Николай Нароков - Могу!

• Название: Могу!
• Автор: Николай Нароков
• Издательство: Дружба народов
• Жанр: Современная проза
• Год: 1991
• ISBN: 5-285-00120-Х

Советскому читателю пока знаком лишь один роман Николая Владимировича Нарокова (1887–1969), известного писателя русского зарубежья, — «Мнимые величины». Без сомнений, и роман «Могу!» будет воспринят у нас с не меньшим успехом. Порукой тому служит мастерская зарисовка автором ситуаций, характеров и переживаний персонажей, которые захватывают и держат читателя буквально с первой до последней страницы.

---

— Да, возможно, что и дождался бы… Жизнь есть жизнь, в жизни все бывает! Даже больше: в жизни все может быть!

— Но тут нашла коса на камень! — злорадно ликуя, подхватил Табурин. — Нашла на камень и не только споткнулась, но и сама разбилась вдребезги! Вот оно что! Вам вполне ясно, почему тогда Юлия Сергеевна, в ту страшную для нее минуту, отказалась от спасения, которое ей предлагал Ив? Вполне ясно?

— М-м-м… В основном ясно, но… Почему?

— Причин было, конечно, много… Внутренних! А главная причина была — Виктор!

— То есть любовь?

— Да, и любовь… Но и другое! Как это назвать? Я не знаю! Благородство, что ли? Но — высшее благородство, колоссально высшее! Она ведь считала, что та беда, которая свалилась на Виктора, свалилась из-за нее. Вот оно что! Считала, что во всем повинна в первую очередь она. И поэтому бежать, то есть спасаться одной и оставить Виктора на произвол судьбы, она не смогла. Оцените-ка, оцените вы это «не смогла»! Оцените! Вам не хочется снять шляпу и низенько поклониться?

— Хочется! — глубоким голосом ответил Борс.

— Все зависит от человека! Все зависит от человека! — потрясая руками над головой, несдержанно выкрикнул Табурин. — От человека!

— У вас это очень хорошо соединилось: вы одинаково верили и в добро доброго человека, и в зло злого…

— А что такое добро и зло? — грозно спросил Табурин. — В мироздании добра и зла нет, добро и зло есть только в человеке! А поэтому в деле добра и зла все зависит от человека, он — примат!

Борс почувствовал, что он тоже взволнован. Он встал, вышел из комнаты и через минуту вернулся с бутылкой вина. Поставил ее на стол и налил два стаканчика.

— Давайте выпьем! — улыбаясь, предложил он. — Выпьем за вашу победу, которой я очень рад, и за мое поражение, которое да будет мне уроком!

— Ладно, выпьем! — с удовольствием согласился Табурин.

Они выпили, посмотрели друг на друга и оба улыбнулись. Потом сели. Борс взял листы письма и перебрал их, словно пересчитал.

— Надо будет все это чисто перепечатать, чтобы можно было читать! — сообразил он. — И все перевести на английский. Какой сумбур был у нее в голове, когда она писала: и русский текст, и французский… Кстати — почему французский?

— Она с детства очень долго жила во Франции, там и училась…

— Да? Я этого не знал. Не потому ли она, когда говорила из Канзас-Сити, вставляла именно французские слова?

— Конечно, поэтому! И подделывалась не под какой-нибудь другой, а под французский акцент. Я на это очень обратил внимание и очень думал об этом. Ведь это же тоже улика!

— Ну, улика не очень-то первоклассная!

— Согласен… Но я был доволен тем, что и этот кусочек прочно подходит к моей картинке!

Борс отложил листки в сторону, посмотрел на Табурина и опять улыбнулся.

— Должен сознаться, — сказал он, — что во всем этом меня чрезвычайно интересует еще один человек. Этот человек — вы!

— Я?

— Вы!

— Что же вас интересует?

— А вот что: как вам с самого начала пришла в голову мысль о Софье Андреевне? Почему и как вы заподозрили именно ее? Ведь у вас не было и не могло быть ни одной улики против нее. Даже косвенных указаний не было! Что было у вас дальше, ясно: после того, как появилось подозрение, вы начали рассуждать, обдумывать, прикидывать туда и сюда… Нашли кое-что, потом нашли еще больше! Но с самого-то начала? Откуда у вас взялось подозрение? Нюх ваш, что ли? Наитие? Интуиция? Что вас навело на мысль о ней?

— Что навело? Да все то же, что и всегда: человек навел!

— То есть?

— У меня было два «то есть», и оба были построены на человека. Первое: Виктор не мог убить! Об этом я так много говорил вам, что повторять не стану, и вы, конечно, понимаете мое «не мог». Значит, Виктора я раньше всего исключил из любых возможностей и предположений. Не он и — баста!

— Это было очень смело…

— Нет, это было просто несомненно, вот и все.

— А второе ваше «то есть»?

— Я стал искать: а кто же мог убить? Мог и практически, и внутренне, по душе и по совести, по всему тому, почему Виктор «не мог» убить. Ну, сами знаете: долго искать было нечего. Ведь ясно было, что убил так называемый «свой» человек, а не посторонний и не случайный. Мало того, что он знал, где стоит стол или стул, как открывается дверь или окно, но он знал самое главное: то, что Юлии Сергеевны в эту ночь не будет дома. Кто же мог быть таким «своим» человеком? Ну, конечно, сразу натолкнулся на два имени: Ив и Софья Андреевна. Вы скажете, что у меня не было пуговицы для такого заключения, но меня ни на секунду не останавливало то, что ее нет. Если Виктор и при пуговице был невиновен, то почему же Софья Андреевна не могла быть виновной и без пуговицы? Пуговицы у меня не было, но… что ж из этого? Что значит, что ее у меня нет? Это значит только то, что я ее пока еще не нашел и не увидел, а вовсе не значит, что ее нет вообще! И я стал думать не о пуговице, а о том, могли ли Ив и Софья Андреевна убить? Вы, конечно, понимаете, в каком смысле я спрашивал — «Могли ли?» В человеческом, конечно, в духовном!.. И ответил себе: «Могли!» И это дало мне первый толчок!

— Это! — удивился Борс. — Одно только это?

— Да, одно только это! — запальчиво ответил Табурин, как будто негодуя на то, что этого одного Борсу мало. — Но Ив был в Эквадоре, и его пришлось исключить. А Софья Андреевна? И душа, и сердце, и совесть ее могут хотеть убить и могут убить? Могут! Вот откуда у меня взялось подозрение: от человека оно взялось! Когда вы шли от пуговицы, я шел от человека!

— Прекрасный путь! — серьезно и убежденно сказал Борс.

— Колоссально прекрасный! И я тогда дивился на вас и на Поттера. Вы же оба знали, что Виктор не мог даже гусеницу раздавить, так как же вы допускали, что он Георгия Васильевича задушил? А потом я…

— Все, что было потом, понятно. — остановил его Борс.

— Но должен сознаться, — немного нахмурился Табурин, — что я, может быть, не был бы так уверен в своем подозрении, если бы Софья Андреевна не сделала трех крупных ошибок!

— Какие ошибки она сделала?

— Первая: волос и пуговица! — опять подчеркнул он это «и». — Такое «и» не случайность и не нечаянность, оно — умысел и нарочитость! В нем за версту видна женщина, и притом нетерпеливая, несдержанная, страстная, вот такая, как Софья Андреевна. Мужчина подбросил бы или пуговицу, или волос, а женщина — и пуговицу, и волос!

— А вторая ее ошибка?

— Ее визит к Виктору за два дня до убийства. Она этот визит скверно обдумала и скверно провела. Ведь было же видно, что приезжала она совсем не для того, чтобы передать Виктору приглашение Ива, а для чего-то другого. Ей было что-то нужно в его доме, нужно было что-то вынюхать или, вернее, достать там… И когда я подумал покрепче, я догадался: пуговица, вот что ей было нужно!

— А третья ошибка?

— А третья ошибка колоссальная! Тут она сплоховала, грандиозно сплоховала! Весь свой замысел, можно сказать, разрушила! Она ведь пуговицу-то отрезала, вот оно что! Не могла оторвать, что ли? Или просто не подумала? Не догадалась? Не знаю! Но отрезанная пуговица для меня все дело решила: это уже была улика не против Виктора, а против Софьи Андреевны! Вы согласны со мной?

— Безусловно! И если бы дело не закончилось так, как оно сейчас закончилось, я на этой отрезанной пуговице собирался половину защиты Виктора строить!

— Вот об этом-то я и хотел вас спросить! — как подброшенный пружиной, несдержанно вскочил Табурин, как будто только и ждал этого слова. — Вот это-то для меня самое главное!

— Что? Пуговица?

— К черту пуговицу! Она уж ни на что больше не нужна! Но вот вы сейчас сказали, что если бы дело не закончилось так, как… А вы считаете, что оно уже закончилось? Совсем закончилось?

Он вцепился глазами в Борса.

— После этого письма? — кивнул Борс на листы бумаги. — Какое же может быть сомнение?

— И обвинение с Виктора снимут? Освободят его?

— Конечно! Я ведь говорю вам: теперь все ясно и несомненно!

— Уф! — всей грудью облегченно вздохнул Табурин. — А я боялся, что даже и теперь могут быть какие-нибудь крючки и зацепки! Так освободят, говорите? Наверное? Когда?

— Ну, этого я не знаю! — рассмеялся его нетерпению Борс. — Не сегодня, конечно, и не завтра, но через неделю или через две… Я сегодня же повидаюсь с Поттером, дам ему фотокопии этого письма и поговорю с ним. Но ведь сам-то он прекратить дело не имеет права, есть ведь еще прокурор и судья. Но дело будет прекращено, теперь сомневаться в этом никак нельзя. Готовьте шампанское для встречи с Виктором!

Глава 26

В тот день, когда узнали о самоубийстве Софьи Андреевны, Юлия Сергеевна решила: надо, чтобы Миша переехал к ним и жил у них. Елизавета Николаевна сразу же поддержала ее.

— Ну да! Ну да! Конечно же! — всплеснула она руками. — Нельзя же, чтобы мальчик оставался один! Как это можно!