Борис Дедюхин - Тяжелый круг

• Название: Тяжелый круг
• Автор: Борис Дедюхин
• Издательство: Современник
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1984

Многие тысячелетия служит людям лошадь — прекрасное творение природы. И сейчас, в век техники, она по-прежнему необходима человеку. Он совершенствует породы лошадей, и немалую роль в этом процессе играют конноспортивные состязания. Повесть «Слава на двоих» рассказывает о единственном в истории мирового спорта успехе Николая Насибова, который на чистокровном скакуне Анилине трижды выиграл Большой приз Европы.

В романе «Тяжелый круг» основное внимание писателя сосредоточено на судьбах подростков, будущих мастеров-наездников. Воссоздавая мир соревнований, с его риском, провалами и победами, автор показывает становление личности спортсменов.

---

Виолетта чувствовала, как возбуждающе действует на нее атмосфера большого конноспортивного праздника. Атласный блеск разноцветных камзолов, медный веселый рев духового оркестра и прекрасные, нервные, настороженно прядающие ушами лошади, играющие мускулами лоснящихся крупов, — как это все походило на цирк и, вместе с тем, было совершенно ново, незнакомо! Хотелось прыгать, кричать, побежать куда-то, что-то немедленно сделать. Виолетте казалось, что все вокруг испытывают ту же самую радость. И не важно, в конце концов, — кто первый, лишь бы длилось и длилось это лихорадящее великолепное зрелище бешеной скачки!

Ожидая вызова на старт, жокеи едут шагом в паддоке вокруг огромной клумбы из не распустившихся еще роз. Тренеры выкрикивают последние советы, болельщики за изгородью вглядываются в лица жокеев, в стати лошадей, пытаясь предугадать победителя.

У Саши не выдерживают нервы, он кричит судьям, сидящим на верхотуре:

— Давайте звонок, чего волыните!

В призе Открытия Милашевский готовился дать бой. До этого он был спокоен, сейчас побледнел, сосредоточен и строг.

На старте стоит человек с белым флагом. По его сигналу лошади должны сорваться враз, а если кто-то заторопится и высунется вперед, стартер машет флагом и кричит.

— Стой! Стой!!! — кричит, как «пожар!», да и правильно делает, а не то кто-нибудь может в азарте не услышать и будет до финиша мчаться один, полагая, что лидирует.

И здесь видно, что Саша о выигрыше думает: два раза из-за его нетерпения был фальстарт.

Наконец сорвались все враз.

Борьба началась на первой же пятисотке. Собственно, боролись трое: Наркисов на Гарольде, Зяблик на Дансинге и вот Саша на Одолене. Касьянов то ли засиделся на старте, то ли жалел лошадь — тянулся в хвосте.

Саша с радостью видел, как впереди него Наркисов с Зябликом выматывали своих лошадей, а Одолень экономил силы. Все шло так, как задумали они с отцом.

Саша наметил, что на прямой он резко пошлет Одоленя и обойдет лидеров полем, но, когда перевалили за последний поворот, изменил свое решение. Его бесстрашие сослужило ему на этот раз очень дурную службу.

Нарс занял более выгодное положение — у бровки, где путь короче. Зяблик скакал справа и все норовил выйти вперед, отжать соперника. Нарс не давался. Между бровкой и идущими в борьбе лошадьми образовалась, таким образом, щель, которую Саша посчитал достаточно широкой, чтобы ею воспользоваться; по мысли это было хоть и дерзко, но оправданно: срезать путь и выскочить неуловимым выпадом шпаги!

Конечно, это было бы эффектно. Только мудрый Зяблик сразу почуял неладное и резко подал влево. Под его нажимом Наркисов стал заваливаться на бровку и тут сшибся с Сашей.

Милашевский вылетел из седла прямо в кустарник, а Одолень, не снижая скорости, маханул один, вырвался вперед и финишировал под улюлюканье и смех трибун.

Саша вскочил в бессильном бешенстве.

— Одолень потерял всадника, победа не засчитывается. Первым принимается караковый жеребец Дансинг под седлом мастера-жокея Зяблика. На втором месте гнедой жеребец Гарольд, скакал жокей Наркисов, — объявили по радио.

…Опять невезение? Иль сам виноват — рискнул сверх меры? Ведь это была как-никак первая ответственная и серьезная скачка после зимнего падения, хотелось поскорее, немедленно доказать, что напрасно его кое-кто списывает, что ни мужества, ни мастерства у него не убыло в этот год.

Лошади еще не были расседланы, Одолень ходил за Власом в поводу, выглядел очень бодрым, только чуть-чуть вспотел.

— Как же это мы с тобой так рюхнулись? — спросил Саша. Одолень в ответ на это остановился и боязливо подался в сторону, глаза его блестели встревоженно и смятенно. Что бы там ни говорили про условные рефлексы, Саша про себя убежден был: лошадь обладает самой настоящей смекалкой, безошибочно чувствует настроение жокея. Саша мог поклясться, что не иначе как раскаяние и просьбу о снисхождении хотел высказать Одолень всей позой, всем поведением. А когда Саша обласкал его голосом и дал кусочек сахару, Одолень заржал, Саша ручается, с облегчением — его простили…

Перерыв между скачками длится двадцать минут. Саша чувствовал, что необходимо успокоиться, стряхнуть с себя злость, собраться, сосредоточиться перед розыгрышем Вступительного приза. О той, что сидела на трибуне, он старался не думать. Потом, еще есть время. У него еще есть свой шанс, и он его не упустит.

В паддоке к нему бросилась мать:

— Опять? Опять?! Да ты что со мной делаешь!..

— Молчи! — оборвал он ее. В грубости было спасение. Заслониться сейчас от всего, чтобы не мучили, не приставали. Ни сочувствия, ни слез ничьих ему сейчас не надо. Ничего и никого ему не надо.

Гонг грянул неожиданно. Сразу же — многоногий топот, пыль в лицо… Ах, засиделся, опоздал! Саша дал руками резкий посыл и вывернул хлыст — только с помощью палки можно сейчас поправить положение. Над ухом лошади метнулась гибкая кожаная кисточка, Саша уж отводил назад руку для удара, как вдруг почувствовал, что плетеная рукоятка с утолщением на конце скользнула в потной ладони, тут же ударилась о колено и — все, нет хлыста, улетел в кусты ли, в ископыченную ли пыль дорожки! Да, все, — четырехлетку ладошкой не погонишь. Но скакать все же надо, стартовый столб пройден.

Саша скакал один сзади, успокаивал себя, что все равно был во Вступительном без шансов, и лишь наблюдал за ходом скачки, за тем, как ведут себя жокеи, с которыми сегодня еще предстоит бороться. Видел, как Саня Касьянов не поддавался искушению борьбы, хладнокровно пропустил вперед Зяблика и двух молодых ездоков, промчавшихся в хвастливом неразумном посыле, отметил про себя: «Молодец!»

Саня, действительно, вел скачку очень расчетливо. Он с ироническим одобрением отметил, что Нарс почти сразу пустил в ход хлыст. Его жеребец Алтай, конечно, оторвался от всех, но на горке стал заметно сдавать. У жокеев это называется — перепейсить, то есть взять неоправданно резкую скорость.

Впереди образовался клубок из четырех лошадей, у многих жокеев замаячила надежда — все ведь одного только Алтая и боялись.

Однако Алтай есть Алтай, дербист-рекордсмен, он даже и при такой неразумной скачке подавляет своей мощью — один за другим отпадают все трое, он идет опять в гордом одиночестве.

— Пора! — крикнул себе и Игроку Саня.

До этого он чуть-чуть придерживал лошадь, брал на себя поводья, а сейчас отпустил их, дал скакуну полную волю. Тот только этого и ждал, радостно принял посыл и рванулся изо всех нерастраченных сил.

Видя, что его настигают, Наркисов еще яростнее заработал хлыстом, делая отчаянную попытку уйти. Но жеребец его уже явно притупел, дышит тяжело, с хрипом, хлопья пены тяжелыми ошметками срываются ему под ноги.

Саня даже хлыста не поднял, только еще больше подался вперед, на коротких стременах, почти к шее Игрока прижался, нашептывая ему:

— Ну и молодчик ты! Ай да мы с тобой!

Это была самая красивая победа дня, трибуны неистовствовали от восторга.

Амиров был взбешен так, что едва не ударил Наркисова. Всякие чудеса возможны, но чтобы Алтай проиграл! Тренер загодя записал его на осенние международные скачки — Митинг конников социалистических стран, на приз Европы в Кёльне и даже на Большой Вашингтонский в США — так был уверен в его подавляющем превосходстве. И вдруг — проиграть!

Амиров был человеком, совершенно фанатично преданным конному спорту. Многие даже считали его жестоким, столь беспощадно требователен он был к жокеям. Для него не существовало никаких смягчающих обстоятельств.

— Не хватает ума, не садись на лошадь! — орал он в паддоке на побелевшего Нарса.

Каждый проигрыш казался ему катастрофой, губительной для карьеры скакуна.

— Жеребец не виноват, что ты идиот! И почему ты, бревно, имеешь право решать его судьбу?!

Превозмогая свое огорчение, Саша подошел к Касьянову, молча обнял его.

— Сейчас твой черед, Саш, — прошептал тот. — Сейчас скачка будет твоя.

Близился стипль-чез, заключающий праздник.

7

Пятигорский стипль-чез, ясное дело, не Большой Пардубицкий, в котором на семикилометровой дистанции тридцать головоломных — и в переносном, и в буквальном смысле — препятствий. В Пятигорске в основном хердели — препятствия из хвороста чуть больше метра высотой, неглубокие канавы с водой, каменные и деревянные низенькие стенки. Но это все-таки стипль-чез: Саша, прежде чем пустили его в паддок, сдал в производственный отдел медицинскую справку и страховой полис, вместо картуза надел защитный шлем — таковы обязательные требования, тут дело нешуточное.

Лошади здесь скачут разные, даже и полукровки, но непременно старшего возраста, а управляют ими жокеи-сорвиголовы — вроде Саши Милашевского. Его Парадокс был в числе фаворитов.