Натан Файлер - Шок от падения

• Название: Шок от падения
• Автор: Натан Файлер
• Жанр: Современная проза
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-699-68938-5

Девятнадцатилетний Мэтью Хомс живет в расколотом мире, где даже самые безобидные вещи и привычные с детства лица искажаются, черное превращается в белое, а «хорошо» порой не отличить от «плохо». Но Мэтью понимает, как с этим бороться, как сохранить целостность своей личности — в конце концов, он слишком хорошо знает свою болезнь.

Эту историю противостояния героя тому страшному миру, в которой его затягивает недуг, невозможно забыть — настолько она трогает и даже шокирует.

---

У Саймона была гипотония. А также микрогения, макроглоссия, эпикантус, дефект межпредсердной перегородки и улыбчивое, похожее на полную луну лицо. Я ненавижу это место.

Открой рот

Мама откинула лоскутное одеяло, закрывавшее вход, и заглянула внутрь.

— Я снова забыла пароль.

— Тогда ты не можешь войти.

— Скажи мне еще раз, пожалуйста.

— Нет.

Крепко зажав одеяло в кулаке, я заткнул его за батарею.

— Так нечестно.

— Честно. Я ведь тебе уже один раз сказал.

— Супер-Марио.

— Близко.

— Хм. А как звали его подружку?

— Принцесса Пич.

— Да, верно. Тоже нет?

— Не-а. Вообще-то, в этой игре она не Принцесса Пич. Но уже теплее. Вроде того.

— Зашифрованные намеки.

— Что значит «зашифрованные»?

— Это значит, что если ты не скажешь мне пароль, я заплачу.

Я чуть приоткрыл одеяло и смотрел, как она притворяется печальной и как у нее дрожит нижняя губа. Было очень трудно удержаться от смеха.

— Прелестно. Я выплакала все глаза, а мой собственный сын и наследник глядит и ухмыляется.

— Я не ухмыляюсь.

— А что же ты делаешь?

Я и не заметил, как она потихоньку просунула руку в отверстие и, сложив пальцы клювиком, клевала мою руку, пока не добралась до лица и не раздвинула уголки моего рта.

— Ха-ха. Я так и знала!

В детстве бывает приятно немного поболеть.

Лучше, конечно, при этом ходить в нормальную школу, потому что тогда это превращается в маленький праздник. Но если ты учишься дома, то ничего не меняется. Разве только тебе разрешат устроить себе «логово».

— Ладно, — сказал я. — Я дам тебе подсказку.

— Хорошо.

— Я играю в нее прямо сейчас.

Я распахнул одеяло и быстро взял в руки «Геймбой». Мама наклонила голову и скосила глаза на картридж. — Донки Конг!

— Можешь войти.

«Логово» было просто свободным пространством между стеной и спинкой кровати, но я натянул сверху лоскутное одеяло, заткнув его конец за батарею. Мне нравилось там прятаться. Можно было играть в игрушки или смотреть телевизор через щель между занавесками.

Мама опустилась на четвереньки и заползла внутрь.

— Покажи мне, как в нее играть.

— Зачем тебе?

— Что, думаешь, это не для мам?

Места было маловато, но, в каком-то смысле, получилось даже лучше. Уютней.

— Держи большие пальцы на клавишах. Видишь человечка внизу?

— Угу.

— Это Марио. Твоя задача — подняться по лестницам до самого верха, и чтобы тебя не сбило бочкой.

— А что наверху?

— Его подружка.

— Не принцесса?

— Это другая игра. Она уже началась, сосредоточься.

Когда первая бочка сшибла ее, она сказала, что это нечестно, потому что она уже почти добралась до вершины.

— У тебя еще есть две жизни. Подсказывать тебе, когда надо прыгать?

Она не ответила.

— Мама, говорить тебе, когда надо прыгать?

Она поцеловала меня в щеку.

— Да, пожалуйста.

Я не умею читать мысли. Я не могу сказать, что мама при этом подумала. Иногда мне кажется, что люди могут помещать мысли мне в голову или, наоборот, забирать. Но с мамой ничего такого нет.

— У тебя лучше получается, чем у папы.

— Правда?

— Он так и не сумел дойти до второго уровня.

Моя мама сделана из острых углов и торчащих костей, ее особо не пообнимаешь. Но она пристроила на колени подушку, чтобы я мог положить на нее голову, и мне было удобно.

На обед она приготовила тушеные овощи.

Обычно мы едим за столом. Но в этот раз мы отнесли наши тарелки в «логово». Я вдруг почувствовал вялость и безразличие.

— Поешь хоть немного, милый.

— Глотать больно.

Мама посмотрела мое горло и сказала, что миндалины по-прежнему опухшие и что, когда поедим, она заварит мне еще Лемсипа, а потом взяла мою ложку и стала кормить меня, как маленького, подбирая кусочки еды с подбородка. И вдруг она сказала:

— Почему больше одной жизни?

— Что?

— В компьютерных играх. Какой смысл в дополнительных жизнях? Никакого.

— Просто такие правила.

Она покачала головой.

— Но ведь это глупо, правда? Может, поиграем в Лилу?[2]

Я открыл было рот, и она запихнула в него еще одну ложку. Не какую-нибудь пластиковую ложечку, и не детскую. Обычную ложку.

Mon ami[3]

Он врывался в мою комнату и ждал, стоя у изножья моей кровати, широко раскрыв глаза и почти не моргая. Иногда, когда у меня не было настроения, я отсылал его. Сейчас жалею.

Но чаще, заразившись его энтузиазмом, я, еще не до конца проснувшись, вставал с постели и загружал N64. Мы сидели в креслах-мешках, играли в Марио 64 и спорили о том, как можно разблокировать Луиджи. Без четверти семь к нам обычно заходил отец и говорил, что сегодня мы должны прилежно учиться, а он идет зарабатывать нам на хлеб. Мой отец всегда так выражается. Зарабатывать на хлеб. Мне нравится.

Но вообще-то, он заходил в мою спальню не для этого, а чтобы мы с Саймоном могли проделать ставший уже привычным трюк. Мы обычно слышали, как он поднимается по лестнице к двери моей спальни. Его шаги было трудно не услышать, потому что он носил тяжелые ботинки со стальным носком, и еще он хотел, чтобы мы его слышали. Он нарочно тяжело ступал и обычно говорил маме что-то громкое и недвусмысленное, типа:

— Пока, дорогая. Я только зайду попрощаюсь с мальчишками.

Услышав это, мы с Саймоном быстро прятались за дверью, так что, заглядывая в комнату, отец не мог нас видеть. Он заходил, притворяясь удивленным, бормоча:

— Куда подевались эти мальчишки?

Это было глупо, потому что к тому моменту Саймон не мог сдерживаться и громко хихикал. Да и все равно мы знали, что это понарошку. Для забавы. И самая большая забава начиналась, когда мы с Саймоном выпрыгивали из-за двери и валили отца на пол.

Мы так играли, когда Саймон был жив, но потом, когда его не стало, я всегда вставал позже отца. Без четверти семь он заходил в мою комнату и видел, что я уже проснулся и лежу с открытыми глазами. Отец не знал, с чего начать. Ему, наверное, было очень трудно.

Но он все равно заходил ко мне каждое утро, чтобы просто посидеть рядом со мной пару минут.

— Привет, mon ami. Как дела?

Он ерошил мои волосы, а потом мы разыгрывали наше фирменное рукопожатие. — Ты ведь не будешь сегодня сачковать на занятиях с мамой?

Я кивал в знак согласия.

— Молодчина. Учись прилежно, а когда вырастешь, устроишься на хорошую работу и будешь заботиться о своем стареньком отце.

— Я постараюсь, mon ami.

Это началось во Франции, когда мне было пять лет. Поездку за границу мама выиграла в конкурсе рассказов журнала «Тру Лайвз» — не более восьмисот слов о том, что делает вашу семью непохожей на других. Она писала о радостях и горестях родителей, воспитывающих детей с синдромом Дауна. Думаю, я там даже не был упомянут. Судьям понравилось.

Есть люди, которые помнят, что с ними было в раннем детстве. Я даже встречал людей, которые говорили, что помнят свое рождение.

Самое раннее мое воспоминание: я стою в луже воды, оставшейся после отлива в каменном блюдце. Отец держит меня за руку, чтобы я не упал, а в другой руке у меня новая сетка, которой мы ловим рыбу. Я помню не все, только фрагментами: холодная вода, доходящая мне почти до колен, чайки, лодка вдалеке и все такое. Но отец помнит больше. Он помнит, о чем мы разговаривали. Пятилетний мальчик и его отец говорили обо всем на свете, начиная с того, есть ли у моря берега, и кончая тем, куда прячется на ночь солнце. Стоя в той луже, я мог болтать что угодно, отец все равно любил бы меня. Вот и все. Мы стали друзьями. А поскольку дело происходило во Франции, мы стали amis. Думаю, все это не имеет большого значения, просто вспомнилось.

— Пока. Пошел зарабатывать на хлеб.

— Тебе правда надо уходить, пап?

— Да, пока мы не выиграли в лотерею.

Потом подмигнул мне, и мы снова обменялись нашим фирменным рукопожатием. — Смотри, учись хорошо.

На маме была ночная рубашка и дурацкие тапочки в форме зверушек, которые Саймон выбрал ей в подарок на день рождения.

— Доброе утро, малыш.

— Расскажи мне еще про Францию, мам.

Она вошла в комнату, раздвинула занавески и на мгновение превратилась в безликий силуэт, стоящий на фоне окна. Потом повернулась ко мне и снова, в точности как раньше, сказала:

— Милый, ты очень бледный.

Утренняя пробежка

Я представляю, как мама снова застегивает молнию на моей оранжевой зимней куртке и натягивает на меня капюшон, так что серая меховая подкладка липнет к моему вспотевшему лбу и щекочет уши. Все происходит именно так, как я себе представлял. Выпитый залпом горячий мед с лимоном из кружки, которую я ей когда-то подарил, — теперь из нее пьют все подряд — и горькое известковое послевкусие толченого парацетамола у меня во рту.