Итоги Итоги - Итоги № 9 (2014)

• Название: Итоги № 9 (2014)
• Автор: Итоги Итоги
• Жанр: Публицистика

---

И вот еще одна история про Майю, прекрасно иллюстрирующая ее прямой, взрывной характер. Дело в том, что у балетных век короткий, и Майя, которая последний раз танцевала «Умирающего лебедя» в семьдесят пять (!) лет, в этом смысле исключение. Им надо уложиться в этот век, сделать звездную балетную карьеру, постараться хотя бы чуть-чуть обеспечить старость.

Тут Сталин помер, воцарился Хрущев, и в пятьдесят шестом году наметились ПЕРВЫЕ заграничные гастроли Большого театра. В Англию. Во главе коллектива тогда стояла Галина Сергеевна Уланова, Майя была как бы на втором месте. Мой отец тогда уже не танцевал, а был педагогом. Зато упомянутый Алик, мой двоюродный брат и родной брат Майи, был принят в труппу Большого после окончания хореографического училища. Конечно, были дикие нервы — кто поедет, кто не поедет, — составлялись списки «гастролеров». Списки эти хранились в безумной тайне, но все равно все всё в театре знали, как всегда. Списки все время менялись — кто-то напился и попал в милицию, у кого-то оказались родственники за границей. Поездка была выгодна, можно было изрядно обогатиться за время гастролей, ведь сумма командировочных — десять долларов в сутки — казалась тогда фантастической. Потом, когда Большой стал гастролировать за рубежом постоянно, артисты привозили оттуда автомобили, шмотки, торговали ими без конца. Плюс, конечно же, слава… Международная слава…

Майя была в самом расцвете сил, но уставала всегда безумно при том изнурительном темпе жизни, который навязывается балерине. Утром — класс, весь день бесконечные репетиции, потом какой-то перерыв, два часа она отдыхает, а вечером — спектакль. Феноменальная нагрузка, нечеловеческая.

И вот Майя вдруг узнает, что Алика НЕ ПУСКАЮТ. Тогда она после утомительнейшей репетиции пошла на прием к директору театра Михаилу Чулаки, а того в кабинете нет, вышел куда-то. И тут Майя — усталая, взнервленная — делает ошибку. Директора не дождавшись, пишет ему дерзкую эмоциональную записку, смысл которой в том, что если Александр Плисецкий оказался на этих гастролях не нужен, то, может, и она, прима-балерина, лишняя? То есть поставила ультиматум нашей власти, а нашей власти ультиматумов ставить нельзя. Наша власть от ультиматумов еще больше дуреет.

Записка — документ, ее тут же передали в ЦК, Чулаки взволновался, партийная организация засуетилась, паника в театре, и в результате ведущую балерину Большого на гастроли в Англию тоже не берут, хотя ее присутствие уже везде объявлено. Майя тогда заметалась, советовалась со мной, что делать, помню… как мы выходили на улицу Горького, опасаясь прослушки… Пятьдесят шестой год, как сейчас помню… Кажется, что все это происходило в какой-то другой жизни.

— Ты что-то разволновался. А что сейчас составляет суть твоей жизни?

— Целиком сосредоточился на установке памятника Белле в Тарусе. Идея эта возникла почти сразу же после ее смерти 29 ноября 2010 года. Мне называли разных скульпторов, я их практически всех знаю, с некоторыми даже дружу, сижу в различных президиумах.

Но я не хотел никого. Трудность в том, что с творцом свяжешься, а потом не развяжешься, если тебе его работа вдруг не понравится. Обиды начнутся… Я долго сомневался, но потом решил сам выполнить эту скульптуру. Дело пошло. Сделал модель из глины. ВПЕРВЫЕ В ЖИЗНИ! Показал Зурабу Церетели, и он, который боготворил Беллу, сказал со своим уникальным акцентом: «Я это тэбэ отолью в бронзе!» Я было обрадовался, но рано. Оказалось, что маленькую модель нужно перевести в гипс. Потом лепится фигура в натуральную величину, и здесь тоже свои сложности. Я, как ты понимаешь, уже не мальчик, но мне приходится лазить на леса и проводить там изрядное количество времени чуть ли не каждый день, с утра до обеда, часов до двух. Масса проблем! Вдруг мне кажется, что ножки у глиняной Беллы коротенькие, и я начинаю скрести основание, а там — арматура. Приходится вызывать мастера с «болгаркой», и он выпиливает арматуру прямо, можно сказать, по живому. Сейчас Белла уже более или менее на себя похожа, потом, благодаря Зурабу, из Питера приедет мастер, покажет, где нужно сделать линии расчленения, чтобы снять со скульптуры формы, и потом эти формы отправят в Питер, где и будут делать собственно отливку.

Организационные вопросы по установке памятника сейчас решаются. Думаю, что все будет хорошо. Беллу в Тарусе любят, как и она Тарусу любила. Надеюсь, что к Дню города, в июле, справимся.

— Беллу во всей России любят. Каждый город считал бы честью быть связанным с ее именем.

— Дай-то Бог, дай-то Бог! Цветаева… Ахмадулина… Таруса… Крутой обрыв… Окоем… Излучина Оки… Вечность…

— Откуда у тебя только силы берутся? У меня такая энергия наличествовала лишь тогда, когда мне было лет тридцать — сорок. А потом я посмотрел окрест и подумал: «Да пошли вы все!..» И стал размереннее жить.

— У меня не получается. Для меня это невозможно. Особенно теперь, когда я остался один, живу такой странной жизнью, без Беллы. Я все время должен чем-нибудь заниматься. Не умею я лежать, глядя в телевизор или потолок.

Была, например, в марте прошлого года выставка моих петербургских пейзажей, восемь рисованных углем работ, иллюстрации к избранным стихам Беллы о Питере. Вышла после этой выставки книжка, она стала жутким раритетом у библиофилов, у меня было около сотни экземпляров, которые я сдуру тут же раздарил на вернисаже в Академии художеств, надеялся потом докупить, ан нет. Нет этой книжки больше в наличии, мгновенно разошлась при тираже 7200 экземпляров…

Большие персональные выставки были в Перми и в Кирове, выставки акварелей — в питерском Музее Набокова, в мемориальной квартире Рихтера… В Риме я был, получил там на вилле Медичи «Премию Гоголя в Италии» за цикл других петербургских рисунков — по гоголевским местам. Неподалеку от этой виллы Гоголь некогда работал над «Мертвыми душами», в честь этого и премия.

И потом — одно цепляет другое. Когда я был в Перми, съездил в бывший лагерь «Пермь-36», где теперь Мемориальный музей истории политических репрессий. Оказалось, что там отбывал свой нечеловеческий срок наш с Беллой хороший знакомый писатель Леонид Бородин, сидевший в одной камере с украинским поэтом Василием Стусом, который «на зоне» и погиб в 1985 году — в карцере, после голодовки. Неожиданно выяснилось, что в Кирове именно в это время был объявлен конкурс на памятник политзаключенным, которых и в тех местах было предостаточно. Я принял участие в конкурсе, и мой проект победил. В пояснительной записке я написал, что глупо тратить огромные деньги на то, чтобы просто поставить в чистом поле гигантский двадцатипятиметровый крест, сваренный из двутавровых балок. Что нужно глубже смотреть — расширить проект, создать комплекс, музей ГУЛАГа, придать этому делу крупный всероссийский масштаб. Ведь есть же в Израиле Музей Холокоста, а в Польше — Освенцим, и нам надо наконец-то уважить память всех безвинно замученных режимом, если страна собирается дальше двигаться в своем развитии. Сейчас все это обсуждается, так что не будем загадывать, что получится в конечном итоге.

— Тем более что кировского губернатора Никиту Белых самого уже два раза обшмонали и к следователям таскают…

— …А должно получиться культовое место. С Вечным огнем, куда приезжали бы молодожены после загса. С гостиницей, где могли бы переночевать люди, прибывшие издалека, чтобы узнать нечто о своих канувших родственниках, предках. С недорогим рестораном, где они смогут посидеть, поговорить, выпить, помянуть своих близких, погибших в лагерях. Такое место в России должно быть.

У меня есть инсталляция, суть которой — воссоздание интерьера квартиры интеллигента, интеллектуала, писателя после того, как эту квартиру покинули представители госбезопасности. Книжные полки, платяной шкаф, буфет сталинских времен, кровати, металлические такие, с панцирными сетками, писательский стол с зеленой лампой, оранжевый абажур, и все это выворочено, перевернуто вверх дном, и называется эта инсталляция просто — «Обыск». Разбросанные листы, растоптанные детские игрушки, одеялки, ситцевые подушки… Инсталляция-память, инсталляция-предупреждение, ведь я, как и все нормальные люди, не хочу, чтобы эта тема вновь стала актуальной.

И — черные кресты из горбыля, на них — тюремные робы, а наверху, вместо головы, фотографии деятелей культуры: Мейерхольд, Бабель, Артем Веселый, тот же Леонид Бородин…

— Меня не то поражает, что ты за все это берешься, а то, что успеваешь осуществить задуманное к сроку, что в наших условиях всегда было практически невозможно. Вечно ты в панике и вечно у тебя все потом получается…

— Сегодня, например, у меня было десять встреч. Шли ко мне, извини, как ходоки к Ленину. Родственники Венедикта Ерофеева были: сестра Нина Васильевна и двое неизвестных мне лиц мужского пола. С просьбой сделать памятник Вене на Кунцевском кладбище. Потом диктовал мемуарный кусок про Володю Войновича, потом пришел армянин Арам, который хочет издать отдельную книжку про Параджанова. За ним — корреспондент из «Независимой газеты»…