Наталья Петрова - Скопин-Шуйский

• Название: Скопин-Шуйский
• Автор: Наталья Петрова
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: История
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-235-03328-3

В череде злодейств и предательств, которыми так богата история Смутного времени начала XVII века, князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский (1586–1610) являет собой один из немногих образцов доблести и чести. Замечательный полководец и умелый дипломат, он сумел очистить Московское государство от сторонников Тушинского вора, и в марте 1610 года — за два с половиной года до подвига Минина и Пожарского! — Москва с ликованием встречала его как своего избавителя. Князь пользовался всеобщей любовью, и кто знает, как повернулась бы история России и скольких бед и несчастий можно было бы избежать, если бы молодой и полный сил воевода, которому не исполнилось и двадцати четырех лет, не умер бы от загадочной и страшной болезни, по слухам отравленный завистниками, своими родичами, не желавшими делиться с ним властью… Автор книги, предлагаемой вниманию читателю, с нескрываемой любовью пишет о своем герое, воссоздавая историю его жизни на фоне драматических и трагических событий, происходивших тогда в России и за ее пределами.

---

Посоветоваться Скопину было не с кем. Семен Головин, конечно, верный соработник и смелый воин, но здесь нужен человек, опытный в сражениях иного рода. Может быть, Якоб Делагарди? Этот хитрый лис хоть и молод, а многое уже повидать успел, — но он все больше со своими воеводами совещается или новые условия по оплате выдвигает. Видно, инструкции короля своего выполняет — что ни день, гонцы письма ему привозят из Выборга. Да и боялся Скопин довериться кому-либо; в свое время они с матерью пострадали от доноса во времена Бориса Годунова — едва не погибли, а всему виной были неосторожно сказанные слова о царской семье. Но необходимость открыть кому-нибудь сердце в трудную минуту, помочь разрешить сомнения — такая естественная человеческая потребность — одолевала Скопина и требовала своего разрешения.

Помог, как всегда, случай. Услышал он от одного из своих воевод рассказ об удивительном старце, который подвизался в Борисоглебском монастыре под Ростовом. Старец тот еще в детстве удивлял всех окружающих, и своих родителей в том числе. Однажды, когда ему было шесть лет, он слушал рассказ о преподобном Макарии Калязинском — Калязинский монастырь располагался рядом с тем селом, где жил мальчик, — и неожиданно горячо воскликнул: «И я стану монахом!» Повзрослев, он действительно принял постриг и много лет жил в монастыре Святых Бориса и Глеба на реке Устье близ Ростова. Там он неустанно молился, держал строгий пост, не пил хмельного, и в жару, и в холод ходил босой и носил на себе ветхое рубище, а под ним — тяжеленные железные вериги для смирения плоти. Руки его никогда не оставались праздными: он шил одежду для нищих, вязал власяницы. Много он претерпел насмешек и поруганий от братии монастыря и даже от игумена; случалось, изгоняли его, и тогда уходил он в другую ростовскую обитель, но все же местом его спасения стал Борисоглебский монастырь. Жил он не вместе с братией, а в затворе, где молился неисходно, как иноки древних времен в пещерах, — да и келья его, тесная и узкая, и впрямь напоминала пещеру или гроб.

За такие подвиги дал ему Господь удивительный дар прозорливости: видеть духовными очами то, что другим людям неведомо, потому из многих городов приходили к нему люди за благословением и даже старцы из далеких монастырей.

Говорили, что однажды во сне — а спал старец, обвязанный железной цепью, лишь час-два за ночь — ему было страшное видение: град Москву в 117-м году от Сотворения мира (то есть в 1609-м) захватили поляки, все царство русское пожгли, а народ посекли и пленили. Заплакал старец и решил идти в Москву, известить о том царя Василия. Царь его принял, выслушал, но удивился его босым ногам и веригам, а царица Марья полотенца вышитые стала старцу дарить. Старец ничего не принял, сказал: «Я приехал не за подарками, а возвестить тебе правду». Побывали и поляки в монастыре преподобного, когда из-под Калязина отошли, и к затворнику Иринарху заходил сам гетман Сапега в келью. «За какого царя, — спрашивал, — ты, старец, молишься?» Но затворник нисколько его не убоялся: «Я в России рожден и крещен, — отвечал старец, — и за русского царя Бога молю». Посмотрел Сапега на узкую, как могила, келью старца, из которой и взять-то нечего, подивился его веригам железным, а еще более стойкости духовной и сказал своим воинам: «Правда есть в батьке велика: в коей земле жити, тому царю и прямити». И не посмел никто тронуть старца Иринарха, хотя монастырь тот поляки и разграбили. Сапеге же старец посоветовал не только что из Ростова, но из Русской земли вовсе уйти как можно скорее и вернуться на родину — иначе примет он здесь смерть.

Рассказ о борисоглебском затворнике Скопин уже слышал в Москве от матери, а сейчас, оказавшись рядом с Ростовом, еще больше утвердился в своем желании получить совет и благословение старца. На следующее утро он отправил верного человека в Борисоглебский монастырь, наказав сказать слово в слово: «Боярин и воевода князь Михайло Скопин просит у тебя, отче, благословение». Вскоре его человек вернулся. Старец, сказал он, жив, из кельи своей по-прежнему не выходит, молится денно и нощно о спасении России от бед, а монастырь сильно разорен, братия мала. Но Скопину он велел передать просфору и свое благословение: «Дерзай, Бог поможет ти!»[546]

С этого времени сомнения уже более не одолевали Скопина, дерзновения ему было не занимать, теперь он твердо знал, куда ему следует идти вместе с войском, и дела его после того явно пошли в гору. Наконец, пришел к нему «в сход» воевода Федор Шереметев со своей ратью, набранной в волжских городах, — а это шесть тысяч человек[547]. Теперь войско Скопина насчитывало уже 18 тысяч[548], и наемники в нем были каплей в море. С такими силами можно и в бой идти!

После успешного освобождения Переславля Скопин решил прямо двигаться к Троицкому монастырю и отправил на помощь сидящим в осаде отряд ратников, другой передовой отряд он послал в Александровскую слободу. Бои у Александровской слободы, по данным дневника Сапеги, произошли между 19 (29) октября и 24 октября (4 ноября) 1609 года[549]. Едва заняли слободу и по приказанию воеводы соорудили в ней деревянный острог вместо сожженной поляками крепости, как разведка донесла о приближении тушинского войска. Скопин решил, что это Сапега двинулся из-под Троицы, объединившись с отрядом Ружинского, — в таком случае поляки представляли собой грозную силу. Но вскоре к Скопину привели языка, который рассказал, что между польскими гетманами вражда, и потому Сапега идти с Ружинским отказался, только людей своих немногих прислал. Это меняло ситуацию.

Свою неудачу на Ходынке под Москвой, когда он проспал нападение войска Ружинского, Скопин не забыл, поэтому Александровскую слободу со всех сторон, на дорогах и подъездах, окружил заставами, поставил в них небольшие отряды, везде рассылал разведку, чтобы брать языков и узнавать планы противника. О службе одного из воинов Скопина в московском походе — окольничего Михайлы Вельяминова — рассказали в челобитной царю через много лет после окончания Смуты его дети. Окольничий Вельяминов был участником всех событий московского похода Скопина. Он вышел вместе с князем Михаилом из Новгорода, сражался за Тверь, у Калязина монастыря, был ранен. Ходил затем под Переславль и под Троицкий монастырь «для языков», был послан Скопиным в Суздаль. Судя по результатам разведки, окольничий Вельяминов задания всегда выполнял успешно: «Да отца ж, государь, нашего да с ним Григорья Валуева посылал боярин князь Михайло Васильевич под Троицу для языков, и отец, государь, наш языки поимал многие и заставки побил»[550].

В конце октября к селу Каринскому под слободой были посланы передовые силы войска, которые по своему обыкновению построили заранее «палисадник и рогатки» и встали в неудобном для атаки польской конницы месте. Оттуда сотни царского войска — конница и пехота — делали вылазки и снова возвращались под защиту укреплений и дружный огонь мушкетов. Неделю продолжались стычки, пока замерзшим полякам не удалось навязать наконец войску Скопина бой. Передовые силы все же не выдержали натиска польской кавалерии и бежали до самой слободы: «Литовски же люди руских столкнуша и топташа их до самых надолбов»[551].

Скопин предусмотрел такое развитие событий, поэтому основные силы расположил за стенами наскоро сооруженного Александровского острога. Предчувствуя скорую победу, польские гусары лихо преследовали бегущих и не ожидали встретить у стен острога сильное войско. Подпустив поляков ближе, Скопин встретил их мощным залпом из мушкетов, а затем ударил по польским хоругвям, смял их и отогнал от Александровской слободы. Даже шведский историк Видекинд впервые в своем сочинении воздал должное войску Скопина и отметил, что в тех событиях «наибольшую славу решительным вступлением в бой приобрели московиты»[552].

Как признавались потом сами поляки, «под Москвою… Скопин очень теснил наших (буквально: „сильно хвосты нашим прищемил“. — Н. П.) построением укреплений, отрезывал им привоз съестных припасов, а в особенности тем, кои с Сапегою стояли под Троицею»[553]. На дорогах караулили разъезды, которые нападали на польских фуражиров.

Скопин являл собой тип полководца, который вникал во все подробности жизни своего войска: от состояния духа воинов до тщательного планирования будущего сражения; не ленился он заниматься вопросами подготовки новобранцев, отличался личной храбростью на поле боя, оставаясь при этом человеком, по отзывам многих, не лишенным милосердия, чем снискал несомненную любовь у всех, знавших его. «И вся полки своя премудро и стройно учредив, и везде полков сам дозираше, и своим боярским премудрым смыслом утверждаше их, и благоразумными словесы полки своя утешаша, и сам многую свою силу и премудрую храбрость показа, пред всеми полки напущающе»[554], — горячо писал о нем современник событий.