Княгиням-то больше по душе были удалые капитаны, нежели бородатые старики бояре. И пока бояре, покачиваясь, будто лодки в бурю, спускались по ступеням, капитаны, забравшись в сад, вскакивали на подоконники княжьих светлиц. Псы, бывало, молчат, только мордой о забор тычутся, потому как у них зубы склеены просмоленной тряпкой; верные рабыни сидят по своим кельям, злорадно показывая кулак бородачам - что, мол, съели? Да украдкой глядят, как протягивают княгини белые свои руки средь листвы дикого винограда. Иное было время в Яссах, и расцветали тогда иные весны.

- Однако, други мои, - заметил Подкова, поворотив в темноте к ним голову, - и тогда, как и ныне были в нашей стране люди, не ведавшие ни весны, ни радости.

- Это мы только теперь видим, государь, когда прошла молодость и любовь, - вкрадчивым голосом сказал капитан Козмуцэ.

Старик Петря укоризненно взглянул на него и пробормотал что-то невнятное. А Никоарэ, повернув лицо против ветра, заметил поднимавшиеся на востоке гряды туч и погнал коня.

Когда снова замедлили шаг, оба капитана, оставив воспоминания юности, обратились к мытарствам зрелого возраста и с печалью вспомнили о мученическом конце господаря Иона. И радостно заговорили они о том, что подымаются новые сабли для избавления людей от страданий. Одна из этих сабель в руках человека, который едет впереди, вскидывая изредка глаза к своей звезде.

До негренских рэзешей ехали не более двух часов.

На одном из дворов горел костер, около него хлопотал какой-то старик, непрестанно раздувая огонь и подкладывая хворост.

При свете дрожащего пламени костра путники увидели бедную темную избу. В ней все как будто вымерло. Но в глубине двора стояла вторая, большая изба, двери ее были отворены, на ступенях разостланы ковры, в окнах горели восковые свечи. Какие-то старые женщины поджидали гостей. Когда всадники показались у ворот, старухи исчезли в темноте и больше не показывались. Все, однако, было приготовлено: и постланные постели, и уставленный явствами стол.

Никоарэ Подкова и Младыш вошли в освещенную избу. Воинам его светлости капитан Козмуцэ Негря отвел заднюю комнату в малой избе, где во мраке теплились лишь лампады у образов. Но и там в широкой печи стояли явства, а на скамьях усталых путников ожидали подушки и одеяла. В углу лежал уснувший несколько часов тому назад атаман Агапие. Рыбак спал глубоким сном, лежа ничком без подушки, положив голову на руки и вытянувшись, точно струна. Он не шевельнулся при входе путников; не слышно было даже его дыхания.

Дед Петря остановился перед измученным братом и долго смотрел на него.

У дверей обеих изб появились из тьмы молчаливые стражи. Костер во дворе потух.

Осторожно шагая, вошел в комнату Подковы капитан Козмуцэ Негря. Младыш сидел перед столом-треножником на низком стуле, упершись в колени и обхватив ладонями щеки. Ему хотелось есть, но приходилось ждать старшего брата. "Может, лучше лечь спать, - думал он. - Оставить зажаренную на вертеле баранью ножку, свежий сыр и кружку с вином и лечь на постель у печки, подложив ладонь под висок. Никоарэ еще долго провозится, прежде чем вспомнит о нуждах бренной плоти".