Валентина Малявина - Услышь меня, чистый сердцем

• Название: Услышь меня, чистый сердцем
• Автор: Валентина Малявина
• Издательство: Олимп, Астрель, ACT
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2000
• ISBN: 5-7390-0971-5

Красивая женщина, блестящая и очень известная в свое время актриса кино, обладательница, как казалось многим, необычайно счастливой судьбы. Она из тех людей, которым словно все, к чему иные безуспешно стремятся годами, дается в руки само и сразу…

И вдруг, в одно мгновение, — трагический обвал: ее, трепетную героиню знаменитого «Иванова детства», сказочную красавицу принцессу из «Короля-Оленя», обвиняют в убийстве артиста Стаса Жданько. Человека, которого любила она, который, несомненно, любил ее…

Вы держите в руках мемуары Валентины Малявиной — женщины, на собственном опыте узнавшей, что такое рай и что такое ад…

Эта книга написана в первую очередь именно женщиной, а не актрисой — вопреки тому, что едва ли не каждая страница пестрит хорошо знакомыми именами звезд кино. Это ли не подлинная драма, совсем не «киношная», а жестокая и грубая, как порой и сама жизнь?

---

Тряпку часто приходилось мыть, чтобы пол был чистым, вот и застудились мои суставы.

Однажды просыпаюсь от боли и не могу пошевелить пальцами, распухли они, и колени тоже распухли. Я два дня терпела, никому ни о чем не говорила, а потом пожаловалась Свете Л. Она посмотрела на мои коленки и руки, и ахнула:

— Боже, у тебя же суставы вылезли! Надо идти к врачу.

Врач мне сказал:

— Дела не очень хорошие, — дал мне проглотить таблетку реоперина и подарил еще штук десять. — Спрячь и никому не показывай.

Лекарства не положено было хранить с собою, их можно было принимать только при враче, но этот доктор, видя мою тяжелую болезнь, был милостив. Несносно было и то, что после ухода Наташи рядом со мной, на шконку, Мотина расположила новенькую, дебелую бабу, которая по ночам страшно храпела, к тому же она любила спать на левом боку, а я сплю на правом, так что ее морда с открытым ртом находилась перед моей.

Почти все не спали из-за ее храпа. Все сердились, ругались, просили, чтобы я заткнула ей хлебало, а я:

— Ц-ц-ц-ц… — цокаю.

— Ты что цокаешь-то?

— Меня научили… когда храпят, то надо цокать… вот так: ц-ц-ц…

Кто-то не выдерживает и громко смеется.

Я:

— Ц-ц-ц!

А соседка моя:

— Хр! Пс-с! Хр! Пс-с!

Кто-то резко встает и чем-то швыряет в нее.

Она вскакивает:

— А? Что?

— Не храпи, говно!

— Что? Кто?

— Ты не храпи.

— Это не я.

Кто-то рассмеялся, кто-то заматерился…

Утром опять мытье бесконечного тюремного коридора. Вверху под стеклом красуется надпись: «На свободу с чистой совестью!»

Как обрести в тюрьме чистую совесть? Скажите мне, пожалуйста, как? Прокуратура врет безбожно, судьи врут тоже, в камерах стукачи специально ссорят заключенных, чтобы напряженка не проходила, чтобы никакого единения не было…

Ложь. Повсюду ложь. Да и только ли здесь, в тюрьме?..

…Всё. Мое прошлое отпускает меня. Время возвращается в свое русло, четко разделившись на «вчера» и «сегодня». На жизнь — и жизнь.

Мои воспоминания прерывает, да и завершает звонок на проверку: сейчас гражданка начальница будет визжать, угрожая нам, что отправит в колонию.

В тот вечер она визжала ужаснее, чем всегда. А утром…

— Малявина, с вещами!

Я поняла — отправляют на этап, в пересыльную тюрьму на Красную Пресню..

Дежурная повела меня в бокс — вонючий-превонючий. Осужденные женщины сидели на своих баулах и курили, у некоторых узлы огромные. Как они их «организовали» в тюрьме, не знаю.

Этап большой. Принесли мокрый черный хлеб и ржавую селедку, это паек на этап. И опять сидим, сидим… Сколько часов прошло — не ведаю. Наконец, команда строиться и выходить.

И поехали мы в тюрьму на Красную Пресню…

Первое впечатление после того, как вышла из «воронка», — здание тюрьмы шевелится, как живое… Конвоир в ответ на мое недоумение поясняет:

— Это «конь».

— «Конь»?

— Придешь в камеру — узнаешь, еще и влюбишься через «коня»-то, — смеется конвоир.

Ничего не поняла, но спрашивать больше не стала.

302-я камера. Многовато народу, лежат даже под нарами. Вижу Ирочку, с которой была в КПЗ. Ее тогда почти сразу перевели в Бутырку, а я осталась. И вот — снова встретились.

— Иди сюда, Валентина, мы подвинемся.

Я поблагодарила ее. Остальные, вошедшие со мной, полезли под нары.

Наверху — оживление.

— Тихонько, не урони, — говорит девчонка у окна.

Выясняется, что «конь» — это кисет на веревке. Его спускают вниз — на мужской этаж. В кисете — записки, письма и прочее, включая бутерброды…

Через какое-то время — сигнал от мужчин: «Поехал!», и коновод тянет веревочку обратно. Теперь очередь женщин получать письма. И так — всю ночь.

Ирочка получает записку и читает ее, улыбаясь.

— Валентина, можно я напишу о тебе? Будет интереснее, не так скучно жить.

— Ладно, пиши.

Она достает неизвестно откуда взявшийся белый хлеб, а я копченую колбасу, сыр, овощи. Замечательный ужин получился. Ирочка пригласила Тамару Кузьмичеву — добрую, хотя и драчливую… У Тамары симпатичное простое лицо. Она работала в таксомоторном парке, там и схлопотала статью за хулиганство. Кого-то сильно побила. Тамара — шумная, крепкая, смешливая.

Пришел «конь», а в нем — письмо мне от некоего Володи. Пишет, что закончил педагогический институт, романогерманский факультет. «Очень хочется знать круг ваших интересов…» Ира прочла послание и сказала:

— Ответь ему, хорошо пишет!

Что же я ему отвечу? Рассказывать о себе — не хочется. Лучше буду спрашивать его… Так началась наша переписка.

Чуть позже Володя вместе с очередным письмом передал мне французское мыло: большое, круглое, голубое. Я часто вдыхала его запах. В камере накурено, а у меня — Володино мыло с обалденным ароматом, напоминающим мои любимые духи «Ма griff»… Послания эти туда и обратно действительно делали наши вечера сносными.

Переписка начиналась в 10 вечера. К этому времени все женщины приводили себя в порядок: снимали бигуди, подкрашивались, переодевались… Словно на свидание собирались!

А еще начинал работать «телефон». Алюминиевой кружкой постучишь по радиатору — в ответ такой же стук. С помощью кружки, прижатой к радиатору, вызываешь, кого нужно. Потом прикладываешь к ней ухо, и начинается разговор. Я очень удивилась, столкнувшись с «телефоном» впервые: слышимость — потрясающая! Говорила с Володей, он сказал, что знает меня по фильмам и счастлив переписываться со мной. Передал привет от всей камеры и обещал прислать свой портрет: среди них есть хороший художник.

Прислать портрет Володя не успел: вызвали на этап… И тут же получаю письмо от другого Володи:

«Арестовали меня в ресторане «Прага» в день моего рождения. Сейчас мне 35 лет. Закончил философский факультет Ленинградского университета. По профессии — социолог. У нас дома — огромная библиотека, которую собирали четыре поколения семьи. Очень люблю живопись! А ты?

Не могу наглядеться на французских импрессионистов, удивляюсь Босху, очарован Гойя. Понял, что единственные непреходящие ценности — театр и книги. Этот мир — мой…»

Я переписываю это письмо в свой дневник, который продолжаю вести, как делала это почти всю жизнь.

«26 сентября 1983 года. Я заболела. Температура 38,2. Тамара Кузьмичева растирала меня чем-то. Чувствую заботу окружающих, но… как тяжело!»

А послания от Володи приходят уже систематически, и это делает болезнь не такой отвратительной. Он переживает, что я плохо себя чувствую. Успокаивает, называя «ребеночком». Говорит:

«Улыбнись! Ну, вот и славненько! А наступит осень — отправимся мы с тобой на море, в мой дом. Вокруг все яркооранжевое от созревающих мандарин. Крепко заваренный кофе, жареная баранина и добрый грузинский коньяк… А главное — море, где по утрам у самого берега играют дельфины. Я научу тебя доставать рапаны и ловить крабов на собственный палец.

Давай выпадем из этой длинной цепи обыденности и устроим праздник из жизни.

После Черного моря поедем к Балтийскому в Таллин. Вечером в Таллине отправимся в «Паллас» и будем смотреть варьете. По-моему, длинное платье из темно-вишневого бархата и нитка жемчуга тебе к лицу. А я буду в темно-синей тройке и ярко-голубом «феоне» с вязаным английским галстуком. Слава Богу, у меня счастливая внешность. И ты — красавица! Как хорошо!

Заказываем бутылку «Camus», черную икру, филе «миньон» и цветную капусту в сухарях. А еще малину со взбитыми сливками и бутылку «Кяну Кука». После варьете мы потанцуем. А в три часа я повезу тебя в знаменитый бар. Там в четверг вечер органной музыки при свечах. И самый знаменитый в Союзе бармен-чемпион — Сережа Севастьянов.

Вяленая дыня, соленый миндаль, вино… А под утро ревень со взбитыми сливками и чашка крепчайшего кофе.

Ранним утром, когда солнце всходит, весь залив усыпан разноцветными парусами яхт. На яхте мы походим сегодня же вечером, на закате. А теперь в отель. Я налью тебе ванну, и ты будешь в ней плескаться. А потом…»

Это письмо читает мне вслух Тамара и все время ойкает: «Ой, Валюша, до чего же красиво! Ты не теряй его».

На другой день Ирочку забирают на этап. Мне непереносимо грустно.

Вскоре и Тамара Кузьмичева ушла. По радио передавали русские мотивы, и Тамара — как пустится в пляс! А с ней вся камера. Многие плачут, привыкли друг к другу.

Дежурная кричит в «кормушку»:

— С ума посходили! Вы что? Ну-ка, прекратите!

— Огонек! (Такое прозвище у этой дежурной из-за ее рыжих волос) Огонек, помолчи! — кричит Тамара. — Дай как следует проститься.

Потом меня перевели в другую камеру, в 305-ю. Скорее всего из-за переписки с Володей: дежурные перехватили «коня», прочитали и разбросали всех в разные стороны.

Я поговорила с Володей по нашему «телефону». Он был печален. Сказал: