Йен Фишер - Ночной консьерж

• Название: Ночной консьерж
• Автор: Йен Фишер
• Жанр: Триллер
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-17-07833

  У Кристины Ларсен никогда не было взаимопонимания с отцом. Он – шведский миллиардер, владелец одной из крупнейших компаний в Европе, она – анархистка, презирающая бизнес отца. Все меняется, когда Свен Ларсен бесследно исчезает при загадочных обстоятельствах. Интерпол и спецслужбы бессильны, и Кристина самостоятельно начинает поиски. Выясняется, что некий Ночной Консьерж организовал Свену Ларсену визит в столицу России. Девушке придется вести настоящую охоту на незнакомца, чтобы разгадать семейные тайны и спасти отца… Йен Фишер – новое имя в мировой литературе. Писатель со скандинавскими корнями, он знает Москву не понаслышке. Некоторое время Йен Фишер под другим именем занимался в Москве подпольным туристическим бизнесом: организовывал состоятельным иностранцам туры с запрещенными развлечениями. Отсюда – такое количество ошеломляющих деталей в его романе, который открывает авторскую серию «SIRENA».

---

Отныне клиент Сержа – студент стокгольмского театрального колледжа. Он приехал по обмену в Россию, влюблен в ее сценические традиции, мечтает поближе познакомиться с творчеством Чехова и Станиславского, а еще лучше – ощутить быт и потребности их героев. Поэтому готов трудиться рабочим сцены в самом простом и скромном театре.

Туда они сейчас и направлялись. Старинный приятель Сержа, помощник режиссера в ярославском драматическом театре имени Волкова Костя Муруди обрадовался, узнав, что какой-то сумасшедший студент из Швеции готов две недели вкалывать у него на побегушках, не претендуя на зарплату.

– Покажешь ему настоящую Россию, Костян? Парень жаждет общения, народных традиций, духовности, прочих фольклорных развесов… Короче, напои его хорошенько с видом на кремль, а потом попарь с девчонками в бане по-черному.

– Он хочет прикоснуться к нашей загадочной душе? – Театральный деятель широкого размаха и непризнанный гений Костя Муруди маялся похмельем, когда Серж отвлек его звонком. – Он хочет? Тогда все будет! Я ему такую калинку-малинку покажу – в макаронину свернется! Будь спокоен. Ты только уточни, «белочку» делаем пациенту или усугублять пока не будем?

– Я тебе дам «белочку»! За здоровье студента отвечаешь лично!

– Йес, сэр!

Румяный круглолицый тридцатилетний толстяк с проплешиной в полголовы уже пыхтел на перроне, соревнуясь с паровозом. Серж знал Костю четыре года, и за этот срок тот ни разу не позволил усомниться в своем безудержном оптимизме. Муруди всегда безоглядно радовался жизни, не обращая внимания, дает она к тому повод или нет. Он смеялся, будто на свете не существует войн, болезней, нищеты, смерти. К иностранцам, которые частенько заезжали в «волковский» театр, Костя Муруди относился снисходительно, как к детям, которым в жизни почему-то достались более дорогие игрушки. Но они от этого не стали счастливей. Не подозревая о существовании секс-туризма, Костя был уверен, что иностранцы приезжают в Россию, чтобы прикоснуться к загадочной русской душе. Дабы не разочаровывать наивных туристов, расчетливый помреж старался следовать поговорке «Чужая душа – потемки, а своя – вдвойне!». Поэтому он давно и осознанно перестал понимать сам себя, вживаясь в образ загадочного, непредсказуемого и слегка диковатого русского. На глазах изумленных туристов Костя иногда проделывал аттракционы – то принимался плакать на красный шар заходящего солнца, обрывая пуговицы с рубахи, то истово крестился на заборные надписи, а один раз даже залаял вслед траурной процессии. «Больно вам?! Больно?!» – тряс он за плечи незадачливых туристов, указывая миссионерским перстом то на стаю птиц, то на афишу группы «Руки вверх» на заборе, то на ржавые «жигули», грохотавшие мимо по ухабам. «Во-о-от! – палец Муруди взлетал вверх. – Вам все равно, а мне за всех вас больно».

Костя несся навстречу Сержу и Ганди по перрону, широко улыбаясь и размахивая дырявой советской авоськой, которую наверняка одолжил в реквизиторском отделе. Из авоськи аппетитно выглядывали два горлышка винных бутылок, пучок зеленого лука и головка сыра. Двадцать минут спустя компания уже разливала массандровский портвейн в пластиковые стаканчики, соображая на троих в живописном сквере с видом на могучую реку.

– Volga? Volga. O! Volga… – как мантру повторял захмелевший Ганди, проливая портвейн на белую футболку, отчего надпись «Х… войне!» казалась сверстанной на кровавом фоне.

– Да-да, дружок, это тебе не Темза какая-то… Или что там у вас на Шведчине? Будешь бегать сюда, актрисок жарить! Они у нас под туристов лезут с превеликим наслаждением… Только Аленку и Галку не вздумай! Причиндалы оторву! А суфлершу Машку, толстую Людку и примадонну Серафиму Александровну – сделай одолжение! У них необходимость. Жить пристрою в общежитие театра, не дворец, конечно, но тебе-то что… общага малосемейная, благоустроенная, не хуже твоей стокгольмской лачуги. Но учти, вкалывать придется. Ой, придется. Ты у меня все про калинку-малинку поймешь.

Ганди кивал растрепанной головой, и в пьяных глазах его Сержу чудились робкие проблески того, что философы прошлого смущенно называли счастьем.

– Не понять тебе, малахольному, не понять внутреннего сияния этих звезд! – Костя обнимал захмелевшего Ганди и спрашивал навзрыд: – Что? Больно тебе, турок? Больно? А у меня там, – он бил себя по груди, – птицы в неволе. Вот им больно!

А потом Сержа отправляли обратно в Москву. Как загружали в поезд, он помнил плохо. Кажется, Ганди, перекрикивая вокзальный репродуктор, распевал: «Глори, глори Ман. Юнайтед!» А Константин, подтверждая статус помощника режиссера, кричал проводнице, сложив ладони рупором: «Не переигрывай, оглобля! Ты должна проверить у него билет и строго спросить “А документ где?” Давай еще раз порепетируем! Спроси строго: “А документ где?” Лицом не елозь! Глазами играй. Во-о-от… теперь натуральней получается!» Кажется, девицы из театра совали Сержу в руки пластиковые муляжи пирожков и причитали: «На кого ж ты нас?.. Возвращайся, возвращайся, Юрий Гагарин!» Он еще помнил, как бухнулся на пыльный матрац без белья и уснул, впервые за последние дни не мучимый призраком Мансура, пугающего ворон на Дворцовой площади.

Проснулся оттого, что пахнущая хлоркой проводница трясла его за плечо и кричала в ухо:

– В депо?! Ты что, в депо захотел?!

Разбухший язык отказывался шевелиться в пересохшем рту, голова гудела, как колокол ярославского кремля после шестичасовой звонницы. Таксист выступил изощренным садистом – включил радио и закурил. Если бы Серж мог знать в тот момент, мечтая на время потерять голову, что настоящая пытка впереди! И есть все шансы остаться без головы в прямом смысле. Разве стал бы он лаять на таксиста? «Гав-гав!», подражая чудачествам Кости Муруди и манерам австралийского фокстерьера Батлера.

* * *

– Батлер, фу! Свои! – Добродушная пожилая фермерша прикрикнула на пса, отворяя Сержу ворота. – Мы его в честь Рэда Батлера назвали, – пояснила она, пока гость послушно стоял, давая псу обнюхать кроссовки. – Смотрел «Унесенные ветром»?

– Читал.

Аглая – так звали тетку Богдана – работала менеджером по размещению в местной сети трехзвездочных отелей «Бласко». Ничего особенного – «бед энд брекфаст» за семьдесят долларов в сутки. Богдан не обманул: его тетка просто излучала доброту и какую-то вселенских масштабов приветливость. Серж так и не понял, была эта приветливость врожденной или воспитанной долгими годами работы в сфере обслуживания. И если воспитана, то неужели и он лет через тридцать такой работы начнет угрожать окружающим чистым сиянием своего благодушия? Имея внушительную комплекцию, Аглая напоминала круглую ватрушку, которая разбухла от улыбок. Ее тесто все время находилось в состоянии подъема.

Она выделила Сержу маленькую комнату в мансарде уютного двухэтажного домика, в котором кроме нее проживал ее муж Итан, три кошки и фокстерьер по кличке Батлер.

– У нас при отеле есть курсы коридорных, – говорила она Сержу за обедом, который показался не просто набором вкуснейших блюд, а вдохновенной поэмой, в которой грибы, протертые с сыром и чесноком, маринованная черемша, утиные биточки были прочно повязаны сквозной рифмой с рагу из кролика.

– Ты обживись недельку, акклиматизируйся, а там я тебя пристрою на эти курсы. Боня по телефону сообщил, что ты парень толковый, работящий. Значит, месяца через три сможешь уже работать по должности. Да ты ешь, не сиди… Пятнадцать часов в самолете, шутка ли! Еще десерт будет. Я пудинг сливовый приготовила. – Она так старательно выговаривала полузабытые русские слова, что речь ее звучала необыкновенно выразительно.

Аглая улыбалась и смотрела на Сержа, как на сына, которого у нее никогда не было.

Он задохнулся при мысли о пудинге. Желудок уже не вмещал кроличье рагу, но и оторваться от него Серж тоже не мог. Неужели пришло время толстеть? И превращаться в добродушного толстяка? Вот так, неожиданно и буднично, подстерегла его буржуазность.

Кстати, где обещанные кенгуру?

Курсы коридорных походили на цирк. Учеников дрессировали, как животных, подающих надежды стать артистами на манеже. Их буквально натаскивали на клиента. Каждое действие необходимо было повторить сотню-другую раз, чтобы навсегда вбить в подкорку.

Гостиничное дело – и наука и искусство. Ненавязчивость и четкость. Предупредительность и деликатность. А еще неброская эффектность, как соблазнительная вишенка на вершине торта.

Встречать клиента в холле отеля, провожать его в лифте на этаж, размещать клиента в номере, подносить его вещи, решать бытовые проблемы: электричество, водопровод, холодильник, бар. Их натаскивали быть учтивыми, приветливыми, спокойными, невозмутимыми. Им приклеивали улыбки намертво. Консьерж обязан улыбаться клиенту, даже если его бабушка при смерти, машину увез эвакуатор, за ним гонится полиция, в кармане пусто, простатит донимает, а еще соседи за тощей фанерной перегородкой всю ночь не давали спать. Их учили обслуживать. Из них создавали образцовых слуг.