Джордан Белфорт - Волк с Уолл-стрит

• Название: Волк с Уолл-стрит
• Автор: Джордан Белфорт
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-17-081713-9

Автор этой книги — знаменитый делец с Уолл-стрит, биржевой брокер-махинатор, основатель одной из крупнейших финансовых «прачечных» конца XX века. Каждая страница его мемуаров так и дышит гламуром 1990–х: самые быстрые тачки, самые длинные яхты, самые роскошные женщины — и на все это проливается непрерывный дождь хрустящих денежных купюр. Жизнь-сказка, фантастический успех, за которым следует столь же головокружительное падение: предательство друзей, тюремный срок за мошенничество, пожизненный запрет на профессию… В общем, настоящее голливудское кино — недаром же великий Мартин Скорсезе снял по этой книге один из самых дорогих фильмов в истории Голливуда, и главную роль в нем исполнил Леонардо ди Каприо…

---

Тут встрял Камински:

— Это вообще-то лучший способ вести дела в…

Я перебил его на полуслове:

— Гэри, если бы меня волновало твое мнение, то я, блин… — тут я несколько осекся, сообразив, что швейцарские роботы едва ли оценят мою манеру общения, обычную для моих сотрудников, и продолжил с подчеркнутой почтительностью: — Прошу прощения, я бы справился у тебя об этом еще в Нью-Йорке, Гэри.

Лягушатники заулыбались и закивали головами. Я отчетливо прочитал их невысказанное послание: «Да, Камински и вправду дурак, а не только им кажется». Но теперь мой мозг лихорадочно заработал. Камински явно рассчитывал получить комиссионные посредника, если я соглашусь вести дело с этим банком. Иначе с чего бы ему так беспокоиться по поводу моих расспросов? И зачем он старается смягчить их? Раньше я думал, что Камински — просто один из тех зануд, которым нравится демонстрировать, насколько хорошо они осведомлены во всяких ничтожных вопросах. Уолл-стрит просто кишела людьми подобного сорта. Их звали «дилетантами». Но теперь я был убежден, что у Каминского есть финансовый мотив. Если я открою счет в этом банке, он получит вознаграждение. Так вот где собака зарыта!

Словно прочитав мои мысли, Жан-Жак сказал:

— Мистер Камински всегда торопится высказать свое мнение по таким вопросам, как этот. Я нахожу это довольно странным, учитывая то, что он не может ничего ни выиграть, ни потерять от вашего решения. Ему уже выплачено скромное вознаграждение за то, что он свел вас с нами. Ни ваше согласие, ни отказ вести дела с нашим банком никак не повлияют на состояние бумажника мистера Каминского.

Я понимающе кивнул. Мне показалось любопытным, что Сорель не прибегает в своей речи к сослагательному наклонению. Он свободно владел английским языком, включая идиомы и прочие фразеологизмы.

Сорель продолжил:

— Возвращаясь к вашему вопросу, должен вам сказать, что швейцарские власти могут пойти на сотрудничество с американскими властями в одном-единственном случае — если инкриминируемое преступление считается преступлением также и в Швейцарии. Например, в Швейцарии нет закона, карающего за уклонение от уплаты налогов. И если мы получим от американских властей запрос по делу такого рода, мы не пойдем на сотрудничество с ними.

— Господин Сорель совершенно прав, — вмешался вице-президент банка, тощий маленький очкастый лягушатник по имени Пьер (или в этом роде). — Мы не имеем большого пиетета перед вашим правительством, не в обиду вам будь сказано. Но факт остается фактом: мы пойдем на сотрудничество только в том случае, если инкриминируемое вам является тяжким уголовным преступлением также и по нашим законам.

Затем в разговор вступил еще один Пьер — более молодой и лысый, как бильярдный шар. Он сказал:

— Вы увидите, что швейцарский уголовный кодекс гораздо более либерален, чем законы вашей страны. Многие из ваших «тяжких» преступлений не считаются таковыми в Швейцарии.

Господи боже мой! Одного словосочетания «тяжкие преступления» было достаточно, чтобы по моей спине пробежали мурашки. Мне уже была совершенно очевидна вся несостоятельность моей идеи использовать Швейцарию в качестве прачечной… если только, конечно… интересно, могут ли подставные быть легализованы в Швейцарии? Я прокрутил такую возможность в своем мозгу. Сомнительно, но все же следует разузнать подробнее у Сореля в предстоящем разговоре без свидетелей. Я улыбнулся и сказал:

— Хорошо. Мне, собственно, незачем беспокоиться о подобных вещах, поскольку я совершенно не собираюсь нарушать американские законы.

Это была наглая ложь. Но мне понравилось, как она прозвучала. Кого заботило, что это — откровенный гон? По какой-то необъяснимой причине я все еще чувствовал себя вполне непринужденно. Так что я продолжил гнать:

— Я говорю это и от лица Дэнни. Видите ли, наше желание держать деньги в Швейцарии диктуется исключительно одним соображением — обеспечить сохранность активов. Меня больше всего заботит то, что при моем роде деятельности велика вероятность судебного преследования — незаконного и бесперспективного, смею вас уверить. Но я бы хотел узнать — или, говоря начистоту, это для меня важнее всего, — откажетесь ли вы при каких бы то ни было обстоятельствах передать мои деньги какому-либо американскому гражданину (или вообще любому человеку на планете), который надумает возбудить против меня гражданский иск?

Сорель улыбнулся:

— Мы не только не сделаем такого, но мы даже не признаем подобных, как вы их называете, гражданских исков. Даже под угрозой вызова в суд мы не стали бы сотрудничать с вашей Комиссией по ценным бумагам и биржам — несмотря на то, что это государственный регулирующий орган.

Затем, словно ему это только что пришло в голову, добавил:

— Честно говоря, мы не пошли бы на такое, даже если бы предполагаемое преступление считалось тяжким и по швейцарским законам, — и Сорель энергично кивнул, подчеркивая свою мысль: — Даже тогда мы не стали бы сотрудничать!

И он улыбнулся заговорщицкой улыбкой.

Я одобрительно кивнул в ответ и окинул взглядом присутствующих в зале. Все, похоже, были довольны тем, как протекала встреча, — все, за исключением меня. Я был крайне разочарован. Последняя реплика Сореля крайне встревожила меня, и мой мозг работал так лихорадочно, что едва не закипел. Значит, вот как обстоит дело: если швейцарские власти откажутся сотрудничать с Комиссией, у той просто не останется иного выбора, как обратиться с запросом к американским прокурорам. То есть полагаясь на швейцарскую банковскую тайну, я своими руками рою себе яму!

Я начал проигрывать в мозгу все возможные сценарии. Девяносто процентов всех дел Комиссии лежали в плоскости гражданского права. Лишь в тех случаях, когда Комиссия подозревала какое-либо вопиющее нарушение, она могла передать дело ФБР для уголовного расследования. Но если она не сможет проводить свои расследования в Швейцарии, то как она решит, вопиющие у меня нарушения или нет? Откуда они узнают, что многое из того, что я делал, не так уж ужасно?

Я сделал глубокий вдох и сказал:

— Что ж, все это представляется мне вполне резонным, но меня интересует вот что: как американские власти узнают, где искать? Иными словами, как они могут узнать, в какой швейцарский банк посылать запрос? Все счета анонимные, номерные. Значит, пока кто-нибудь не сообщит им номер (я подавил желание посмотреть на Каминского) или хотя бы название банка, в котором вы храните свои деньги, или пока вы сами не проявите беспечность и не оставите те или иные письменные следы, как они узнают, с чего начинать? Они что, просто угадывают номер счета? В Швейцарии примерно тысяча банков, и в каждом, вероятно, сотни тысяч счетов. В общей сложности миллионы счетов, и все с разными номерами. Это все равно что искать иголку в стоге сена. Это совершенно нереально, — я посмотрел прямо в темные глаза Сореля.

Помолчав несколько секунд, Сорель ответил:

— Еще один замечательный вопрос. Но чтобы на него ответить, я хотел бы преподать вам маленький урок по истории швейцарской банковской системы.

Вот это мне нравилось уже больше. Важно видеть последствия событий прошлого — именно это вдалбливал в мою голову Эл Абрахамс во время наших памятных встреч за ранними завтраками. Я кивнул и сказал:

— Да, пожалуйста. Я действительно увлекаюсь историей, особенно когда она имеет отношение к ситуации вроде этой, когда я собираюсь вести дела на незнакомой мне территории.

Сорель улыбнулся и начал:

— Само представление о номерных счетах в каком-то смысле обманчивое. И хотя все швейцарские банки на самом деле предлагают клиентам такую опцию — как способ сохранения конфиденциальности, — каждый вклад привязан к имени, которое хранится в учетном секторе банка.

При этих словах у меня просто сердце упало. Сорель кивнул:

— Много лет тому назад, еще до Второй мировой войны, все было иначе. Видите ли, тогда анонимные счета действительно были стандартной практикой для швейцарских банкиров. Все зиждилось на личных взаимоотношениях и рукопожатии. Многие из тех счетов были корпоративными. Но, в отличие от американских корпораций, это были корпорации держателей векселей на предъявителя, на которых также не указывались имена владельцев. Иными словами, кто являлся истинным держателем бумаг, тот и был полноправным владельцем корпорации.

Но затем пришел Адольф Гитлер со своими мерзкими нацистами. Это очень печальная глава в нашей истории; гордиться нам тут особо нечем. Мы прилагали все усилия, чтобы как-то помочь нашим клиентам-евреям, но должен признать, что так и не сумели оказать им достаточной помощи. Как вы знаете, мистер Белфорт, я — француз. Но думаю, что выражаю мнение любого человека, сидящего в этом зале, когда говорю, что мы бы искренне хотели оказать им максимально возможную помощь, — после этих слов Сорель сделал паузу и торжественно закивал головой.