Тамара Каленова - Университетская роща

• Название: Университетская роща
• Автор: Тамара Каленова
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-9533-6555-0

16 мая 1878 года специальным постановлением Государственного совета Российской империи, в числе других тридцати девяти, был основан Томский национальный исследовательский университет — первое высшее учебное заведение в Сибири. А уже в 1885 году в университет на службу поступил молодой ботаник-флорист Порфирий Никитич Крылов. Именно благодаря его усилиям и самоотверженности Томский университет и поныне окружен уникальным природно-ландшафтным парком — Университетской рощей, памятником природы федерального значения.

О тех далеких днях и событиях, связанных с созданием рощи, и повествует роман известной сибирской писательницы Тамары Калёновой.

---

Флоринский долго ходил по своему великолепному кабинету, разжигая самого себя гневом в адрес нелюбимой газеты. Потом опустился в кожаное кресло под портретом ныне царствующего императора Александра III, призадумался.

Газета, конечно, изрядная пакость, но на заметку отвечать придется. Вот что прискорбно. Изволь считаться с пресловутым общественным мнением!

Он пододвинул к себе изящный лист александрийской бумаги фирмы Ятеса — Василий Маркович обожал нежный кремовый и голубоватый тон этой изысканно-тонкой бумаги — и начал быстро писать.

Ответ редакции «Сибирской газеты»: «Действительно, января 24 дня сего года имел место быть малый пожар в тепличке университета. Погибли незначительные растения. Тропические же экземпляры, оцененные в 700 рублей, не пострадали. Причина пожара — печь, раскалившаяся от усиленного подогрева в виду нынешних небывалых морозов…»

Долго думал, приписать ли что-нибудь острое — ну, хотя бы по поводу личности корреспондента, но воздержался. Не захотел опускаться до уровня писак, спорящих по принципу «ты сам дурак».

Вложил письмо в продолговатый конверт, надписал адрес «Редакция «Сибирской газеты» по улице Почтамтской, дом Бейлина, рядом с аптекой Бота». Вызвал колокольчиком секретаря и велел отправить с рассыльным.

С неприятным делом было покончено.

Воззвание

К флигелю Степан Кирович пробрался между высокими сугробами. Отряхнув с воротника и шапки снег, постучал в квартиру Крылова.

Открыл Пономарев, расплылся в сердечной улыбке. Пригласил в прихожую и тотчас, сделав озабоченное лицо, конфиденциально сообщил, что Порфирий Никитич у себя, но чрезвычайно расстроен: какую-то посылку получил…

Степан Кирович протер затуманенные с мороза очки, огладил редеющие волосы, одернул мешковатый сюртук и вошел в кабинет.

Крылов сидел за дубовым рабочим столом. Перед ним лежали гербарные листы с растениями, пришитыми черной суровой ниткой.

На полу стояла объемистая коробка, из которой, по всей видимости, эти листы были вынуты.

Степан Кирович кашлянул. Крылов обернулся: в глазах его стояла печаль.

— Что-нибудь случилось? — обеспокоено спросил Кузнецов.

— Вот извольте, — Крылов протянул письмо.

Степан Кирович сел на диван и стал читать.

«Милостивый государь, господин ботаник Крылов! Простите, запамятовал Ваше имя и по батюшке. Пишет Вам несчастный отец, чье сердце превращено ныне в холодную пустыню, в которую даже глас всевышнего достигает с неимоверным трудом.

В рождество Христово, во дни ликования и празднеств православных людей, похоронил я своего единственного сына, свою единственную отраду… Он угас, аки свечечка от внезапного сквозняка. Накануне ходил за пятнадцать верст к местному знахарю, долго пробыл у него, что-то записывал. А вернулся, занемог, и к утру его не стало.

Выполняю волю моего Гришеньки — пересылаю Вам его ученые труды: записи и сухие растения. Может быть, в них продлится душа моего возлюбленного сына. Аминь.

Остаюсь в своем горе и совершеннейшем к Вам почтении лампадный человек отец Севастьян Троеглазов».

— По дороге сюда, в Томск, — с некоторым усилием сказал Крылов, жалея разрушать установившуюся тишину, — я познакомился с юношей Григорием Троеглазовым. Бывший студент. Наш, казанский. Заболел бугорчаткой, приехал к отцу-священнику в деревню. Жаждал послужить науке, собирал травы. Вот… что из этого вышло.

— Да, грустная история. Сколько прекрасных юных существ гибнет, не успев расцвести, развить свои дарования! Перед туберкулезом медицина пока что бессильна.

— Бессильна, — с горечью повторил Крылов. — А я слыхал другое. Туберкулез почему-то чаще всего гнездится в бедных семействах, где нехватка пищи, тепла, света… Стало быть, это не совсем медицинская проблема.

— Но Григорий Троеглазов из приличной семьи, студент, — напомнил Кузнецов.

— Вот именно, студент, — подхватил Крылов. — Кому неизвестно положение российского студента?! Нищенство полускрытое. Порой приходится выбирать между куском хлеба и свечой, необходимой для занятий. И российский студент, как правило, выбирает последнее.

Он вспомнил свои студенческие годы, и чувство бессильного гнева сжало сердце. На месте Троеглазова вполне мог быть и он сам. Кто виноват в этом? Что виновато?!

Степан Кирович разделял его мысли. Он вообще прекрасно понимал Крылова, соседа, сослуживца и с недавнего времени друга.

Их судьбы в чем-то сходились. Может быть, в самом главном: ничто не сыпалось им с небес, не давалось легко. Кузнецов родился на четыре года позже, чем Крылов, в 1854 году, в крестьянской семье, в одном из сел Вятской губернии. Окончил уездное училище, а затем гимназию в Казани. Благодаря упорству и усердию в учебе, поступил на историко-филологический факультет, стал кандидатом истории и филологии, читал курс лекций по римской литературе в том же Казанском университете. В Сибирь поехал, не задумываясь. И хотя был здесь он лишен возможности читать лекции — в университете предполагались только медицинские дисциплины, — должность библиотекаря Степан Кирович воспринял как прямую возможность послужить благородному делу просветительства Сибири.

— Что предполагаете делать с коллекцией этого несчастного юноши? — спросил он сочувственно.

— Разберу. Опишу, — медленно ответил Крылов. — Встретится новый вид — дам ему имя Троеглазова. Не встретится, что же… Я уж решил: всех добровольных сотрудников записывать в отдельную тетрадь. Их имена будут принадлежать истории. Имя Григория Троеглазова среди них первое…

— Добровольных сотрудников? — переспросил Кузнецов. — Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду всех сибиряков, которые принесут в университетский Гербарий хотя бы одно растение, — сказал Крылов. — Я уверен, меня поддержат. Сибиряки не откажутся быть моими добровольными сотрудниками! И тому свидетельство — жизнь Григория Троеглазова.

— Это верно. Сибиряки — отзывчивый народ. Но не сибирские власти. Помните, я вам рассказывал, как томский историк и журналист Адрианов попытался было в 1881 году организовать здесь музей?

Он познакомился с Мартьяновым во время путешествия по Саянам, и тот передал в дар Томску солидную коллекцию предметов по всем отделам естествознания из своих запасов. И что же? Музея до сей поры как не было, так и нет. Прав был покойный Михаил Михайлович Сперанский, когда полвека назад писал о том, что Томская губерния по естественным богатствам своим могла быть одной из лучших губерний России, но худое правление сделало из него сущий вертеп разбойников. Худое и, я бы добавил, слепое правление и по сей день мешает всяким полезным начинаниям.

— С музеем не получилось, а с Гербарием выйдет, — тихо проговорил Крылов. — Должно выйти.

— Трудно одному, — вздохнул Кузнецов.

— А я не один, — покачал Крылов и протянул какой-то лист бумаги.

— Что это?

— Воззвание.

— «Граждане сибирской России! — начал читать вслух Степан Кирович. — На ваших глазах возникает новый центр средоточия русской науки и культуры — Томский университет. Во имя будущего славной науки Сибири мы призываем всех мыслящих людей, сибирских интеллигентов оказать содействие в формировании основ ботанических знаний. Наблюдайте, изучайте окружающую вас природу! Собирайте коллекции растений и присылайте в Томск, где они будут научно обработаны и послужат благородному делу познания родной земли. Разрушим неподвижность нашего кругозора!»

Кузнецов остановился, поправил пенсне с высокой дужкой на переносице.

— Ну и как? — с волнением спросил Крылов.

— Неплохо, — ответил Степан Кирович. — Вот только, на мой взгляд, следовало бы подробнее разъяснить, как, когда и каким образом собирать и высушивать растения. Или статью отдельную об этом написать и тоже распубликовать в газетах. А так — ничего.

— Я подумаю, — согласился Крылов, обрадованный поддержкой.

Мысль о воззвании пришла к нему, когда он разбирал посылку Троеглазова. Григорий собрал немного, но это были растения редкие, преимущественно лекарственные. В тетрадочке, вложенной в посылку, он сообщал о способах заготовки этих растений, хранении и применении при различных заболеваниях. Все было исполнено с таким тщанием и любовью, что Крылов, помимо печали о судьбе так рано ушедшего из жизни юноши, испытал и глубокую радость от соприкосновения с трудом чистым и бескорыстным. А сколько их, таких юношей, живущих сейчас на просторах Сибири! Нет, не одинок ботаник Крылов в своей мечте о создании на этой земле подлинной науки! Объединиться бы… И он решил написать. Рассказать о Гербарии, который он задумал создать при университете.

Основа уже есть — собственная коллекция из Пермской и Казанской губерний. Да плюс обширная коллекция с Тарбагатая, из Семиречья, собранная сибирским ученым и путешественником Григорием Николаевичем Потаниным. Эту коллекцию Крылов разыскал в пыльных кладовых мужской гимназии и реального училища. Спас от неминуемой гибели. Да Флоринский еще обещал отдать две небольшие, но ценные коллекции. Одна из экспедиций шведа Нильса Норденшельда, исследователя Шпицбергена и Гренландии, на корабле «Вега» прошедшего северные берега Сибири. Другая — швейцарские растения, собранные Траутшольдом в Альпах.