Жюль Мари - Выстрел. Дело, о котором просили не печатать

• Название: Выстрел. Дело, о котором просили не печатать
• Автор: Жюль Мари
• Жанр: Классический детектив
• Год: 2012

В книгу вошли известные произведения двух признанных классиков детектива — Жюля Мари и Аллена Апворда. Жюля Мари называли современным Александром Дюма и королем бумаги. Французский городок Бушу облетает страшная весть — убит Гонсолен, богатый лесопромышленник. Его молодая жена Мадлен оказывается в больнице для умалишенных, но старый доктор полагает, что женщина притворяется. Он испытывает все, даже самые жестокие средства, чтобы заставить ее выдать себя. «Дело, о котором просили не печатать» — не менее захватывающая история Аллена Апворда о чудовищной тайне благородного английского семейства.

---

Лесничий ответил ему задыхающимся голосом:

— Ты убийца… ты убил господина Гонсолена этой ночью! Твои следы узнали. Тебя заставят сознаться…

Оба продолжали бороться. Гиде то и дело вскрикивал от ярости и боли. В пустом лесу, побелевшем от снега, с обнаженными деревьями вместо свидетелей, на краю глубокого оврага их борьба была поистине драматическим зрелищем. Вдруг Гиде громко вскрикнул. Томас ухватил его своими сильными руками, приподнял с земли и сдавил ему грудь. Лесничий раскрыл рот, чтобы набрать воздуху, он изнемогал. Лесоруб выпустил его, и Гиде повалился на землю, из носа и изо рта у него хлынула кровь. Он был без чувств. Томас Луар сделал несколько шагов по направлению к оврагу и вдруг остановился.

— Я поступаю нехорошо, — пробормотал он. — Если я убегу, разумеется, все скажут: это Луар убил Гонсолена. Если я останусь, может быть, мне удастся доказать свою невиновность.

Он колебался. Он понимал всю важность своего решения. Никто теперь не мог помешать ему бежать. Через час он уже будет на швейцарской границе. Между тем, если он останется и сам выдаст себя суду, что из этого выйдет? Томас бросался очертя голову в неизвестное, страшное неизвестное. Но тут все его существо возмутилось.

«Нет, — сказал он себе, — я останусь, так будет лучше».

Он вернулся к Гиде, который мало-помалу приходил в себя. Вскоре подоспели жандармы. Они сбились с пути, но затем отыскали следы лесничего и лесоруба. Они подошли к Луару с револьверами в руках, но молодой человек печально улыбнулся и покачал головой.

— Я не хочу бежать, — сказал он. — Вы можете связать мне руки, я не стану защищаться.

В эту минуту Гиде приподнялся и осмотрелся. При виде Томаса, которого связывали жандармы, он сделал движение, как будто хотел снова броситься на него. Томас пожал плечами.

— Я сам решил сдаться, — произнес он. — Мне не в чем упрекнуть себя, нечего бояться. Ведите меня в Бушу.

Гиде проворчал:

— Ступай, негодяй, там с тобой разберутся.

Томас не ответил. Все его мысли устремились к Мадлен, которую он надеялся вскоре увидеть.

XI

Дом погрузился в глубокий сон. Все окна были темны, лишь в комнате Мадлен виднелся свет. Гиде остановился посреди заснеженной аллеи. О чем думал лесничий? Была ли у него какая-то тайная цель?

Продолжая пребывать в недоумении, он не отводил глаз от освещенного окна. Вдруг ему показалось, что за занавесками возник женский силуэт. Несколько минут тень оставалась неподвижной, но потом занавесь заколыхалась. Гиде успел спрятаться за липу. Это продолжалось с минуту, после чего силуэт исчез. Кто была эта женщина? Сюзанна Бридель, ухаживавшая за Мадлен, или сама Мадлен? Когда лесничий видел ее в последний раз, она без чувств, без малейшего проблеска сознания, лежала на полу. Что теперь происходило с ней?

Гиде ползком подобрался к дому и притаился у стены под окном. Он прислушался: все было тихо. Однако сердце подсказывало ему, что в комнате происходит нечто необычное. О том, чтобы вскарабкаться наверх, нечего было и думать: стена была гладкой, как мрамор. Тогда он пошел в сарай, где садовники прятали лестницы, и, воспользовавшись одной из них, приблизился к окну. Оказавшись наверху, он увидел, что Мадлен пришла в себя, а старуха Сюзанна Бридель спит в кресле. Вне всяких сомнений, лесничий видел именно госпожу Гонсолен: она сидела неподвижно, обхватив голову руками, потом вдруг встала. Вид у нее был чрезвычайно расстроенный: лицо бледно, глаза сверкали лихорадочным блеском. Склонившись над Сюзанной Бридель и удостоверившись в том, что она действительно спит, Мадлен направилась к выходу.

Гиде, видевший со своего места только то, что происходило в углу комнаты, все же, несмотря на предосторожности, которые, вероятно, предпринимала госпожа Гонсолен, услышал, как хлопнула дверь. Пламя ночника затрепетало на сквозняке, и наступила тишина.

— Она ушла, — пробормотал лесничий. — Но куда? Зачем?

Спустившись по лестнице, Гиде вошел в дом. Мадлен теперь занимала не свою спальню, а комнату для гостей, куда после обморока ее наскоро перенесли слуги. Покинув комнату, женщина пошла по длинному коридору, который разделял дом на две равные половины. Совершая таинственную прогулку, Мадлен то и дело прислушивалась. Остановившись перед одной из дверей, она бесшумно открыла ее и очутилась в небольшом вестибюле перед гостиной, где лежал труп Гонсолена. Там Мадлен остановилась. Тучи, плывшие по небу, затмевали лунный свет, и темнота стояла кромешная.

Почему она не шла дальше? Что ей здесь вообще было нужно в такой час? Знала ли она, где находится, что делает и что увидит? Не помешалась ли она? Предвидел ли все это доктор Маньяба?

Наконец, Мадлен вошла в гостиную. Она двигалась будто привидение. Казалось, какая-то таинственная сила против воли влекла ее в темноту, к страшному зрелищу, которое ожидало ее в гостиной. Порыв ветра вдруг разогнал тучи, и луна осветила труп. Гонсолен по-прежнему лежал на том тюфяке, на котором его обнаружили Дампьер и Фульгуз. Мадлен снова остановилась. Осознавала ли она, что делает? Не сковывал ли ее страх?

В приоткрытой двери показалась голова Гиде. Он продолжал следить за молодой женщиной. В следующий миг произошло нечто странное. Приблизившись к трупу, госпожа Гонсолен опустилась на колени и замерла. Вероятно, ее охватила внезапная слабость: согнувшись, она оперлась о паркет в том самом месте, где происходила кровавая сцена, свидетельницей которой она была. Перепуганный Гиде оставался неподвижен.

Вдруг Мадлен энергично выпрямилась и, склонившись над трупом, стала делать какие-то странные движения рукой. Казалось, она хотела убедиться в том, что жизнь покинула это тело, а может, и обыскивала его.

Стоя позади женщины, Гиде не видел выражения ее лица. В противном случае его бы охватил страх: бледная, с потухшим взором, Мадлен как будто постарела на двадцать лет. Крупные капли пота проступили у нее на лбу, а дыхание, вырывавшееся из груди, было прерывистым и тяжелым. Гиде пробормотал:

— Она помешалась, помешалась!..

Поднявшись с колен, Мадлен направилась к двери в свою спальню и вскоре скрылась за ней. Лесничий не смел последовать туда. В своей комнате женщина пробыла всего несколько минут, а когда показалась вновь, то ее можно было принять за призрак. Гиде поспешил спрятаться. Мадлен, пройдя мимо него, вернулась в ту комнату, где, ни о чем не подозревая, спала Сюзанна Бридель.

Гиде вышел в сад и опять занял свой наблюдательный пост на лестнице. Он видел, как Мадлен приблизилась к камину. В следующий миг на обоях показался красноватый отблеск, как будто пламя вспыхнуло и тотчас погасло. Лесничий не мог знать этого наверняка: мебель, стоявшая возле окна, закрывала ему обзор. Затем госпожа Гонсолен вновь подошла к Сюзанне Бридель и, убедившись, что та все еще спит, бросилась на кровать, но так и не сомкнула глаз: сон не шел к ней. Спустившись с лестницы, Гиде спрятал ее в сарай и в задумчивости вернулся домой.

XII

На другое утро после допроса Томаса привели к трупу. Лесоруб проявил невозмутимое спокойствие. Следы у сосен вполне мог оставить он. Кроме того, на правом рукаве его плаща, у самого плеча, было отверстие, пробитое пулей. Это стрелял лесничий.

Когда Томасу Луару указывали на все эти улики, он лишь качал головой, давал уклончивые ответы или вообще отмалчивался. Так ничего и не добившись от лесоруба, его отвели обратно в тюрьму. О письме, найденном рядом с телом убитого, сказано ничего не было.

Утром в тот же день Маньяба поспешил к Мадлен. Первым делом доктор поинтересовался у Сюзанны Бридель, как больная провела ночь. Та была убеждена, что госпожа не приходила в себя. Старуха не призналась Маньяба в том, что заснула, и заверяла его, что летаргия молодой женщины не прекращалась.

Доктор подошел к кровати и долго смотрел на госпожу Гонсолен. Продолжительность обморока не удивляла его: в своей практике он уже не раз сталкивался с подобными примерами. Однако он знал, что это состояние не может длиться долго, и ждал, когда больная придет в себя. Несмотря на все свое искусство и опыт, который признавали даже парижские ученые, старый доктор, определяя состояние госпожи Гонсолен, не хотел полагаться только на себя и, позабыв о гордости и соперничестве, отправил посыльного с письмами к двум авторитетным врачам — к Франсуа Горме и Тюро, в Сен-Клод. Маньяба всерьез опасался, что после столь длительного обморока женщина может лишиться рассудка.

Доктора Тюро и Франсуа Горме прибыли вечером. Франсуа и Маньяба недолюбливали друг друга, что в провинции не редкость. Хотя репутация старого доктора давно уже не вызывала никаких сомнений, это не помешало проникнуть в его сердце зависти — единственной человеческой слабости, которой этот действительно замечательный ученый, всю жизнь посвятивший трудам, отдавал дань. Несмотря на учтивость Франсуа, Маньяба испытывал к нему подсознательную неприязнь. В Сен-Клоде об этом было известно всем: доктора не кланялись друг другу и избегали встречаться у знакомых. Впрочем, Маньяба, целиком и полностью преданный своей работе и больным, не любил развлечений и редко выезжал.