Юрий Черняков - Узбекский барак

• Название: Узбекский барак
• Автор: Юрий Черняков
• Жанр: Современная проза
• Год: 2001

---

Окончательно картина пожара в «узбекском бараке» сложилась уже после смерти матери. Недостающие подробности Игорь Андреевич узнал от соседа по бараку Алексея, ее неудавшегося поклонника и незадачливого гармониста.

Слушая рассказ, он вспомнил запорошенные снегом голые трупы любовников, женатого парня и его молоденькой соседки — он увидел их несколько лет назад, будучи по делам редакции в дальнем Подмосковье за Шатурой.

Морозной декабрьской ночью загорелась баня, стоявшая на берегу реки, где они в это время находились. Подожгла выследившая ревнивая супруга. Следователи районной прокуратуры захватили Игоря Андреевича с собой, чтобы он воочию увидел, как здесь раскрываются по горячим следам преступления. Старший следователь, осипшая пожилая женщина, заполняла протокол допроса непослушными от мороза пальцами. Мужеубийца привела с собой двух дочек, трех и семи лет, кое-как одетых, и это почему-то никого не удивило. В руках у младшей была кукла с надорванной шеей, отчего пластмассовая голова склонилась набок. Приоткрыв ротик, девочка смотрела на труп отца, примерзшего к соседской девице. Старшая хмуро смотрела в сторону и только отдергивала руку, когда младшая хотела о чем-то ее спросить. Мать равнодушно пожала плечами, когда у нее потребовали увести детей. Пусть сами идут. Тогда старшая так же молча увела сестренку. Они шли к деревне, маленькая все время оглядывалась, а старшая, одергивая ее совсем по-взрослому, ни разу не обернулась.

Мужеубийца даже не посмотрела им вслед. Когда что-то говорила, растягивая слова, от нее пахло дешевым портвейном, и следователи хмуро переглядывались. Она все отрицала, опустив глаза и поджав подрагивающие тонкие губы. И смотрела на голые тела у своих ног. Казалось, она всеми силами старается не выдать свое торжество, но ей это плохо удавалось. А потом, когда уже собирались уходить, вдруг стала рассказывать. Бесстрастно и глядя в сторону. Возможно, она уже в полной мере насладилась местью.

Позже следователь рассказала Игорю Андреевичу: жена выследила их, заперла снаружи на засов дверь баньки, облила стены керосином и подожгла со стороны предбанника. Отошла метров на сто и, не скрываясь, стала смотреть, слыша их крики о помощи. Будучи отрезанными от выхода, любовники прыгнули в речную прорубь, находившуюся под крышей бани. Он протащил девушку подо льдом до ближайшей полыньи. Там они вынырнули, выбрались на берег, побежали, проваливаясь в сугробах, к ближайшим домам.

После вскрытия выяснилось: их сердца разорвались от резкого переохлаждения.

…Многоликая богиня вечного обновления по имени Смерть приняла облик спившейся, рано постаревшей женщины в рваном ватнике и сапогах. Она привыкла играть с людьми на их жизнь, раньше или позже выходя победительницей. Особенно с теми, кто обитает на скованных ледяным дыханием океана пространствах Евразии, где среди орудий убийства холод и огонь — главные.

Чтобы люди не вымерзли и не разбежались, она одарила их неисчислимыми запасами пищи для огня. И убивает их особенно цинично и изощренно — если одни гибнут в огне, спасаясь от холода, то другие замерзают, спасаясь от огня. Но больше всего ей нравится, когда они убивают друг друга.

Лишь на три месяца в году богиня дает передышку и с усмешкой наблюдает, как одни спешат запастись пищей и топливом для продолжения ее игры, а другие спешат наверстать упущенные наслаждения, принятые у тех, кого круглый год обогревает Гольфстрим… И здешняя природа с грустью следит за суетливыми потугами людей переиграть Смерть.

…Однажды он увидел своих узбеков наяву. Была весна сорок второго. Звенела капель, первые ручьи пробивались друг к другу сквозь грязные сугробы. Мать впервые взяла его с собой на здешний рынок, находившийся недалеко от городского фонтана, где обменивали вещи на продукты.

Одетые в старые ушанки и телогрейки поверх грязных и рваных халатов, узбеки копали траншею. Рядом работали пленные немцы — клали кирпич, прокладывали трубы и кабели.

Командовал здесь кривой на один глаз инвалид в офицерской шинели с приколотой медалью, кажется, «За отвагу», в ушанке с темным следом от споротой звезды. Его левый глаз был полностью прикрыт огромным, вздувшимся веком.

Он уныло материл узбеков, а те нехотя и неумело, не веря, что у них что-то получится, долбили еще не оттаявшую землю.

На пленных кривой не кричал, только косился. Или не знал, к чему придраться, или побаивался. Немцы работали споро и сосредоточенно. Услышав детский плач, они подняли головы, а увидев мать, подмигнули ей, заулыбались, лающими голосами что-то сказали друг другу.

Узбеки тоже подняли головы и равнодушно взглянули на Игоря. Он заревел еще громче, потянув мать от этого места.

«Ну че уставились? Бабу не видели?» — крикнул кривой. Узбеки отвели взгляды, их спины послушно согнулись. Немцы будто не слышали и продолжали обмениваться репликами, пока один из них, по-видимому старший — высокий, белокурый и мосластый, — не прикрикнул на товарищей.

Игорь потащил мать за руку от этого места, но она подошла к кривому и о чем-то спросила. Его лицо будто разделилось надвое — если рот недоверчиво осклабился, то глаз масляно заулыбался. Похоже, он понял ее вопрос по-своему и попытался взять ее за локоть, но мать отступила назад, отдернула руку…

«Ты же видел: они тебя не узнали, — сказала она, когда они вернулись домой. — Значит, это не они приходят к тебе ночью, правильно?»

«Нет, это они!» — упрямо сказал Игорь.

Через много лет они не раз вспоминали о том, что случилось возле рынка. Мать однажды сказала: там были узбеки, таджики, а также туркмены, мобилизованные на работу. Не знаю, правда это или просто анекдот, но, если их брали на фронт, то они или сразу погибали, или попадали в плен. Некоторых немцы возвращали к нашим окопам, повесив им на грудь таблички: для нас не пленный, для вас не солдат…

Наверно, мне это только казалось, ответил он матери, но тогда я мог бы точно сказать про каждого: вот этот садился рядом, на край моей койки, а этот подальше, в углу. А третий пришел в первый раз.

Тогда для меня все остается непонятным, вздохнула мать. Еще до того, как мы их встретили, ты верно описал этих несчастных. Я до сих пор это помню. Будто видела их твоими глазами. Нет, все-таки ты или что-то недоговариваешь, или… Может, ты все-таки где-то видел их без меня?

— Нам о них рассказывал Мансур, — отвечал он. — Получается, я сначала увидел их во сне, а уж потом наяву.

— Но ты понимаешь, что такого просто не может быть, — восклицала она. Ты просто внушил себе, слушая бредни Мансура, будто в нашем бараке поселились привидения. Как если бы мы жили в старинном фамильном замке. Тогда ты был маленький, но сейчас ты зрелый, образованный, разумный мужчина!

Ее отец до войны преподавал в Киевском университете политэкономию, мать была учительницей истории в школе, и у их единственной дочери было сугубо атеистическое мировоззрение. Вот почему в ее толковании снов о какой-то мистике не могло быть и речи.

Между тем его сновидения с узбеками возобновились. Только теперь они стали более сумбурными и неразборчивыми.

Он плакал по ночам, не давая спать соседям. Они стучали в стену, в тонкие дощатые перегородки.

(Кажется, Мансур никогда не стучал.)

Тогда мать ложилась рядом на узкую койку и так лежала на боку до самого утра.

Во всех бараках стояли одинаковые железные кровати, предназначенные скорее для монашеских келий. Они были привинчены к полу, поэтому их невозможно было поставить рядом.

С работы она приходила поздно вечером, разогревала на «буржуйке» еду, гладила и стирала, читала сказку на ночь, роняя голову и засыпая на табурете.

А рано утром убегала на завод, стараясь его не разбудить.

Однажды она попросила коменданта, потертого, как его френч с бренчавшими медалями, сдвинуть койки вместе. Он ответил не сразу, сначала оглядел мать сверху донизу, обнажив редкие, желтые вперемешку со стальными зубы… Она взгляд не отвела и тоже смотрела в упор, сузив глаза, играя желваками под обтянутыми скулами, отчего он насупился и сказал, что в других бараках тоже есть дети, но жалоб или замечаний нет. А вот койки воруют. Не далее как вчера в одном бараке унесли койку вместе с матрацем. Вырвали с мясом из пола и унесли. А до этого унесли бачок для питьевой воды вместе с кружкой и цепочкой. И еще взяли моду воровать радио.

В бараках висели черные тарелки, которые принимались хрипеть в определенное время, после чего оттуда доносился грозный, как если бы говорил сам Иегова, голос Левитана. Женщины сразу переставали разговаривать, а мужчины, обычно собиравшиеся заранее к определенному часу, слушали, курили, потом смачно сплевывали и, не глядя друг на друга, расходились.

Он подумает, сказал комендант. Пусть она сама к нему подойдет вечером после работы, и он решит. И снова взглянул исподлобья. Мне надо покормить и уложить спать сына, сказала мать. Покорми и уложи, сощурился комендант. И приходи. Он, как и другие мужики, проявлявшие к ней интерес, старался не замечать Игоря.