Борис Четвериков - Котовский. Книга 1. Человек-легенда

• Название: Котовский. Книга 1. Человек-легенда
• Автор: Борис Четвериков
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1968

Большой многолетний труд старейшего советского писателя Бориса Четверикова посвящен человеку, чьи дела легендарны, а имя бессмертно. Автор ведет повествование от раннего детства до последних минут жизни Григория Ивановича Котовского. В первой книге писатель показывает, как формировалось сознание Котовского — мальчика, подростка, юноши, который в силу жизненных условий задумывается над тем, почему в мире есть богатые и бедные, добро и зло. Не сразу пришел Котовский к пониманию идей социализма к осознанной борьбе со старым миром.

Рассказывая об этом, писатель создает образ борца-коммуниста. Перед читателем встает могучая фигура бесстрашного и талантливого командира, вышедшего из народа и отдавшего ему всего себя.

---

И стал библиотекарь рассказывать, как напали поляки, как без объявления войны захватили они города и села, стали пороть мужиков, отнимать у них помещичью землю…

— Велик был гнев народа, — говорил библиотекарь. — Всюду записывались добровольцы. Партия призывала трудящихся на борьбу с панами. Уже сейчас мобилизовано не менее пятнадцати тысяч коммунистов. Второй Всеукраинский съезд комсомола постановил направить на фронт двадцать пять процентов своего состава…

— Що це таке? — наставляет дед свое заросшее волосами ухо. — Що вин каже?

— Он говорит, диду Семен, дуже богацко красного войска пришло бить панов.

— Добре, добре! — кивает дед. — Хай паны идуть откуда прийшлы.

— На первых порах, — продолжал рассказывать библиотекарь, Пилсудский имел некоторый успех. Но вскоре ему пришлось почувствовать крепкие удары Красной Армии. Много славных дел впишет в историю война с белополяками. Много мужества проявили в боях советские воины. Пришла сюда знаменитая Первая Конная — армия Буденного, пришла одержавшая много побед Чапаевская стрелковая дивизия, прибыли лихие наездники Башкирской кавалерийской дивизии. Червонной казачьей дивизии, сражается непобедимая Сорок пятая стрелковая дивизия, бьет врага Отдельная кавалерийская бригада Котовского.

— Що вин казав? — волновался дед.

— Вин каже: Котовский прыихав до нас.

— Эге ж! Дуже перелякаются паны! — закричал дед, зашелся старческим беззвучным смехом и даже хлопнул шапкой о землю. — О це дило!

Библиотекарь дал ему газету:

— Бери, дед, прочтут тебе внуки, а потом пригодится на закрутки.

Еще роздал брошюры и газеты, и возок тронулся дальше.

Дед не истратил газету на курево. Он бережно хранил ее на божнице.

2

В кавалерийской бригаде условлено, и все это знают: в каком бы селе ни разместился штаб, он разместится в доме священника или ксендза. Это всегда лучшее на селе жилище. И внешне дом священника отличается от других. Любой встречный сразу же укажет, где «живет батюшка». Этого правила котовцы придерживались неизменно. Сюда привозят почту, сюда приходят связные.

Поэтому Няга, прискакав в большое село, раскинувшееся возле раскудрявой березовой рощи, направился прямиком к церкви и быстро нашел поблизости от нее исправный хорошенький домик под железной крышей, с садом и палисадником, амбарами и цепной собакой.

Няга ждал письмеца от одной особы, оставленной им в Ананьеве. Вот почему иной раз усталый, и конь уже еле передвигает ноги, а все же заедет в штаб.

В штабе знают, что командир оставил в Ананьеве невесту, что они после войны должны встретиться, и, завидев его еще в окно, уже роются в пачке писем, ищут на букву «Н». Все полны участия, все переживают эту историю, этот «роман», жалеют Катю, жалеют Михаила Нягу, спорят о том, следовало ли им немедленно пожениться или лучше мучиться и ждать, следят, чтобы он чаще посылал письма…

Слышно, как хлопнули двери в сенцах, как шарят в темноте, отыскивая скобу двери. Няга входит, громыхая клинком, позвякивая шпорами.

— Есть! — кричат ему сразу же в несколько голосов и Юцевич, и писари, и Машенька Ульрих.

Он смотрит: где же? Кто из них держит в руке заветный конверт? И хотя конверт обыкновенный, Няге он кажется самым красивым конвертом, совсем особенным, он отличил бы его среди тысячи других.

Тут же торопливо отходит в сторону, останавливается у окошка и разрывает конверт. Штабные работники «утыкаются» носами в бумаги, делают вид, что знать ничего не знают и даже значения не придали, — читает и пусть себе читает командир.

«Дорогой Миша! С тех пор как ты уехал, город стал постылым, солнце не сияет, весна не радует. Мама принесла недавно мясо, сделала любимые мои котлеты, а у меня и глаза не глядят, ничто-то мне не мило без тебя, Мишенька, что бы я ни делала — по улице иду или сплю, — все думаю о тебе. Мама спрашивает: „Что с тобой, доченька?“ — а я ей ничего не ответила, только вышла в сени и немного поплакала. У нас уже стаял снег, скоро зацветет черемуха, от тебя опять не было письма, и так тревожно за тебя, родной мой, не нахожу места. Я знаю, что ты бы нашел у себя в Бессарабии девушку лучше, чем я, я — самая обыкновенная, но так любить, как я, никто тебя не сможет, потому что сильнее любить невозможно…»

Няга прочел письмо одним махом, да и написано оно было почти без точек, без запятых. Прочел, глубоко вздохнул и принялся еще читать, теперь уже медленно, слово за словом, часто останавливаясь и представляя, как она сидела в комнатке, оклеенной светлыми обоями, и писала это письмо, как она откидывала косу, которая ей мешала, как шла на почту, чтобы бросить письмо в почтовый ящик, и какой был в это время город, какие улицы, какое небо, какие дома, и стояли перед ним ее глаза, смотрели на него внимательно, пытливо: «Приедешь? Я буду ждать». Это она сказала при расставании… Конечно, приедет!

На фронте дела неплохи. Кавчасти противника стремительно отходят… Кончились дожди, установилась погода, не приходится на ночь оставлять коней мокнуть под дождем… Где это бахают? Со стороны Казатина? Говорят, в Казатине у поляков четыре танка и много пехоты и кавалерии…

Все эти мысли вразброд промелькнули в голове Няги.

«Во всяком случае, — подумал он, — дела на фронте идут успешно. Кончим с поляками — поеду в Ананьев и увезу Катю с собой…»

Михаил Няга бережно прячет письмо в карман гимнастерки.

— До скорого свидания! — говорит Няга.

— Всего хорошего! Заходите почаще!

— А вы, — шутит Няга, — можете не стесняться: не обязательно одно письмо, можно хоть десять, я не откажусь!

— Следующий раз будет вам куча писем! И все от нее!

Няга в нерешительности останавливается на крыльце: прочитать письмо еще раз здесь же, на крыльце, или только дорогой?

Гнедой красавец конь ржет, увидев хозяина.

«Ладно, дорогой, так дорогой!»

Какой тихий вечер! Вдали погромыхивают залпы артиллерии, но от этого тишина не нарушается. По деревенской улице идут гуси, выводок гусей. Вдали баба идет с коромыслом. Вечернее солнце играет и переливается в каждом окне. Может быть, и Катя сейчас прислушивается к тишине вечера и думает о нем? Няга представляет ее всю, милую, с огромной косой…

— Эх!.. — вздыхает он. Вскакивает на коня и рысью минует широкую улицу.

Лицо Няги сияет. Длинные ресницы трепещут. Он так любит жизнь! У него нет будничных дней. Каждый день для него — новый неожиданный праздник, на который он не рассчитывал, что его пригласят, — и вдруг очутился на празднике! Кругом друзья, солнце припекает. Мальчик мчится, еле касаясь земли, в кармане замечательное письмо… Хорошо!

3

Любар сильно укреплен. Это очень важный узел польской обороны. В Любаре более тысячи польских солдат и офицеров. Поляки ни под каким видом не хотят сдавать Любар. Здесь вдоль реки, по самому берегу, тянутся окопы и проволочные заграждения. Переправы противником уничтожены все. Есть броды, которые обстреливаются сильным пулеметным и ружейным огнем.

Но Любар нужно взять. Нужно во что бы то ни стало.

Первый кавполк ворвался в конном строю в самый поселок, но был выбит противником, открывшим ураганный огонь. Убит пулей в лоб Подлубный, один из лучших бойцов.

— Все равно вышибем! Собаки! — клялся Няга.

Второй кавполк зашел со стороны Гриновец, но там канавы и трясины, нет возможности развернуться кавалерийскому строю. Полк тоже отступил.

Няга повел свой полк в пешем строю, выбил противника, но не мог удержаться и вынужден был снова отступить. И в этот момент он был ранен в правую руку. Рука беспомощно повисла. Страшная боль мутила сознание. Кровью залило карман гимнастерки, где лежало драгоценное письмо…

А там, на поле сражения, все шло своим чередом. И Любар был все-таки взят, противник все-таки был отброшен.

Когда эта славная победа была одержана, Котовский собрал всех командиров полков, эскадронов, вызвал Жестоканова, вызвал политработников и подробнейшим образом на карте-двухверстке разобрал весь ход боев за овладение Любаром, объясняя, что именно предрешило удачу, останавливаясь на действиях каждого командира и давая им оценку.

— Вы видите, — говорил Котовский, — суворовское правило, что не количество решает дело, в данном случае еще раз подтвердилось. Очень было важно, что мы точно разведали и расположение Любара, и силы противника. Без разведки и связи нельзя воевать. Мы убедились, что ворваться в город в конном строю немыслимо, это повлечет только потери. Мы, как вы знаете, использовали внезапность нападения, удачно выбрали время атаки, на рассвете, когда польским панам спросонья трудно было разобраться в обстановке. Атаковав противника с трех сторон, мы рассредоточили его силы, белополяки растерялись, не разгадали наших намерений, а главное — они ожидали снова встретиться с конницей, а мы их атаковали на этот раз в пешем строю. Вот и пришлось им проверить глубину бродов на реке Случь и бежать сломя голову.