Анна Козлова - Открытие удочки

• Название: Открытие удочки
• Автор: Анна Козлова
• Издательство: Амфора
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-367-00287-0

Анна Козлова не без оснований считается лидером ультрашоковой литературы, и вполне закономерно, что ее творчество вызывает неоднозначную реакцию. Так, вошедший в настоящий сборник роман «Открытие удочки», впервые опубликованный в альманахе «Литрос» в рубрике «Скандальный роман», возмутил часть критиков «провокационностью и аморальностью», другая же часть удостоила его восторженными рецензиями и выдвинула на соискание премии «Национальный бестселлер».

В сборник также включены рассказы, написанные автором в разные годы, а открывает его новая повесть «Превед победителю».

---

Хорошенько накачавшись в баре, я снова села в джип и поехала по магазинам. Через пару часов, завалив заднее сиденье пакетами с барахлом, я (уже почти протрезвев) подъехала к бутику Фенди, на котором Люба, собственно, и заостряла мое внимание. Стоявшие у порога ниггеры почтительно распахнули передо мной двери («Как хорошо они прислуживают! — восхищалась в свое время Люба. — Похоже, развлекать и шестерить — это просто их призвание»), и я вошла в абсолютно пустой магазин — ведь была среда, — и мне навстречу выскочил хозяин. Сказать по правде, я даже не увидела его — этого средних лет иранца с перстнями от Картье на пальцах, привыкших точно и исправно подсчитывать money.[4] Как вкопанная я остановилась перед кремовым пальто из лайки, понимая, что сойду с ума или, по крайней мере, дойду до нервного срыва, если эта шмотка не будет моей, — на меня иногда находила своего рода покупательская мания, и я могла не спать ночей, до одурения вспоминая какое-нибудь кольцо, которое впоследствии теряла, пьяная, или блузку, обреченную быть прожженной сигаретой при первом же выходе в свет. Пальтишко стоило семь тысяч дирхамов, и, угадав мою заинтересованность, хозяин магазина предпочел не ходить окольными путями и сказать все прямо.

— Madam, — обратился он ко мне, — I suppose, you know, how magnificent you are. I want to offer you some agreement. Three days, every moment, when I call for you, you should come here and fuck with me. On the second day you can take this coat and it will be yours. If this conversation is offensive to your feelings, tell me, and I won’t say any more word.[5]

— It’s okay,[6] — ответила я, — it’s okay.

Конечно, мне пришлось позвонить Любе и объяснить, почему я остаюсь на три дня в Абу-Даби, мне пришлось пропустить один день на работе и потерять тысячу баксов, но в конечном счете я все-таки заполучила это многострадальное пальто, и в Дейру я ехала пьяноватая и счастливая, надеясь только, что никогда больше не увижу владельца магазина, с которым мы заключили столь оригинальный agreement.[7]

Я была одета именно в это пальто, когда мы с Любой вернулись домой из ресторана Russkaya devochka, где наелись блинов с икрой и напились водки (мы специально попросили прислуживающих ниггеров принести нам водку безо льда, «in the most small glasses[8]»), и застали в dinings Дауда, который находился там по приглашению Любиного мужа. Выяснилось, что Дауд служит коммерческим директором в одном из дубайских туристических офисов и имеет какие-то дела с конторкой Любиного мужа — «деда», как она его называла.

Они пили виски, и мы присоединились к ним, переодевшись в халаты и восстановив смазавшуюся в ходе ресторанной пьянки косметику, — к счастью, Любин дед быстро нажрался и вырубился, а Люба перед тем, как заснуть в ванной, успела раздеться догола (пьяная, она всегда раздевалась догола) и станцевать на столе одинокое танго. Мы с Даудом сидели рядышком на диване до семи утра и бесцельно исповедовались друг другу — он рассказал мне историю про хохлушку, которая его обокрала и вдобавок оставила телефонный счет на пять тысяч долларов, а я поведала о Яшаре, заставлявшем меня торговать героином в стамбульских ночных клубах и выбившем мне зуб на заключительном аккорде нашего романа.

— А зачем ты с ним жила? — спросил Дауд.

— Это был такой мужик, которому многое можно было простить, — сказала я, протягивая руку за бутылкой виски, но Дауд опередил меня и разлил виски сам.

— Почему? — поинтересовался он; уже тогда я заметила, что Дауд сопровождает каждую мою сентенцию полным набором вопросительных слов русского языка — то ли он был невероятно туп (так и оказалось), то ли хотел во всем дойти до сути.

— А ты не понимаешь? — в свою очередь спросила я.

— Секс? — В действительности Дауд все понимал.

— Да, секс, — сказала я. — Чем еще можно заниматься с мужчинами?

— Почему ты с ним не осталась? — продолжал допытываться он.

— Что, по-твоему, я должна была мыть тарелки в Турции? — искренне удивилась я.

— Нет.

На этом наш разговор был прерван Любой, которая вывалилась из ванной, завернувшись в полотенце, и сказала: «Ебаный в рот, как можно было так нажраться, я же всю ночь дрыхла в душевой кабине!» Она, разумеется, подсела к нам и попросила меня налить ей виски. «Sweety,[9] — сказала она, — я сдохну, если сейчас же ты не нальешь мне этого гребаного виски и я не выжру его залпом». После этого Люба сильно подрагивающими пальцами приняла из моих рук полстакана чистого виски (лед, который мы заказывали накануне, давно растаял), опрокинула его в себя и закурила.

— Уже гораздо лучше, — сказала она своим обычным тоном, чуть растягивая слоги. — Главное — справиться с блевотиной после первого стакана, а потом ты уже чувствуешь себя свободной.

Мы выпили еще одну бутылку, после чего Дауд отправился в офис.

Что касалось нас с Любой, то мы никуда не спешили и начали нажираться с утра.

— Понравился он тебе? — спросила она, нетвердо поднимаясь с дивана, с явно прочитываемым намерением отправиться к бару и достать еще одну бутылку.

— Да, он ничего, — ответила я.

— Ничего! — передразнила меня Люба. — Я сама хотела с ним переспать примерно год назад. Я пришла к нему в офис без трусов и сказала: «Знаешь, Дауд, на мне нет трусов», а он мне ответил: «Люба, вам купить трусы?»

Мы расхохотались.

— Эти гребаные суки все такие, — пьяно разглагольствовала Люба, закуривая сигарету не с той стороны, — не хотят мешать секс и бизнес. Сколько у меня было арабов, и я могу тебе сказать… — Люба на секунду потеряла нить повествования, но довольно быстро вспомнила, о чем шла речь. — Тоска, — сказала она. — Они не способны потерять голову, как мы, если мы действительно любим кого-нибудь… Поехать в другой город, в другую страну… — Она сделала неточное движение, пытаясь стряхнуть пепел, и рухнула на пол.

Мы снова залились пьяным хохотом, и я тоже сползла с дивана.

— Что бы я хотела… — Люба снова взяла сигарету в рот не тем концом, и я была вынуждена вырвать ее, прикурить по-человечески и вернуть ей. — Спасибо, — сказала она, — Дауд бы, наверное, сказал: «Люба, вам купить новую пачку?» Я бы хотела влюбиться в кого-нибудь до безумия — понятно, что он окажется очередным никчемным хуем, но мне, честно говоря, все равно. Пускай у него не будет ни хуя денег, если я полюблю его, я все сделаю сама — ему останется только ходить по ресторанам и подписывать сраные счета. Я бы родила ему ребенка. Ясно, — Люба залпом допила свой стакан и передернулась, — ясно, что этим сукам не нужны дети, но я так хочу ребенка, девочку, я бы ей все дала, я бы жопой своей расплачивалась, чтобы только у нее было все самое охуенное в этой жизни…

— Любаня, — из спальни появился Любин муж, в костюме с галстуком, и решительно направился к двери, — больше не пей. — Не дослушав Любиного ответа, выражавшего гипотетическое согласие или несогласие с его пожеланием, он ушел.

— Да, мать твою! — разнузданно крикнула Люба закрывающейся двери. — Ты сказал, и я перестала! Я тебе тут, блядь, не Манька, чтобы полы тереть и тебя слушать.

Я валялась на персидском ковре в смеховой истерике, когда Люба наконец, высказав все, что она думает по поводу сомнительного авторитета собственного престарелого мужа, сползла ко мне и спросила:

— Ты жрать не хочешь?

— Дико, — ответила я.

— Тогда надо позвонить вниз, этим долбаным ниггерам, и сказать, чтобы они волокли сюда шишдаук, копченый salmon[10], этот их сраный джяджик, охуенное количество льда, пять бутылок австралийского красного и чтобы еще все здесь накрыли и стулья подвинули…

— Звони. — Я протянула ей телефонную трубку.

— Звони лучше ты, я сейчас просто ни слова не скажу на этом гребаном английском, — ответила Люба.

Я действительно позвонила в room service и заплетающимся языком заказала нам жратвы. Мы поели и завалились спать прямо в dinings, а когда я проснулась, был уже вечер — в окна струилась бесчувственная чернота, пунктирно прерываемая светом фар проносившихся мимо машин, и Люба, снова пьяная, разговаривала с кем-то по телефону.

— She likes you… — говорила она. — Yes, sweety, she told me.[11]

— С кем ты разговариваешь? — спросила я, протирая глаза и отмечая, что на столе стоят две неоткупоренные бутылки австралийского и неизвестно откуда взявшаяся бутылка водяры — судя по всему, проснувшись, Люба заказала водяру и теперь нажиралась, смешивая ее с апельсиновым соком.

— Это Дауд, — сказала она, прикрывая трубку рукой. — Он сейчас едет к нам.

— За каким хуем? — спросила я.

Люба отмахнулась и продолжила:

— You should buy it, but…[12] — очевидно, она наконец осознала, с кем, собственно, трендит уже больше часа, и сказала: — А хули мы говорим по-английски? Приезжай, и она сама тебе все скажет, если захочет, чего я-то здесь распинаюсь?

Вскочив с дивана, я начала судорожно и бесцельно бегать по всему дому, матеря Любу за то, что она меня не разбудила.

— Он только что позвонил, — оправдывалась она, так же бесцельно бегая за мной со стаканом водки в руке.