Сергей Снегов - Книга бытия (с иллюстрациями)

• Название: Книга бытия (с иллюстрациями)
• Автор: Сергей Снегов
• Издательство: Терра Балтика
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-98777-023-8

Двухтомный роман-воспоминание Сергея Снегова «Книга бытия», в котором автор не только воссоздаёт основные события своей жизни (вплоть до ареста в 1936 году), но и размышляет об эпохе, обобщая примечательные факты как своей жизни, так и жизни людей, которых он знал.

---

— Между прочим, Сережа… Тебе не кажется, что тебе надо бы прийти сюда вместе с Фирой? Все-таки теперь родственники…

— Мама так тогда ее оскорбила, что я боюсь их знакомить.

— Ты все-таки плохо думаешь о маме, Сережа. Она же не знала, что Фира твоя жена. Думала, какая-то шалая девчонка…

— Узнала, когда я показал вам загсовское свидетельство. Могла заговорить и по-хорошему.

— Заговоришь с тобой в такую минуту! Посмотрел бы на себя в зеркало, когда сердишься… Ты был в ярости, в жуткой ярости! Никогда не видел тебя таким.

— Она могла хоть что-нибудь сказать. Нет, враждебно молчала.

— Не враждебно, Сережа. Ошеломленно! Ты нас как по голове ударил. У меня даже в горле перехватило, у мамы тоже. Очень прошу тебя — приходи с Фирой. Она поможет тебе и книги забрать, какие захочешь. А мама встретит ее хорошо, слово даю.

— Нет, — ответил я, немного подумав. — Мама, возможно, и постарается загладить свою вину. Но моя жена не из тех, кто забывает незаслуженные оскорбления. Уж я-то ее знаю! Даже если очень попрошу, не согласится.

— Ты все-таки попроси, — сказал отчим. — Мне кажется, главное все-таки не в ней, а в тебе. Ты бываешь иногда таким суровым…

— Это у меня от мамы. Никогда не допущу, чтобы порочили дорогого мне человека!

— А разве мы не дорогие тебе люди? — как-то философски произнес Осип Соломонович. — Мама по крови, а я… ну, по душе… Столько намучились с тобой во время гражданской и голода! Ты так болел — испанка, возвратный тиф, дистрофия, отравления. Сознание терял… Сколько раз мама хваталась за голову и кусала руки, чтобы не зарыдать. Я видел! Все ее дети погибли — и ты уже погибал. Так это было, Сережа.

— Хорошо, я поговорю с Фирой и скажу вам, как она решит, — сдался я. — Но я уверен в ее отказе, честно предупреждаю.

Разговор с Фирой получился иным, чем я ожидал. Она и не думала вспоминать старых обид. Она не рассердилась, а обрадовалась приглашению. И, как всегда, немедленно перешла к активным действиям.

— Сегодня уже поздно, — сказала она с сожалением (мы разговаривали вечером). — Но завтра явимся.

— Я ведь обещал предупредить заранее…

— Именно об этом я и говорю. Завтра, еще до занятий в университете, подойдешь к киоску и скажешь маме, что вечером явимся знакомиться.

— Сколько знаю, я с ней уже знаком, — засмеялся я.

— Как сын — да, как мой муж — нет, — парировала Фира. — Ту глупую сцену на улице я в расчет не беру. Если хочешь знать, я даже оправдываю твою маму: она молодец! Она защищала тебя от всяких поклонниц — сам ты неспособен отбиться от интересных девушек. А с женой твоей она будет ласкова до нежности, ручаюсь тебе.

— Крепко сомневаюсь.

Внешне встреча прошла по Фириному сценарию.

Мама, узнав о нашем приходе, немедленно закрыла киоск и побежала на Привоз за продуктами. Стол был накрыт еще до нашего появления — и еда была именно той (и только той!), которую я любил. Лишь одну слабость разрешила себе моя мать: сладкий кагор (бывшее церковное вино).

Знакомство наконец состоялось. Ласковой до нежности мама, конечно, не стала (эти два понятия — ласковость и нежность — плохо вязались с ее характером), но вежлива была безукоризненно: по-хорошему расспрашивала, по-хорошему отвечала. Отчим почти не вслушивался в разговор, я тоже. Фира держалась оживленно и весело, но в оживлении ее порой проскальзывал наигрыш — правда, самую чуточку, и все же…

— Мне было очень трудно, — пожаловалась она, когда мы ушли. — Твоя мама временами так смотрела на меня… Ничего плохого, конечно, но, знаешь, я чувствовала, что внутри у нее таится что-то недоброе. Боюсь, мы никогда не станем подругами.

— Обычное отношение свекрови к невестке, Фируся. Классическая картина, отягченная двумя обстоятельствами. Во-первых, моя мать не из тех, кто непрерывно обнимается и целуется. А во-вторых, я поступил все же по-хамски, даже не намекнув, что собираюсь жениться, — и она не может мне этого простить.

— Она тебя давно простила, не заблуждайся. А вот мне простит не скоро. Она не сомневается, что я заморочила тебе голову и соблазнила. Впрочем, так оно и было, она не ошибается. Сам ты такой теленок, что еще долго не осмелился бы жениться на мне, — тебя надо было основательно подтолкнуть.

— Так думаешь ты или моя мама?

— Мы обе. Я тебя задурила, а она об этом догадалась. Возражаешь?

— Не возражаю, а благодарю. Это так прекрасно, что ты меня задурила, очаровала, ослепила, связала… Что еще сказать, чтобы ты поняла, как я счастлив?

Фира засмеялась. Сейчас, на улице, слушая мои признания, она искренне радовалась, а не притворялась веселой, как раньше. Она только сказала:

— Тут есть одна опасность. Я завоевывала именно тебя, а мама, вероятно, подумает, что так я поступаю со всеми мужчинами.

— Как-нибудь я разъясню ей, что ты совсем не такая. Я скажу, что ты из тех женщин, которые только очень немногим великодушно разрешают доставить им удовольствие. И я оказался в числе избранных!

— Только, пожалуйста, говори не так кручено. В твоей похвале чувствуется ирония. Это меня пугает. Скажешь маме, что ты единственный избранный, а не из числа избранных.

Мы шутили и смеялись всю дорогу. Я радовался, что все обошлось лучше, чем я ожидал. Фира и ликовала, что встреча состоялась, и огорчалась, что она прошла не так, как хотелось. Мы, конечно, подружимся с твоей мамой, убеждала она меня, но это будет нескоро и ох как непросто!

Так оно и оказалось — добрые отношения у них наладились, но любви не вышло. Мама была слишком умна, чтобы превратиться в классическую сварливую свекровь, но внутренней отчужденности не преодолела.

Впрочем, мои неожиданные служебные успехи смягчили ее настороженность. Мама все же опасалась, не оправдаются ли предсказания отца, посулившего мне пьянство, разврат, преступления и — как итог — тюрьму. Тюрьмы она не страшилась, в пьянство не верила, но хулиганство и распутство заранее исключить не могла: слишком уж рано, еще не способный быть действительно самостоятельным, я уже требовал формальной независимости — и бесцеремонно перегибал палку. А теперь она успокоилась. Преподавание в вузе — это было очень почетно! Почет удовлетворял неумеренное честолюбие и ограничивал вольность. Я, по всему, стоял на правильной дороге!

Я потихоньку переносил старые книги в свой новый дом (кстати, мама никогда не выражала желания в нем побывать). Они были серьезной гарантией добронравного поведения: внезапно появившаяся жена не отвратила от чтения — стало быть, она не поощряла распутной жизни.

Мама не могла этого не оценить — и понемногу ее отношение к Фире смягчалось. Она даже стала приветливой.

Фирина беременность ускорила этот процесс. Мама обрадовалась, что может помочь невестке, а Фира охотно прислушивалась к ее словам: женщина, которая рожала пять раз, была неоценимой советчицей! Моя жена очень хотела ребенка — и очень боялась родов. Случалось, она приходила к маме даже без меня и все выспрашивала, как ей нужно себя вести. И подробно рассказывала о моих успехах — мама хорошо слушала (особенно если рассказы были такими приятными).

Ей, правда, очень не понравилось, что рожать Фира поедет в Ленинград — она осторожно заметила, что дети благополучно появляются и в Одессе. Даже для такого рискованного дела, как роды, не обязательно мчаться в северные дожди и вьюги. Но Фира объявила, что это мое решение, я уже договорился, что к моей жене отнесутся по-особому (о сеансах гипноза, мы, естественно, промолчали — такого новшества мама не перенесла бы) — и все возражения были сняты.

И о своей будущей театральной карьере Фира старалась не распространяться. Мама, в молодости почти театралка (она даже несколько лет выступала в рабочих музыкальных труппах), все же не считала подмостки лучшим местом для серьезной работы. Это было увлечение, хобби — не больше. Но она услышала от Фиры, что это я настаиваю на театре, и замолчала, приберегая свои возражения для отчима.

Теперь она старалась не спорить со мной — потому что слишком хорошо знала, что переубедить меня очень сложно, а дискутировать и не ссориться удается не всегда. Фира часто объясняла свои поступки и намерения моим категорическим настоянием — этот прием безошибочно срабатывал и в нашей семейной жизни. «Ты ведь сам этого требовал!» — чуть ли не с обидой доказывала она, возвещая об исполнении очередного своего желания. И я терялся, потому что не мог вспомнить, точно ли я этого хотел.

Моя месячная командировка в «Красный Перекоп» в первые же дни ознаменовалось заключением тайного квартирного конкордата[142] между мамой и Фирой. Моя жена поведала, что роды — не единственная причина ее отъезда. Просто она старается как можно лучше и быстрее исполнить желание своего мужа, который хочет переехать в Ленинград.