Георгий Чиж - К неведомым берегам

• Название: К неведомым берегам
• Автор: Георгий Чиж
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1962

Литератор, ученый Г. П. Чиж собрал большой материал о русских землепроходцах и мореплавателях, сделавших земли и воды Крайнего Севера и Дальнего Востока частью Российского государства. На основе изучения этих материалов Г. П. Чиж создал своеобразное беллетристическое и в то же время хорошо документированное историческое повествование «К неведомым берегам». Его герои — люди мужественные, предприимчивые, полные энергии. Это русские купцы-промышленники Григорий Шелихов и А. А. Баранов, освоившие берега «русской Америки», проложившие путь соотечественникам далеко на северо-восток; это крупный государственный деятель, председатель правления созданной в 1800 году Российско-Американской компании Н. П. Резанов, продолживший дело Шелихова; это выдающийся русский мореплаватель И. Ф. Крузенштерн, совершивший на парусных кораблях «Надежда» и «Нева» первое российское кругосветное плавание; это адмирал Г. И. Невельской, самоотверженно служивший России на Дальнем Востоке; это их многочисленные сподвижники, люди сложных судеб, участники морских походов и подвигов. Автор стремится показать этих людей правдиво, без идеализации, в круговороте больших исторических событий. Особый интерес здесь представляют главы, рисующие встречу Невельского с декабристами в пятидесятых годах прошлого столетия в Иркутске.

Живой язык, меткие портретные характеристики множества полузабытых исторических лиц, увлекательное описание бурных событий борьбы за «неведомые берега» делают многолетний труд Г. П. Чижа примечательным явлением в нашей художественно-очерковой литературе.

---

Орлова давно уже подмывало спросить, зачем во временном лагере из палаток на мысе поставлена зимняя бревенчатая избушка, но он не решался. Вызывали вопрос и десятки увешанных шкурами гиляков, сидевших без дела на траве, как бы в ожидании чего-то, в то время как десятка два других тащили с матросами из лесу бревна и длинную, гладко оструганную мачту.

С праздными гиляками тем временем оживленно беседовали, жестикулируя не только руками, но и ногами, оба переводчика: гиляк Позвейн и тунгус Афанасий. Время от времени оттуда доносились дружные взрывы смеха. Веселым, жизнерадостным тунгусам чего-то, по-видимому, не терпелось — они то и дело вскакивали с места и, подпевая себе под нос, ритмично покачивались и приплясывали.

Невельской пригласил к себе в палатку Орлова, вызвал матросского старшину, распорядился приготовить к походу шлюпку с запасом на неделю и выстроиться у мачты.

Когда они затем вышли наружу, мачта с пропущенным через блок у вершины шнуром была глубоко врыта в землю, а у подножья лежало свернутым большое полотнище.

«Флаг, — подумал Орлов. — Что же Невельской собирается делать?»

Невельской в то время шел по фронту. Он поздоровался с командой, затем пальцем подозвал переводчика и сказал:

— Мои слова запоминайте и тотчас переводите гилякам и тунгусам, — и взмахнул рукой.

По мачте резво побежал кверху, щелкая и развеваясь на ветру, большой государственный флаг. Звонкий салют из фальконетов при криках «ура!» разорвал тишину утра.

— Именем государя императора всероссийского я открываю здесь, торжественно произнес Невельской, обращаясь к толпе, — русский военный пост Николаевский для защиты вас от притеснений со стороны маньчжур; государь император принимает вас под свое покровительство, и впредь мы никому не позволим вас обижать. За защитой спешите, когда понадобится, сюда: здесь будет наше с вами войско, наши пушки, наша крепость. С вашей помощью мы сюда никого пускать больше не будем! Солдаты! Старайтесь во всем помочь этому миролюбивому населению. На их обиды смотрите как на свои собственные, и пусть гиляки, тунгусы, мангуны станут для вас как ваши родные братья и сестры!

Угощение, танцы, песни; шумная торговля по неслыханно дешевым ценам как с той, так и с другой стороны шла до самого вечера и продолжалась еще и на следующий день, когда шлюпка с Невельским и Орловым, гонимая попутным верховым ветром, быстро двигалась вдоль тихих и приветливых берегов.

И еще целых двое суток, до самого Петровского, Орлов терзался неизвестностью: что же еще делал во время своего отсутствия довольный, но по-прежнему неразговорчивый Невельской?

Переводчики объяснили Орлову: Невельской объявил здешним жителям мангунских и гиляцких племен, что вся земля от Хинганского хребта до моря и весь остров Сахалин принадлежат России, а сами они отныне находятся под русской опекой. Вместе с тем он потребовал от гиляков объявлять об этом всем иностранным кораблям.

Возвращаясь обратно, путники увидели впереди, за Петровской кошкой, верхушки мачт и поспешили к берегу, думая, что пришли корабли из Охотска. Орлов волновался — не жена ли?

— Парадную форму! — скомандовал Невельской. — И марш со мной!

В сопровождении Орлова и трех матросов, взобравшись на борт сначала американского, а потом гамбургского китобоев, Невельской объявил капитанам, что они находятся во владениях России, простирающихся к югу до границ Кореи, и что плавание и промысел в Охотском море могут быть разрешены только им, Невельским, и начальниками портов Аяна и Охотска. Китобои просили разрешить им салютовать Петровскому порту и обязались уйти в море на следующий же день, прося дать им лоцмана для проводки судов через протоки лимана.

— Лоцмана я вам дать, к сожалению, не могу, — серьезно сказал Невельской, — поскольку вы забрались сюда без разрешения. Выкарабкивайтесь, как знаете, на свой риск и страх. Предупредите о моем объявлении вам все встречные суда.

— Со стороны туземцев как с материка, так и из Сахалина ко мне поступило очень много жалоб на причиняемые командами китоловных судов обиды, — добавил Невельской, — впредь мы этого не потерпим, и нами отдано соответствующее распоряжение нашим крейсерам преследовать и арестовывать такие суда.

Сказанное показалось китобоям не простой угрозой, когда через несколько дней они увидели подходящее к Аяну вооруженное судно. Это был «Охотск» из Петровского, на борту которого с Невельским ехала депутация от гиляков, уполномоченная заявить, что гиляки просят принять их под покровительство и защиту могущественного русского царя.

Особенно важно было то, что оба гиляцких посла были свидетелями триумфального шествия Невельского как представителя России, явившегося для наказания обидчиков, маньчжурских купцов, обманщиков и насильников, похищавших у них жен и дочерей. К Невельскому являлись с просьбой о защите с обоих берегов Амура не только гиляки, но и самогиры, нейдальцы и даже более отдаленные мангуны и гольды. Они рассказывали, что в таком же положении находятся и живущие на Сахалине мохнатые курильцы. К ним время от времени наезжают японцы торговать и при этом обижают. Некоторые из прибывавших гиляков приносили русскому начальнику в дар рис, стерлядей и китайскую водку. Они рассказывали, что на правом берегу Амура, в четырех местах, поставлены из обломков скал столбы, на которых, кроме дат 1649 и 1779, выточены какие-то знаки.

Дружелюбно настроенный к русским маньчжурский старшина из ближайшего города Отто тем не менее за взятку пускал за Амур маньчжурских купцов вопреки запрещению пекинского правительства. Все это создавало ясную картину состояния границ и политического положения Амура — медлить с закреплением здесь действительно нельзя было.

….Невельской был очень доволен: вместо неприятного для него и не совсем доброжелательно настроенного ко всем его начинаниям по освоению устья Амура Завойко он застал уже начальником порта Кашеварова. Особенно же было кстати пребывание в Аяне якутского, камчатского и аляскинского архиепископа Иннокентия, пользовавшегося благоволением генерал-губернатора и нового камчатского губернатора Завойко. В Аяне оказалась и семья Орлова.

Архиепископ вполне разделял образ действий Муравьева и мысли о значении Амура для России и благословил Невельского на дальнейшие подвиги. Он ласково принял гиляцкую депутацию и убедился в благоприятной почве для распространения среди них христианства. А самое главное, он узнал, что как гиляки, так и все другие туземные племена от моря вверх по Амуру до самого Хинганского хребта и устья Уссури часто подвергались грабительским наездам маньчжурских купцов, но никогда не признавали над собой их власти и не платили дани.

Окрыленный удачами, Невельской немедленно настрочил откровенное донесение о своих самочинных действиях в Петербург Меньшикову и в Иркутск Муравьеву и тут же выслал его с нарочным, а сам стал готовиться выехать вслед, чтобы лично упросить Муравьева принять решительные меры для закрепления успеха: нельзя же было обороняться от пришельцев шестью человеками в Николаевском, а от нашествия судов Англии, Америки и других стран — пятнадцатью в Петровском!

«От имени Российского правительства, — писал Муравьеву Невельской, — на мысе Куегда, в Николаевском и в Петровском я поднял Российские флаги и объявил гилякам, маньчжурам, а при посредстве их и всем иностранным судам, плавающим в Татарском заливе, что так как прибрежье этого залива и весь Приамурский край до корейской границы с островом Сахалин составляют российские владения, то никакие здесь самовольные распоряжения, а равно и обиды обитающим инородцам, не могут быть допускаемы. Для этого ныне поставлены российские военные посты в заливе Искай и на устье реки Амур. В случае каких-либо нужд или столкновений с инородцами нижеподписавшийся посланный от правительства уполномоченный предлагает обращаться к начальникам этих постов».

«Убедившись лично, что устье Амура китайцами не считается своей территорией, так же как и все Приамурье, и что, с другой стороны, вторжение иностранных держав, суда которых во множестве шныряют у входа в открытый и доступный Амур, может со дня на день осуществиться, — объяснил Невельской, как верноподданный, я не мог не предпринять тех мер, которые были в моих силах, для отвращения опасности. Проклятие потомков справедливо пало бы на меня…»

В заключение он выражал надежду, что при заступничестве Муравьева ему будет прощено нарушение высочайшего повеления.

Донесения пошли, корабль готов к выходу в море, а на сердце становилось все неспокойнее и неспокойнее: приходилось рискнуть еще раз.

«Навигация кончается, — рассуждал он, — и вряд ли до весны может грозить какое-нибудь вторжение с моря, люди обеспечены на зиму жильем и продовольствием, со стороны туземцев никакой опасности нет, новые же шаги без подкрепления и одобрения сделанного невозможны — надо ехать лично к Муравьеву». Тут Геннадий Иванович неожиданно для себя густо покраснел, убедившись в том, что его поступком руководит еще и другая сила: его неудержимо потянуло в Иркутск — видеть Катю, получить прежде всего ее одобрение и убедиться в том, что она ждет его и будет еще ждать, если понадобится, подышать с нею, единственной и любимой, одним воздухом…