Бернарден Сен-Пьер - Поль и Виргиния. Индийская хижина

• Название: Поль и Виргиния. Индийская хижина
• Автор: Бернарден Сен-Пьер
• Издательство: Academia
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1937

Издавая к 200-летию со дня рождения Бернардена де-Сен-Пьера (1737—1814) его наиболее известные произведения — «Поль и Виргиния» (1787) и «Индийская хижина» (1791), — издательство «Academia» знакомит круги советских читателей с этими книгами, давно исчезнувшими с нашего книжного рынка: «Поль и Виргиния» была издана в русском переводе в 1801, 1890 и 1913 гг., а «Индийская хижина» — в 1805 и 1913 гг.

---

Виргиния отвечала ему: «О брат мой, лучи солнца поутру на вершинах этих утесов не так радуют меня, как твое присутствие. Я очень люблю свою мать, очень люблю и твою; но когда они именуют тебя сыном, я люблю их еще больше. Ласки, которыми они осыпают тебя, для меня более ощутительны, нежели те, которые выпадают на мою долю. Ты спрашиваешь меня, отчего ты меня любишь; но ведь все, что вместе росло, любит друг друга. Взгляни на наших птиц: выращенные в одних гнездах, они, как мы, любят друг друга; они всегда вместе, как и мы. Послушай, как зовут они друг друга, как перекликаются в деревьях! Не так ли, когда эхо доносит мне песни, которые издает твоя свирель на вершине горы, я повторяю их слова в глубине этой долины? Ты дорог мне особенно с того дня, когда ты хотел биться за меня с господином рабыни. С той поры я часто говорила себе: «Ах, доброе сердце у брата моего; без него я умерла бы с испугу». Я каждый день молю бога за свою мать, за твою, за тебя, за бедных слуг; но когда я произношу твое имя, мне чудится, что рвение мое увеличивается. Я так усердно прошу бога, да не случится ничего дурного с тобой! Зачем уходишь ты так далеко и так высоко за цветами и плодами для меня? Разве мало их у нас в саду? Смотри, как ты устал. Ты весь влажный». И белым платочком она отирала ему лоб и щеки и много раз целовала его.

Между тем с некоторых пор Виргиния почувствовала в себе неведомый недуг. Прекрасные голубые глаза окаймились чернотою; лицо ее пожелтело; общее томление изнуряло ее тело. Не было более ясности на ее челе, ни улыбки на ее устах. Она была то беспричинно весела, то беспричинно грустна. Она бежала своих невинных игр, сладостных своих трудов и общения с любимой семьей; она блуждала то здесь, то там, по уединеннейшим местам поселка, везде ища покоя и нигде не находя его. Иной раз, увидя Поля, она задорно шла к нему; но вдруг, почти уже приблизясь, она испытывала внезапное смущение; яркая краска вспыхивала на бледных ее щеках, и глаза ее не решались больше встретиться с его глазами. Поль говорил ей: «Зелень кроет эти утесы, наши птицы поют, завидя тебя; все весело вокруг тебя, одна ты грустна». И он старался оживить ее поцелуями. Но она отворачивалась и, дрожа, убегала к матери. Несчастная чувствовала, что ласки брата волнуют ее. Поль ничего не понимал в этих столь новых и столь странных капризах.

Беда редко приходит одна. Лето, одно из тех, что время от времени опустошают страны, расположенные между тропиками, раскинуло и здесь свою пагубу. То было в конце декабря, когда солнце, в знаке Козерога, в течение трех недель сжигает Остров Франции отвесными лучами. Юго-восточный ветер, который царит здесь почти круглый год, более не дул. Длинные столбы пыли подымались на дорогах и оставались висеть в воздухе. Земля трескалась повсюду, трава была сожжена; горячие испарения подымались по склонам гор, и большая часть ручьев высохла. Ни одного облака не было с моря. Днем медно-красные пары поднимались над равнинами и казались на закате как бы пламенем пожара. Даже ночь не вносила свежести в рту раскаленную атмосферу. Лунный диск, необычайной величины, совершенно красный, восходил на туманном горизонте. Стада, измученные на склонах холмов, вытянув шеи к небу и нюхая воздух, оглашали долины жалобным ревом. Даже кафр, стерегший их, ложился на землю, ища прохлады; но почва была всюду раскалена палящим солнцем, удушливый воздух шумел жужжанием насекомых, стремившихся напиться крови людей и животных.

В одну из таких знойных ночей Виргиния почувствовала, что усиливаются все признаки ее недуга. Она поднималась, садилась, вновь ложилась, но ни в одном положении не могла найти ни сна, ни отдыха. Она пошла при свете луны к своему озерцу. Там она видит источник, который, несмотря на засуху, еще бежит серебряными нитями по темному склону утеса. Она погружается в свое озерцо. Сначала свежесть оживляет ее, и тысячи приятных воспоминаний приходят ей на ум. Она вспоминает, как в детстве мать и Маргарита любили купать ее с Полем в этом самом месте; как впоследствии Поль, сохранив для нее это купанье, углубил его, покрыл дно песком, а по краям посеял душистые травы. Она видит сквозь воду на нагих своих руках и на груди отсветы двух пальм, посаженных при рождении ее и брата, которые сплелись над ее головой зелеными своими листьями и молодыми кокосами. Она думает о привязанности Поля, более сладкой, нежели ароматы, более чистой, нежели вода источников, более сильной, нежели соединившиеся пальмы, — и вздыхает. Она вспоминает о ночи, об уединении, и сокрушительный огонь охватывает ее. Тотчас же выходит она, испуганная этой опасной тенистостью и этими водами, более жгучими, нежели солнце жаркого пояса. Она бежит к матери, дабы в ней найти опору против самой себя. Несколько раз, желая поведать ей о своих страданиях, она сжимала ее руки в своих. Несколько раз она готова была произнести имя Поля, но стесненное сердце ее не давало ей высказаться, и, прижав голову к материнской груди, она могла лишь залить ее слезами.

Госпожа де-ла-Тур хорошо понимала причину недуга дочери, но сама не осмеливалась завести с ней об этом речь. «Дитя мое, — говорила она ей, — обратись к богу, который по воле своей располагает и здоровьем и жизнью. Он испытует тебя сегодня, дабы завтра вознаградить тебя. Подумай о том, что мы на земле лишь для того, чтобы творить добродетель».

Между тем ужасающие эти жары подняли с океана пары, которые покрыли остров словно огромным зонтом. Вершины гор собирали их вокруг себя, и длинные борозды огней время от времени появлялись у их отуманенных пиков. Скоро ужасные громы потрясли раскатами леса, равнины и долы; проливные дожди, подобные водопадам, хлынули с неба. Пенящиеся потоки понеслись по склонам этой горы; дно котловины стало морем, возвышенность, где стояли хижины, — маленьким островком, а выход из этой равнины — шлюзом, откуда беспорядочно уносились вместе с ревущими видами куски земли, деревья и камни.

Вся семья, дрожа, молилась в хижине госпожи де-ла-Тур. Крыша страшно трещала под напором ветра. Хотя дверь и ставни были плотно закрыты, можно было различить сквозь щели строения все предметы: так ярки и часты были молнии. Бесстрашный Поль, сопровождаемый Домингом, ходил от хижины к хижине, несмотря на ярость грозы, тут укрепляя стены новыми подпорками, там глубже втыкая их; он входил внутрь лишь для того, чтобы утешить семью надеждой на скорый возврат хорошей погоды. Действительно, к вечеру дождь стих; юго-восточный пассат принял обычное свое направление; грозовые тучи понесло к северо-западу, и заходящее солнце появилось на горизонте.

Первым желанием Виргинии было снова увидеть место своего отдохновения. Поль робко приблизился к ней и предложил ей руку, чтобы помочь ей идти. Она, улыбаясь, взяла ее, и вместе вышли они из хижины. Воздух был свеж и звонок. Белые дымки поднимались со склонов горы, изборожденных здесь и там пеною потоков, высыхающих повсюду. Что до сада, то он весь был изрыт ужасными оврагами; большая часть плодовых деревьев была вырвана с корнем; большие груды песку покрывали луговины и засыпали купальню Виргинии. Впрочем, оба кокоса стояли на месте и пышно зеленели; но кругом не было ни зелени, ни беседок, ни птиц, исключая нескольких зябликов, которые на вершине ближнего утеса оплакивали жалостным пеньем гибель своих птенцов.

При виде этого опустошения Виргиния сказала Полю: «Вы принесли сюда птиц, а ураган убил их. Вы насадили сад — он разрушил его. Все гибнет на земле; одно только небо не меняется». Поль ответил ей: «Отчего не могу я дать вам что-либо небесное? Впрочем, даже и на земле у меня нет ничего». Виргиния возразила, краснея: «У вас есть образок святого Павла».

Едва только сказала она это, как он побежал за ним в хижину своей матери. Этот образок был небольшой миниатюрой, изображающей отшельника Павла. Маргарита очень почитала его; она долго носила его на шее, когда стала девушкой; потом, сделавшись матерью, она надела его на ребенка. Случилось даже, что, будучи беременной и покинутой всем светом, она так часто глядела на изображение этого блаженного отшельника, что передала своему ребенку некоторое сходство с ним. Это и заставило ее назвать его этим именем и дать ему в покровители святого, проведшего свою жизнь вдали от людей, которые и ее сначала оскорбили, а затем покинули.

Виргиния, получив из рук Поля этот образок, сказала ему взволнованным голосом: «Брат мой, он всегда будет со мной, пока я жива, и я никогда не забуду, что ты отдал мне единственную вещь, которой обладал на свете». При этом возврате нежности и непринужденности Поль хотел поцеловать ее, но с легкостью птички она ускользнула от него и оставила его вне себя, ничего не понимающим в столь необычном поведении.

Между тем Маргарита говорила госпоже де-ла-Тур: «Отчего бы не поженить нам наших детей? Они питают друг к другу сильнейшую страсть, которой сын не сознает еще. Когда природа заговорит в нем, тщетно будем мы блюсти их. Всего надо опасаться».