Николай Смирнов - Золотой Плес

• Название: Золотой Плес
• Автор: Николай Смирнов
• Жанр: Биографии и Мемуары

Повесть Николая Смирнова об Исааке Левитане.

---

- Непременно надо будет побывать внутри и, если удастся, отслужить обедню: это такая незапамятная старина, - сказала Софья Петровна.

- Устройте, Софи, - вы знаете, как я люблю службы именно в таких церквах, - ответил художник.

Посидели на мшистых ступенях, слушая воркование голубей и оглядывая соседнюю гору, где с лесной густотой красовались березы, а под ними, на скатах, уютные беседки, - и пошли дальше: обкошенным лугом, жарким ельником, горной долиной в перепутанных, по пояс, травах.

Внизу, в ивах, шумела ключевая река, шумела, сливаясь с ней, мельница. Широко светлел омут.

- Обязательно напишу эту мельницу, - сразу решил Исаак Ильич, оглянув лесные берега. Он помолчал, еще раз оглянул омут, огромное колесо, падающее в воду с грохотом выстрела, и сказал: - Действительно, будто какая-то «неведомая сила» тянет меня ко всем этим «грустным берегам» - к часовням, к мельницам, к полевым дорогам...

Где-то в лесу, на горе, кричали петухи, слышались человеческие голоса - поблизости была деревня, - в березовой роще, начинавшейся за рекой, распевали иволги, журчали горлинки, в великом множестве пестрели цветы, а над ними - бабочки.

Софья Петровна стала обрывать цветы, а художник прилег, запрокинул голову, долго смотрел в полуденное небо. Если бы можно было достигнуть того высочайшего мастерства, чтобы вот это облако, перенесенное на полотно, так же плыло и лучилось под кистью, чтобы распускающиеся на полотне березы наполнялись соком, а их листья - легкостью и трепетом ветра! И опять, опять начиналось знакомое томление - настойчивая, как бы опаляющая жажда работы и, рядом, неуверенность в силах... опять с предельной остротой чувствовался, тревожил и звал куда-то чудесный земной мир...

Это чувство иногда переходило у художника в свою противоположность - в горькую, необъяснимую тоску, углубленное подобие той, которая тяготит в предгрозовые часы. Но сейчас от этой тоски не было и следа. Хорошо успокаивал непрерывный березовый лепет, радостно, чувственно ощущалась в руках прохлада собранных Софьей Петровной цветов.

В роще, на горе, оказались скамейки, - здесь было, очевидно, место городских прогулок, - от скамеек тянулась дорога в бор. За бором открылся пыльный тракт, ветряные мельницы, медленно, со скрипом, махавшие крыльями, прокопченные кузницы, городские дома.

Свернули в переулок, пересекли поле, пошли Дворянской улицей, вдоль старых, широкошумных лип.

Липовая аллея выводила на гору, к откосу. Внизу, за монастырской оградой, стояла церковь, лежала базарная площадь.

На базаре, у дверей лавок, на деревянных «галдареях» переговаривались и пересмеивались купцы. Софья Петровна сразу узнала среди них Иону Трофимыча: он, глубоко надвинув на лоб картуз и сверкая расчищенными сапогами, стоял-смотрел, с аршином в руке, прямо на нее, что-то говорил, подмигивая усмехавшемуся соседу, маленькому и кудрявому бородачу, похожему на пуделя.

Заходили в лавки, взаимно (и даже несколько церемонно) раскланивались с хозяевами.

И как бойко носился по своей гвоздично пахучей бакалейной лавке поворотливый купец, как почтительно, с улыбками и поклоном, подавал красивый, тяжелый пакет, плотно перехваченный цветной лентой: «Пожалте-с!» Один молодой купец, с нервным, подвижным лицом и большими, грустными черными глазами, вежливо спросил, завертывая чай:

- Долго изволите пробыть в нашем городке, от которого, как сказано у Гоголя, три года скачи - никуда не доскачешь?.. - Он подал руку. - Будем знакомы: Иван Николаевич Вьюгин.

Исаак Ильич с любопытством посмотрел на него.

- Как пойдет работа: мы - художники, и все зависит от настроения, от материала.

Купец опять улыбнулся:

- Наслышан, - о вас с утра идут здесь толки... каких только чинов и рангов не надавали вам. Что ж поделаешь, народ довольно дикий, как в пьесах Островского... Да ведь он, Островский, сосед наш: каких-нибудь сорок - пятьдесят верст до его Щелыкова.

Иван Николаевич любезно поклонился художнику.

- Попрошу разрешения посмотреть ваши работы, когда будет что-либо законченное. В случае же вашего согласия можем собраться - компанией - и на охоту: как видите, мы уже знаем, что вы и ваша дама являетесь поклонниками Дианы. А вот, кстати, горячий Немврод - мой брат Гавриил. Познакомьтесь!

Вошедший в лавку восемнадцатилетний Гавриил Николаевич, худощавый, румяный, с рыжими усиками, размашисто снял белую фуражку.

- Здравствуйте-с, господа, честь имею кланяться!

Исаак Ильич и Софья Петровна ответили таким же почтительным поклоном.

- Ну, а с нашим городком ознакомились уже немнго? - спросил Иван Николаевич. - Здесь, по-моему, немало найдется красивых уголков, вполне пригодных для кисти?

- Ваш городок для нас - настоящая находка, - улыбнулась Софья Петровна.

- Заказное местечко, как говорят охотники, - согласился художник.

Иван Николаевич, блестя глазами, заговорил с гордостью и теплотой:

- Конечно, особых достопримечательностей у нас нет - мы, к сожалению, не умеем хранить памятники истории, - но у нас есть, например, замечательная древняя часовенка над Волгой, есть березовый парк на Соборной горе, есть неподалеку тургеневские помещичьи гнезда, есть привольные острова на Волге...

Софья Петровна в тон купцу - искренне и нежно - сказала:

- Часовенка, о которой вы говорите, изумительна, это - живая старая Русь, редкий образчик старинного народного зодчества.

- Да и сам городок - старинный, в свое время игравший определенную государственную роль, - продолжал Иван Николаевич. - Он, как и все поволжские города, видел и татарские сабли и польские жупаны. Великие битвы, судя по преданьям, велись когда-то здесь, замечательные были люди - защитники земли русской. Здесь, кстати, в семи верстах, проживают - в селе Коробово - потомки Ивана Сусанина, нашего национального героя.

Исаак Ильич слушал купца с живым, теплым волнением. Томительное чувство летней красоты, Волги, гор и долин - все то, что так благостно, в первоначальной детской чистоте, открылось (или возвратилось) ему в этом безвестном городке, - дополнялось теперь новым чувством: соприкосновением с почившей - и, конечно, живой - душой этой красоты, с ее глубинной древностью.

Он благодарно пожал руку Ивану Николаевичу.

- С удовольствием сходим когда-нибудь на охоту, с Удовольствием, если это вас интересует, покажу мои работы.

- Благодарствую, - уже с обычной (даже как бы суховатой) вежливостью ответил купец, приподнимая фуражку. - Желаю успеха, господа!

Пошли базарной площадью. Небольшая стайка турманов, как бы застывая в воздухе, кружилась почти над их головами. Чуть вздрагивающие птичьи крылья напоминали веер, расписанный цветами.

- Если бы я был портретистом, я бы обязательно написал портрет дамы с голубями, - сказал Исаак Ильич. - Это очень солнечно и радостно.

Софья Петровна посмотрела на него обиженно и счастливо:

- Я так давно прошу вас об этом! Портреты, может быть, и не ваш жанр, но и они у вас превосходны. Портрет Антона Павловича, безусловно, хорош: насмешливость, соединенная с грустью, - отличительная черта и его личности и его рассказов - целиком передана на полотне.

Художник смутился - он всегда смущался от похвал - и торопливо ответил:

- Я помню и исполню ваше желание.

Взобрались чуть приметной тропой на гору. Столетние щербатые березы слабо мотались в небе, а среди берез вздымался собор, призрачный от древесных теней, пробегавших по нему подобно струям фонтана, звонкий от пронзительного свиста стрижей.

Подошли ближе: дикая, старинно-монастырская глушь, слепящая дрожь в отвес падающего солнца, высокие решетчатые окна. В окнах переливалась стенная иконопись.

- Какое запустение! - сказала, оглядываясь, Софья Петровна.

- И какая красота! - добавил Левитан, долго не отрывавший глаз от икон и фресок. Потом заговорил с оживлением и увлечением: - Эта живопись наполнила мне поездку вместе с Нестеровым в Ростов-Ярославский. Мне навсегда запомнилась паперть одной из тамошних церквей - на ее стенах изображены ангелы в белых, похожих на древнегреческие одеждах. Эти ангелы как бы облучают вас со всех сторон, несмотря на то что их разделяют окна, они все связаны между собой общей гаммой и в солнечный день будто светятся изнутри. А какие там Мадонны, одежды их напоминают по краскам свежую землю и синее небо, и какая чудесная простота во всем этом мастерстве - ни ярко-голубых тонов Тициана, ни обилия красного цвета, излюбленного итальянцами и превращающего иногда картину в олеографию.

Левитан опять вплотную подошел к окну и продолжал: - У этих, возможно полуграмотных, живописцев всегда очень удивляет настоящее композиционное мастерство, умение отделять главное от второстепенного, умение заключить любую картину не только в прямоугольник, но и в круг, в овал. Главное же - это подлинно народное искусство и потому очень поучительное, как поучительна народная музыка и песня для наших композиторов.