Георгий Марков - Старый тракт (сборник)

• Название: Старый тракт (сборник)
• Автор: Георгий Марков
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-4444-0740-0

В книгу вошли произведения, написанные Георгием Мокеевичем Марковым в разные годы и на разные темы, но всех их объединяет одно: безмерная любовь автора к людям и родному Сибирскому краю.

---

Перегудова, к счастью, самого дома не оказалось. Он по обыкновению колесил по району. К счастью потому, что тот рассказал бы обо всем Чистякову. А уж перед тем открывай душу нараспашку, а тут сам еще ничего не решил. Телеграмму принесла жена предрайисполкома. Нетерпение сына и снохи, с одной стороны, растрогало Ивана Егорыча: «Любят они меня, любят!», а с другой — слегка огорчило: «Ну, что они нервничают? Надо же мне все как следует обдумать! Нельзя же меня в таком сложном вопросе за горло брать».

Иван Егорыч отбил ответную телеграмму: «Родные мои Витя и Нина тчк Здоровье мое нормальное зпт самочувствие хорошее тчк Проблема зпт выдвинутая вами зпт не простая двтч думаю зпт посоветуюсь с товарищами зпт сообщу тчк Крепко целую вас и Витюшку тчк Отец».

6

Насчет «посоветуюсь с товарищами» Иван Егорыч написал от души, но понимал это по-своему. Советоваться с кем-либо из райактива он считал преждевременным. Он был убежден, что, с кем бы он ни заговорил на эту тему, поддержки ниоткуда не получил бы.

Самохвалов (директор Подтаежного совхоза) сказал бы по-обычному грубо и прямо: «Да ты что, Иван Егорыч, в обыватели хочешь записаться? Считаю, уезжать нет у тебя морального права. Дождись хоть первого результата в специализации совхозов. Ведь сам же на директоров нажимал нещадно. Или опаска есть, что эксперимент окажется неудачным? А если это не так, подожди годок-другой, порадуйся с нами, успеешь еще с внуком у окошка насидеться».

Застенчивый, тихоголосый предрайисполкома Перегудов, истерзанный язвенной болезнью и неотступными заботами о выпасах, кормозаготовках, дорогах и прочем, повторил бы, вероятно, то, что уже высказал ранее: «Хорошо, Иван Егорыч, что ты живешь по соседству. Припрут трудности, прибегу, как и прежде, за советом. Чистяков, конечно, изрядно книжек начитался. Говорят, у них там в Академии общественных наук в Москве аспирант обязан шестьдесят тысяч страниц освоить. Рекордное прямо дело! А все ж само по себе чтение мудрости не дает. Теорию на практике надо переварить. А какая у Чистякова практика? Самая малость! Не сердись, Иван Егорыч, если на огонек буду заходить».

Еще определеннее высказался бы заврайоно Метелкин Серафим Прокопьевич, привыкший, попросту говоря, «выцыганивать» у колхозов и совхозов на школьные цели все, на что падал глаз: «Иван Егорыч, повремените, не уезжайте, умоляю. Школьное строительство в районе и оборудование кабинетов в школах еще не завершено. Не сочтите за труд, дайте звоночек райпотребсоюзу, пусть в порядке шефского внимания к образованию детишек их пайщиков дадут наряд на пять тысяч кирпичей. И еще бы звоночек в леспромхоз: пусть отпустят триста кубометров пиломатериалов. А вот, говорят, в совхозе у Самохвалова ненужный мотор на центральной усадьбе стоит. Ничего, ничего, что вы теперь не первый секретарь. Ваш авторитет незыблем, они вас не ослушаются. Детки ведь наши, общие, не чужие. Пусть всегда над ними будет солнце, Иван Егорыч».

А райпрокурор? Райвоенком? Председатели колхозов? Нет, нет, ни у кого из них Иван Егорыч не мог бы получить сочувствия относительно отъезда. Все оказались бы против, так как были уверены: хоть и ушел Иван Егорыч на пенсию, а его опыт, его понимание людей, событий, вещей остаются с ним и составляют не его личный, а коллективный духовный капитал партийной организации.

И все-таки Иван Егорыч не зря написал в телеграмме сыну и снохе многозначительные слова «посоветуюсь с товарищами».

Такие товарищи у него были. Правда, фактически их не было, были лишь их имена и память о них — прочная, стойкая, не угасавшая ни на одно мгновение. К ним, к этим товарищам, часто в минуты тяжких испытаний обращался мысленно Иван Егорыч за помощью и поддержкой…

7

Перед въездом в Тепловское со стороны главного тракта находился обширный холм. Отдельные знатоки высказывались, что в далеком прошлом этот холм представлял собой курган с захоронениями. Несколько позже курган был разграблен, и от того времени остались глубокие рвы, похожие на фронтовые траншеи.

Так ли это было на самом деле, никто твердо не знал, но когда люди смотрели на эти рвы со стороны тракта, то они были уверены, что рвы проложены специально. По ним можно легко взойти на самую вершину холма, а там — гладкая площадка в целый гектар. Вот эту-то площадку Иван Егорыч и вспомнил, когда в Тепловском районе начали готовиться к двадцатилетию победы над фашизмом.

Детально осмотрев тогда холм, Иван Егорыч внес на рассмотрение бюро райкома предложение о создании на холме мемориала памяти погибших в Великую Отечественную войну солдат и офицеров. Конечно, соорудить что-нибудь значительное, наподобие памятника, который был сооружен на площади в областном центре, район не мог. Не было для этого ни средств, ни сил. Иван Егорыч ставил более скромную задачу: на середине площадки холма поставить обелиск (воин с каской в руке и с приспущенным знаменем), а справа от него установить чугунные плиты, напоминающие страницы развернутой книги с перечислением имен всех погибших тепловцев.

Бюро райкома одобрило предложение Ивана Егорыча. Трудностей, правда, на пути осуществления этого решения встретилось немало. Обелиск был не металлический, а гипсовый и стоил дешево, но бесплатно все-таки никто его давать не собирался. Нужно было изыскать деньги. Изготавливали такие обелиски в областном центре в мастерской художественного фонда серийно, но Ивану Егорычу хотелось, чтоб для лучшего вида и прочности он был покрыт слоем бронзы. На этот счет пришлось похлопотать: уговорить мастерскую отступить от стандарта, выпросить у одного из директоров завода особый клей, лак, наконец, бронзу. Не сразу согласился принять заказ и чугунолитейный завод, возникший еще в екатерининское время и снабжавший сейчас несколько областей чугунными плитами для домашних печей. Изготовление памятных досок с именами погибших фронтовиков, естественно, требовало нарушить заводской поток.

Когда наконец и это препятствие было преодолено и формовщики закончили выкладку плит, возникла еще одна сложность, о которой Иван Егорыч и мысли не мог допустить. Посетивший Тепловский район инструктор обкома Козлов усомнился в целом в затее райкома. «Перечисление поименно всех погибших фронтовиков не дает гарантии, — писал инструктор в докладной записке обкому, — что на эту почетную памятную доску не попадут лица, проявлявшие на фронте неподготовленность, малодушие, просто трусость. Допустимо ли, чтоб под прикрытием славы подлинных героев мы упрочили в народной памяти имена тех, кто не достоин такого высокого признания». Инструктор настаивал на принятии мер, пока ошибка не стала фактом.

Иван Егорыч не любил сквернословия, и самым сильным его ругательством было безобидное восклицание: «Вот зараза!» — но тут он не стерпел. Когда заведующий отделом оргпартработы обкома позвонил ему и спросил, как он оценивает такое соображение инструктора, Иван Егорыч так хватанул с верхней полки, что сидевший у него в кабинете директор совхоза Федор Федорович Самохвалов, командовавший на фронте артиллерийским полком Резерва Главного Командования, расплылся в довольной улыбке и проговорил: «По-фронтовому, Егорыч. Еще, видать, можешь. Эх, вспоминаю боевые денечки, когда выводил полк на прямую наводку». И лихо взмахнул рукой, прищелкнул пальцами.

А Иван Егорыч в этот же день улетел в обком, и его ровный, как шмелиный гул, говорок слышался то в одном кабинете, то в другом.

— Да вы что, братцы мои, в уме такие нелепые соображения всерьез принимать?! Товарищ Козлов — типичный перестраховщик. Памятником мы прежде всего воздаем должное всем — то есть самому народу. Но мы не Иваны, не помнящие родства, — помня всех, мы помним каждого. Ка-жж-дого! И каждого называем, кто отдал свою жизнь за Родину. Это наш долг и дело нашей совести…

В обкоме с Иваном Егорычем согласились, более того, порекомендовали использовать опыт тепловцев всем районам области. И с тех пор, как мемориал был открыт в День Победы при огромном стечении жителей Тепловского и окрестных деревень, не было другого места, которое так влекло бы Ивана Егорыча. Он бывал тут и в праздники, и в памятные даты, и в самые обыкновенные дни недели.

8

Вот и теперь Иван Егорыч сидел на скамейке, напротив чугунной памятной книги, и не спеша прочитывал список погибших.

— «Синельников Глеб Данилович, политрук», — шевелил губами Иван Егорыч, щурясь от яркого августовского солнца, которое под вечер изменило свой нестерпимо раскаленный желтый цвет и стало ярко-малиновым. «Глебушка Синельников, красавец, певец, отличный спортсмен, до ухода в армию работал секретарем Тепловского райкома комсомола…» — вспоминал Иван Егорыч. Был Иван Егорыч лет на пять старше Синельникова, а между тем многому научился у этого парня. Сколько книг прочитал Синельников, как заботился о своем образовании! Именно Синельников сговорил Ивана Егорыча прочитать некоторые труды русских корифеев естествознания — Тимирязева, Мичурина, Вильямса. Возможно, это чтение и определило судьбу Ивана Егорыча на всю жизнь: он стал аграрием, убежденным аграрием, строителем нового села.