Владислав Зубок - Неудавшаяся империя: Советский Союз в холодной войне от Сталина до Горбачева

• Название: Неудавшаяся империя: Советский Союз в холодной войне от Сталина до Горбачева
• Автор: Владислав Зубок
• Издательство: Российская политическая энциклопедия
• Жанр: История
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-8242-1543-1

Книга профессора истории Университета Темпл (США) Владислава Зубока посвящена изучению мотивов и интересов Советского Союза в холодной войне. На ее написание повлияли новые источники и методологические находки: автор использовал большой массив ранее не доступных архивных документов — от записей, сделанных на заседаниях Политбюро, шифротелеграмм, которыми обменивались руководители компартий, до мемуаров бывших коммунистических лидеров и интервью с их помощниками, дипломатами, разведчиками и военными.

Книга предназначена историкам, политологам, преподавателям и студентам, всем интересующимся историей международных отношений СССР.

---

Ученые, работавшие над созданием ядерного оружия, пользовались особыми привилегиями и доступом к высшему руководству страны. Некоторые из них пытались использовать это, чтобы повлиять на советскую оборонную политику с позиций здравого смысла. Однажды на банкете по случаю успешного завершения ядерного испытания молодой Сахаров произнес тост в присутствии главкома РВСН маршала Митрофана Неделина. Ученый предложил выпить за то, чтобы такое страшное оружие никогда не было бы применено. Маршал ответил ученому пословицей: «Старик на ночь молился: Господи, укрепи и направь. А бабка на печке ворчит: пусть укрепит, направлю я сама». Сахарова ожгло как ударом хлыста. Он вспоминал впоследствии: «Неделин счел необходимым дать отпор моему неприемлемому пацифистскому уклону, поставить на место меня и всех других, кому может прийти в голову нечто подобное… Мысли и ощущения, которые формировались тогда и не ослабевают с тех пор, вместе со многим другим, что принесла жизнь, в последующие годы привели к изменению всей моей позиции». Между некоторыми учеными, создававшими советский ядерный щит, и военными, которые под руководством партии должны были удерживать этот щит, пролегла глубокая трещина. «Начиная с конца 1950-х, — вспоминал Сахаров, — все яснее становилась коллективная мощь военно-промышленного комплекса и его энергичных, беспринципных руководителей, глухих ко всему, кроме их "дела"». Советские ученые знали из иностранной печати, что многие из их западных коллег присоединились к движению за ядерное разоружение. Это побуждало их думать о своей моральной ответственности и критически оценивать государственную политику СССР, особенно в вопросах прямого и косвенного применения военной силы на международной арене{704}.

Демографические изменения также способствовали тому, что населению Советского Союза все меньше и меньше хотелось воевать. За послевоенный период с 1945 по 1966 г. в Советском Союзе родилось 70 млн. новых граждан. Из-за быстрой урбанизации большая часть этой молодежи росла и получала образование не в селах и маленьких городках, а в крупных городах. Это было новое поколение советских граждан, в отличие от образованной молодежи 1930-х и 1940-х гг., не грезящее о будущих сражениях за мировой социализм. Среди них росло число этнически нерусских, которым совершенно не были близки темы «российской боевой славы» и жертвенного великодержавного патриотизма{705}. Молодые люди начала 1960-х гг. были наслышаны от своих отцов и старших братьев о том, сколь ужасной ценой им досталась победа в 1945 г. Владимир Высоцкий, любивший беседовать с фронтовиками, в своих песнях выразил их боль о проклятой войне, о народной трагедии бойни-геноцида. «А все же на запад идут и идут, и идут батальоны, и над похоронкой заходятся бабы в тылу»{706}. Те же, кто шел служить в советскую армию, обнаруживал здесь не атмосферу товарищества, а все больше неуставные отношения и грубость сержантов, допотопные методы муштры. Все это выглядело откровенной карикатурой на военную подготовку в условиях, когда предполагалось, что исход войны будет решен ядерными ударами. Все больше образованных юношей и их родителей искали возможность, чтобы избежать военной службы, чего прежде не наблюдалось. Все больше людей осознавали, что Советский Союз не готов к такой войне, так же как он был не готов к войне летом 1941 г. В романе «Жизнь и необыкновенные приключения солдата Ивана Чонкина» Владимир Войнович выразил эти настроения в блестящем сатирическом ключе, при этом весьма реалистично обрисовав показуху, безалаберность, террор и полную неготовность Советского Союза к немецкому вторжению. Войнович опубликовал свой роман в 1969 г. за границей; позднее это ему припомнили, когда исключали из Союза писателей СССР{707}.

Разумеется, не следует преувеличивать масштабы и темпы роста антивоенных настроений в советском обществе. Как и в случае со студенческим движением в 1956 г., новые веяния коснулись лишь части образованной молодежи в Москве, Ленинграде и нескольких других крупных городах. Холодная война продолжалась, и открыто выражать пацифистские настроения было опасно.

Одним из главных источников эрозии советского патриотизма стал национальный вопрос. Хрущевская эпоха была временем, когда согласно официальной доктрине «дружба народов» привела к формированию «новой исторической общности — советского народа». Действительно, в Советском Союзе полным ходом шли процессы этнической ассимиляции, заключалось множество межэтнических браков, русский язык получил права всеобщего. Вместе с тем продолжалось развитие национальных идентичностей, которое грозило в будущем размыть и подорвать имперскую общность. Этнонациональные идентичности проявили себя в годы революции и Гражданской войны в Прибалтике, на Украине и Кавказе. В 1920-е гг. большевистская власть проводила курс на «коренизацию», поддержку развития национальных и автономных республик и автономных областей во многом за счет великорусской части населения и великорусской идентичности. При Сталине, в обстановке индустриализации и подготовки к войне, «русскость», русский язык и история стали конституирующей основной полиэтнического государства, но нерусские титульные национальности сохранили значительные институциональные преимущества перед русскими: они имели не только «свою» территорию, но и «свою» компартию, академию наук и учреждения культуры. Несмотря на то что все эти институты оставались под контролем коммунистической партии, именно в них начал вырастать этнический национализм, имевший явно выраженную антирусскую и антисоветскую окраску{708}.

После войны бурный рост великорусского сознания в рамках сталинской парадигмы продолжался — на этот раз за счет «национальных меньшинств», прежде всего евреев. Сталинская кампания «борьбы с космополитизмом» сопровождалась очередной заменой кадров, теперь уже не по классовому, а по национальному признаку: от еврейских кадров избавлялись, русские и украинские кадры продвигали. Эта кампания оставила глубокую травму в сознании советской элиты, где с 1920-х гг. было непропорционально много выходцев из еврейских семей. После смерти Сталина в 1953 г. открытая травля евреев прекратилась, однако мрачный осадок остался. Власти ничего не сделали, чтобы реабилитировать репрессированных евреев, в том числе видных деятелей культуры, пострадавших во время чисток 1948-1952 гг. Закрытые за это время еврейские образовательные и культурные учреждения на идише так и не были восстановлены. Государственный антисемитизм продолжал существовать, хотя вслух об этом не говорилось. В инструкциях для служебного пользования, в частности в отделах кадров всех советских учреждений, люди «еврейской национальности» по-прежнему подвергались дискриминации. Считалось, что они не вполне заслуживают доверия, а значит, не подходят для работы в секретных государственных учреждениях (существенное исключение представляли научные лаборатории, имевшие отношение к военно-промышленному комплексу, ядерной энергетике и Академии наук). Евреи также не должны были занимать высшие партийные и государственные посты, зарезервированные для выходцев из основных «титульных национальностей» Советского Союза, прежде всего русских. То обстоятельство, что, начиная с 1956 г., Советский Союз поддерживал арабские государства, выступавшие против Израиля, отрицательно сказалось на положении евреев в СССР. Евреев подозревали в сионистских симпатиях, т. е. в лояльности к другому государству{709}. Для того чтобы евреи могли получить разрешение на поездку за пределы СССР, им, в отличие от советских граждан других национальностей, приходилось преодолевать дополнительные препятствия. Хрущев и его окружение относились к еврейству и еврейской культуре с большой подозрительностью, хотя на словах отвергали обвинения в антисемитизме. На Украине, где антисемитизм имел давние корни, местные партийные власти под предлогом «борьбы с сионистской пропагандой» поддержали публикацию ряда откровенно антисемитских брошюр{710}.

Многие известные деятели культуры, у которых в паспорте в графе «национальность» было написано «еврей», по-прежнему считали сталинизм трагической ошибкой, отклонением от правильного в целом курса на социализм. Поэт и писатель Давид Самойлов в апреле 1956 г. записал в своем дневнике: «Русская тирания — дитя русской нищеты. Общественная потребность в ней порождалась скудостью экономики, необходимостью свершить жестокие и героические усилия для расширения общественного богатства. Но диктатура, принятая обществом… постаралась заменить истинный, простой идеал человека античеловеческими идеями шовинизма, вражды, подозрительности, человеконенавистничества»{711}. Самойлов и другие высокообразованные интеллектуалы еврейского происхождения считали себя полностью ассимилированными и не испытывали никаких «национальных», тем более религиозных чувств солидарности с «еврейством». Но их «национальность по паспорту» напоминала о себе на каждом шагу.