Борис Дедюхин - Тяжелый круг

• Название: Тяжелый круг
• Автор: Борис Дедюхин
• Издательство: Современник
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1984

Многие тысячелетия служит людям лошадь — прекрасное творение природы. И сейчас, в век техники, она по-прежнему необходима человеку. Он совершенствует породы лошадей, и немалую роль в этом процессе играют конноспортивные состязания. Повесть «Слава на двоих» рассказывает о единственном в истории мирового спорта успехе Николая Насибова, который на чистокровном скакуне Анилине трижды выиграл Большой приз Европы.

В романе «Тяжелый круг» основное внимание писателя сосредоточено на судьбах подростков, будущих мастеров-наездников. Воссоздавая мир соревнований, с его риском, провалами и победами, автор показывает становление личности спортсменов.

---

Виолетта не сразу нашлась с ответом.

— А они, что же, оба исповедовались перед вами, намерения свои высказывали?

— Я спрашивал, не входит ли в их намерения женитьба на тебе.

— И они?

— Они оба почти «да» ответили.

— «Почти» — это еще не «да». Однако почему вы не заставили их сказать определенно и внятно, они бы, наверное, не стали от вас скрывать?

— Не знаю, может быть, и не стали бы, будь я поласковее, а я излишне строг был. Но своего я добился, я ведь и не хотел, чтобы они до конца выговаривались, потому что люблю, когда люди мне врут.

— Странно…

— Ничего странного. Они врут и видят, что я им не верю, но молчу, значит, я — человек благородный, это во-первых, а во-вторых, совравший уже обязан мне чем-то.

— Вы — паук.

— Ты боишься пауков?

— Боюсь.

— Должно быть, это очень страшно — бояться пауков… Какой, наверное, ужас испытывает человек, всерьез, непритворно боящийся членистоногих!

— Это очень тонкое замечание, нельзя не оценить его, однако, мне кажется, вы уже все сказали?

— Да, остальное дополнит Николаев, да и другие твои хахали не отмолчатся, я думаю.

Расстались они почти открыто враждебно.

Амиров вернулся на конюшню, отыскал в своем кованом сундуке тот злополучный авиационный билет, который так неосторожно бросил Касьянов, вложил его в конверт.

— Олег, — позвал он Николаева. — Я пакет не запечатываю, не положено у благородных людей, а то выйдет, что я тебе как бы не доверяю, да… Передашь при встрече лично в руки Саше Милашевскому, скажи что, мол, от Амирова подарочек.

Стрела снялась с тетивы.

2

Разумеется, Олег не удержался и заглянул в конверт и, разумеется, узнал Виолеттин почерк: стрела, еще не долетев до мишени, уже задела отравленным жалом и другую цель. Вне себя он кинулся в цирк к Виолетте.

На манеже было пусто. Олег заглянул в артистические уборные, потом зашел на конюшню (конюшнями в цирке называют все помещения для животных, в том числе и для львов, для собак) — там никого не было. Из расписания репетиций, которое было прикноплено к фонарному столбу, Олег узнал, что «мать и дочь Вольди» закончили занятия час назад.

Рассудив, что в Железноводск съездить до начала скачек не успеет, а если даже и успеет, так разминется с ней в пути — наверняка Виолетта придет на конюшню загодя, она сегодня на приз Элиты едет. Олег рванулся было к Сане Касьянову, который жил в Пятигорске недалеко от ипподрома. На полпути остановился: при чем здесь Касьянов?

Олег вернулся на конюшню.

— Где пропадал-то? — спросил Амиров. — Записку, что ли, относил?

Олег мотнул головой.

— Жаль, а то я уж было отдумал.

— Как «отдумали»?

— Так и отдумал, как отдумывают. Ну да ладно. Я ветеринара вызвал, выводи Грума, которого ты поставил с зарубленной ногой.

— Когда?

— Вчера. Зачем ты вчера на переходе разворачивался? Ведь знаешь, что именно там, где люди пересекают круг, лошади калечатся.

— Так меня же там конюх со свинцом ждал, сами, чай, знаете!

— Вот что, Николаев, запомни: никто тебя ни с каким свинцом не ждал. И вообще все эти тотошные штучки рекомендую бросить, — лошадей калечим и души людские тоже, — куда дело пошло, даже детей развращаем, Бочкаловых впутываем. Стыдно!

— Да вы знаете, Николай Амирович, я же истинный спортсмен, я в жизни и рубля своего в игру на себя не ставил. Это из-за Анны Павловны…

— Повторяю: твои делишки меня не интересуют. Сказать кому угодно о шансах моих лошадей — мое право, но это и все, что я могу себе позволить. Амиров и тотошка взаимоисключены.

Справедливости ради надо сказать, что слова Амирова не были просто позой: он действительно был ярым врагом тотализатора. Когда Саша Милашевский обнаружит свои истинные намерения и передаст следователю собранные им факты о тотошниках, он убедится в этом. А Олегу Амиров тогда сказал в назидание:

— Если хоть раз сыграешь сам на себя — все, пропадешь как жокей, поверь, знаю по себе.

Подъехал на качалке, запряженной орловским рысаком, ветеринар. Осмотрел Грума, сказал:

— Вот камфарное масло. Но не втирайте в ногу, а то вспухнет, просто помажьте. Сделайте повязку и следите, чтобы не сорвал зубами. — Все вроде бы наказал, но уезжать не торопился, раздумчиво смотрел на Грума, на Амирова, на Олега. Выдавил на прощание неопределенно: — Да-а-а…

Едва отъехал ветеринар, как подошел явно расстроенный Зяблик:

— Сон мне приснился, а-а? Дурацкий сон… Беру будто я балетку свою, чемоданчик, чтобы на ипподром ехать, а там пусто — ни картуза, ни камзола, ни сапог!

— Украли? — вяло поинтересовался Олег.

— Хуже: пропил вроде. И пришлось мне будто бы скакать голым, в одних плавках, а-а? — Зяблик смотрел вопросительно.

— Неважный сон, — сказал Олег, чтобы хоть что-то сказать.

Но сон оказался в руку.

3

Онькин предложил Виолетте сесть на Игрока не из одной лишь той корысти, чтобы покрепче Саню к себе привязать, но и просто по необходимости: действительно, некому больше ехать (Сергей Бочкалов, когда просился, не знал еще, что Милашевский запишет в скачку своего Одоленя).

Еще как-то летом, наблюдая за проездкой, Иван Иванович сказал между прочим:

— Из Виолетты вполне мог бы получиться жокей.

Лошадь, на которой тогда Виолетта делала по его заданию размашку, неожиданно или нечаянно стала в курбет. Понятно, что если во время галопа лошадь вдруг махнет козлом, даже и многоопытный всадник может перелететь через голову лошади. Но Виолетта, не теряя присутствия духа, опустила свободно повод и, подавшись вперед, схватилась правой рукой за гриву. Затем резко дала хлыста, после чего лошадь сразу перешла на ровный ход.

Нынче перед стартом Онькин придерживался того же соображения, что и в понедельник:

— Пусть хромает по себе, каким-никаким пусть финиширует, не допрашивай его.

Когда Виолетта накидывала на Игрока узду, а потом подседлывала, он относился к ней вполне благосклонно, поскольку не подозревал еще в ней своего седока. А встала она на стремена, Игрок возмутился: еще чего не хватало, чтобы какая-то девчонка ему губы трензелем рвала! Виолетта растерялась, когда Игрок вдруг решил пошагать на задних ногах.

— Ты палкой его! — посоветовал Онькин.

— Какая палка, когда я в гриве запуталась, — почти со слезами отвечала она сверху (Игрок и так-то высокий, сто семьдесят в холке, а тут еще и взвился).

Онькин и дядя Гриша с двух сторон подхватили Игрока под уздцы, еще и Саня на Саге подъехал, — уломали-таки Игрока, согласился он все же выйти под седлом Виолетты.

— В руках веди его, по себе! — еще раз напутствовал Иван Иванович.

Когда выезжали под звуки марша на дорожку, Саня на своей Саге подравнялся с Виолеттой, приблизился так, что коснулся своим стременем ее ноги, и, склонившись в ее сторону, прокричал:

— «Оп-оп!» не забудь приказать ему!.. На выходе с горки, на последнем выходе… Слышишь, не забудь!

Виолетта кивнула головой, ослабила повод и стиснула бока лошади шенкелями — послала Игрока с рыси в легкий галоп.

Началась скачка на приз Элиты нормально, без фальстартов, хотя главный судья и предсказывал их, намекая, что недоволен участием в ответственном призе малоопытной девчонки. Пошли все кучно, только Виолетта одна после всех с небольшим просветом. Вырвавшийся на полкорпуса вперед Зяблик в центре дорожки бешено заметался взглядом по сторонам, карауля сразу всех, готовый и к бровке прижаться, и в поле свернуть, если его попытаются обгонять. Только делать этого никто не хотел, все, видно, были довольны занятой позицией. Однако после первой пятисотки некоторое волнение все же произошло в группе: у кого-то не выдержали нервы. Поехал жокей в красном. Кто именно, Виолетте из-за пыли было трудно понять: Бочкалов был во всем красном одеянии; Наркисов в красном с синими рукавами. Байрамов — наоборот, в синем камзоле с красными рукавами. Еще двое за ним потянулись; затеяли борьбу — умно ли? Какой тут ум — чистое безумие, ведь впереди еще больше двух километров! Каждая из этих классных лошадей способна только на один рывок, но откуда этот рывок начать — с полукилометровой отметки, с тысячи метров, на горке или на последней прямой вылететь пулей? «Думай, Виолетта, у тебя впереди еще целых полторы минуты, — сказала она и погордилась собой: — Не только за отрезками пути, но и за временем слежу, скорость скачки рассчитываю, ищу единственно верное решение!»

Игрок шел свободно, легко, Виолетта не слышала даже его дыхания. Она зорко всматривалась: что же происходит впереди. Итак, значит, с этими троими, возглавляющими сейчас скачку, все ясно, они уже нигде не будут. А розовый камзол — Зяблик — хитрит, расчетливо занял позицию — прямо в спину трем безумцам. И Олег с Саней рядом с ним, когда они решат ехать? Так: розовый камзол пошел вперед, Олег с Саней за ним. Что же делать: может, и ей пора, Игрок явно просит повод? Виолетта перехватила в потных ладонях мягкий ремень, отпустила его, дала Игроку свободу — как он обрадовался, как помчался! Но и вся компания идет с высокой скоростью, даже более высокой, чем Игрок. Может, пора уж «оп-оп!» крикнуть или хлыст пустить в дело? Нет, надо подождать чуть-чуть. Справа пронесся черно-белый столб с табличкой «1000 м» — еще рано. Саня говорил, что с последнего поворота. Еще немного, значит. Но они уходят, уходят, все уходят — все до одного, даже Сергей Бочкалов на Одолене на что-то надеется. Сейчас, наверное, на трибунах болельщики, верившие в Игрока, говорят: «Девка едет, а с девки какой спрос».