Владимир Кунин - На основании статьи…

• Название: На основании статьи…
• Автор: Владимир Кунин
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-699-45695-6

«На основании статьи…» — новый роман замечательного писателя и сценариста Владимира Кунина, автора эпохальной киноповести «Интердевочка», классики диссидентского юмора — романа «Иванов и Рабинович, или Ай гоу ту Хайфа!» и цикла романов о Кысе — Коте Мартыне, путешественнике и философе. Кунин рассказывает захватывающую историю взаимоотношений двух мужчин, ярких личностей: журналиста-киносценариста Кирилла Теплова и фальшивомонетчика экстра-класса харизматичного Рифката Алимханова.

Жизнь все время ставит их по разные стороны баррикады: один — участник обвинения по делу о фарцовщиках 1963 года, другой — главный обвиняемый.

У одного — неукротимого ловеласа и талантливого творца — счастливый брак и семья, у другого — зона на много лет стала родным домом… Но и тому, и другому суждено под закат жизни встретиться в Германии в одной больничной палате и расставить все точки над i.

---

За три пачки Рафика отдавали в аренду соседям.

А в бараке Рафика «бугры» заваривали эти три пачки чая и до одури чифирили во главе со «Смотрящим» паханом. Тот был «в законе» и на работы не выходил.

Слова «авторитет» в блатном мире тогда еще не существовало.

Помимо всего прочего, в транспортной ремонтной зоне, совместно со своим помощником — доктором технических наук, осужденным на пять лет по статье «Антисоветская агитация и пропаганда» (чего-то там, на воле, не то что нужно прочитал и дал почитать еще кому-то…), — Рафик организовал производство нательных крестиков из тонкой листовой меди. Методом примитивной штамповки.

Правда, для хорошего штампа нужно было сначала изготовить пуансон и матрицу. Но для человека, который делал «золотые» николаевские десятирублевики…

Об этом просто смешно было говорить!

Чтобы крестики не темнели и не зеленели от потных тел уповающих на Господа воров, бандитов, налетчиков и невинно заключенных, Рафик вместе с ученым любителем запрещенной литературы сварганили из каких-то химикатов, ацетона и растворенной в этой бурде плексигласовой крошки прочный потогрязеустойчивый лак, которым и покрывали эти крестики.

Кстати, очень многие служащие в колонии офицеры и их семьи носили православные крестики, изготовленные известным фальшивомонетчиком Рифкатом Шаяхметовичем Алимхановым и антисоветским доктором технических наук Борисом Моисеевичем Табачниковым. А это начисто исключало малейшие сомнения в древнедемократическом утверждении, что «Бог — един…» для всех живущих на этой земле!

Вот когда за Рафиком окончательно закрепилась кликуха Кулибин.

Но самым серьезным проявлением подлинного уважения благодарных соузников и их служивых пастырей для Рифката Алимханова-Кулибина было то, что с некоторых пор в зоне никто не имел права назвать его «не русским»! Или еще как-нибудь. Например — «чучмеком черножопым».

За это свои же могли и порезать…

…Все человечество давно
Хронически больно —
Со дня творения оно
Болеть обречено.
      Сам первый человек хандрил —
      Он только это скрыл, —
      Да и Создатель болен был,
      Когда наш мир творил…

Из стихов Владимира Семеновича Высоцкого. 1976 год

Этот утренний обход резко отличался от всех предыдущих. Начался он только в четверть одиннадцатого. А до десяти в палату герров Теплова и Когана вообще никто не заглядывал. Кроме санитарки, притащившей геррам утренний завтрак.

Кирилла Петровича потряхивал нервный озноб, а Зоя, примчавшаяся в клинику еще в начале девятого, сидела рядом с кроватью Теплова, держала его за руку и тихо, чтобы не потревожить задремавшего Рафика, шепотом рассказывала Кириллу Петровичу обо всех вчерашних телефонных звонках, услышанных ею дома — на автоответчике.

Звонили из Москвы, из какого-то издательства. Предлагали издать книжку увлекательно-познавательных очерков, основанных на сценариях для научно-популярных фильмов, когда-то написанных Кириллом Петровичем. Звонила Петербургская студия документальных фильмов. Приглашали в жюри международного кинофестиваля. Билеты на самолет и гостиницу в Санкт-Петербурге студия оплачивает…

Бывший московский журналист божьей милостью Саша Борисов звонил из Лос-Анджелеса… Звонил Фимка Балон из Нью-Йорка… Друг-приятель еще по армейской службе. Из Парижа звонила Лиля Острова. Недавно была в Ленинграде и рассказала совершенно потрясающую…

Но в это самое время, в четверть одиннадцатого, когда должна была начаться самая увлекательная часть Лилькиного парижского рассказа…

…открылась дверь, и в палату очень по-хозяйски вошел высокий загорелый человек лет шестидесяти в расстегнутом коротком белом халатике-куртке, под которым была зеленая рубашка без воротника. Пожалуй, только эта хирургическая униформа и отличала его от нормального, совершенно русского мужика — прораба с какой-либо стройки, вынужденного все свое рабочее время находиться или под палящим солнцем, или быть исхлестанным снегом, дождями, резким колючим ветром.

За «прорабом» появились шеф отделения онкологни доктор медицины Вайс и молоденький доктор Кольб. Дежурная сестра вкатила в палату небольшой столик на колесах с историями болезни и результатами последних анализов.

«Прораб» галантно усадил вскочившую было Зойку, протянул ей руку и представился:

— Профессор Галленбергер. Пожалуйста, сидите. Я найду себе место.

Он просто уселся на кровать Кирилла Петровича и тоже пожал ему руку. И тут же спросил:

— Слушайте! Что вы там наделали у себя в России? Я недавно был в Москве на симпозиуме, так там бутылка настоящего добротного виски или хорошего французского коньяка стоит столько же, сколько у нас берут за годовалый «Мерседес» С-класса и небольшой домик с садом на окраине Мюнхена! Ну, может быть, чуть дешевле…

Кирилл Петрович слегка улыбнулся, развел руки в стороны, пытаясь подыграть профессору, и беспомощно посмотрел на Зою. Он отлично понимал, что профессор-«прораб» затеял привычный и немудрящий спектакль, в который он вовлекает каждого своего пациента, перед тем как открыто сказать, что тому предстоит в дальнейшем.

— Боюсь, что пока мой муж лежит здесь, ему не удастся повлиять на снижение стоимости хорошего алкоголя в России, — сказала Зоя профессору.

Профессор Галленбергер взял толстыми пальцами своей огромной лапы запястье Кирилла Петровича и, слушая пульс Теплова, сказал ему:

— Но после операции вы обещаете мне навести порядок в русской ценовой политике? Хотя бы на виски…

Кириллу Петровичу вдруг показалось унизительным участие в этом профессиональном и излишне прямолинейном действе. Может быть, с точки зрения какой-то особой врачебной этики оно и имело некий определенный щадящий смысл, но он решительно прервал заданный тон бодренькой легковесности и спросил, без малейшего желания понравиться этому профессору:

— А я выживу? — и закашлялся.

— Я этого не слышал. Договорились? — строго сказал «прораб»-профессор. — Вы курите?

— Нет. Бросил пятнадцать лет тому назад.

— Потом расскажете мне, как вам это удалось. Полторы пачки в день, и ничего не могу с собой поделать. Пытался много раз. Аспирин давно перестали принимать?

— Уже неделю, — подсказала Зоя.

— Отлично. Вы превосходно говорите по-немецки, фрау Теплов!

— Иногда у меня это получается, а иногда я вдруг впадаю в ступор и…

— У меня аналогичная картина с английским, — признался профессор Зое и, как бы между прочим, спросил у Кирилла Петровича: — Аллергии есть какие-нибудь, герр Теплов?

— Нет, кажется…

— Прекрасно! Остальное я все знаю по вашим бумагам. Сегодня у нас четверг… В понедельник с утра я вас возьму на операцию. Завтра с вами еще поговорит мой анестезиолог. И вы кое-что подпишете… Пока продолжим химиотерапию. Купируем ваш «тумор».

Все это было сказано уже не только Кириллу Петровичу, но в значительной степени всем остальным своим коллегам.

— Значит… Это все-таки «злокачественная»? — срывающимся голосом спросил Кирилл Петрович.

— Да. Но сейчас это уже не имеет никакого значения. Удаление верхней трети правого легкого — операция не сложная. Но длительная. По времени. Для нас это уже давно рутина. Эти операции мы делаем десятками.

Кирилл Петрович вдруг понял, что немецкий профессор-хирург, так похожий на русского прораба со стройки, попросту и впрямую сильно занизил опасный и удельный вес такой операции. Ему явно нужно было как-то успокоить герра Теплова, чтобы оставшиеся до операции дни тот просто не сошел бы с ума от мыслей о возможном уходе из жизни…

— Но через полторы недели мне — восемьдесят… — обреченно прошептал Кирилл Петрович и снова надрывно закашлялся. — Мне просто не выдержать.

Он чуть не заплакал от жалости к одинокой Зойке, остающейся на этом пустынном чужом берегу, и к самому себе — уже в понедельник навсегда уплывающему в черное небытие.

— Вчера я оперировал даму восьмидесяти шести лет. С аналогичным заболеванием. Сегодня мы ее уже ставили на ноги. Я не уверен, что она будет участвовать в следующих Олимпийских играх, но убежден, что она с удовольствием посмотрит их по телевизору. — Профессор Галленбергер встал с кровати Кирилла Петровича, пожал ему руку и почти серьезно сказал: — Значит, я могу рассчитывать на рюмку хорошего коньяка по случаю вашего юбилея? В Мюнхене он стоит намного дешевле, чем в Москве…

Рафик Коган очнулся от тяжкой дремоты, больше похожей на отключение сознания, нежели на кратковременный сон.

Это произошло в тот момент, когда все уже выходили из палаты. В том числе и Зоя Теплова. Она выскочила в коридор отделения за профессором Галленбергером, чтобы задать ему пару вопросов, о которых Кириллу Петровичу знать было совсем не обязательно.