Дмитрий Травин - Модернизация: от Елизаветы Тюдор до Егора Гайдара

• Название: Модернизация: от Елизаветы Тюдор до Егора Гайдара
• Автор: Дмитрий Травин
• Издательство: АСТ, Астрель, Terra Fantastica
• Жанр: Экономика
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-17-074320-9 («ACT»), 978-5-271-35920-0 («Астрель»), 978-5-7921-0823-3 («Terra Fantastica»)

Новая книга Дмитрия Травина и Отара Маргания — это рассказ о государственных реформах через биографии людей, их осуществлявших. В коротких историях просто и доходчиво рассказывается о том, как и почему изменялся мир.

Книга охватывает громадный временной промежуток от эпохи английской королевы Елизаветы до российских реформаторов конца XX века. Географически книга представляет весь мир: в ней представлены все значимые мировые реформаторы Европы, Азии и Америки. И главное — внимание авторов уделено не только практикам государственного реформирования, но и великим ученым, без трудов которых трудно представить себе модернизацию.

---

Как Сперанский, так и Сахаров хотели дать народу закрепощенной страны хоть немножко свободы. А такое народ никогда не прощает.

Вольный воздух Швейцарии

История российских реформ начинается до Сперанского. Или, точнее, она начинается с восшествием на престол в 1801 г. императора Александра I. Сперанский был еще «на подхвате» в тот момент, когда 23-летний государь со своими друзьями замыслил осуществить серьезные преобразования, способные политически и экономически приблизить огромную восточную державу к западному миру.

Отставала ли Россия от Европы в тот момент, когда Александр I поставил вопрос об отмене крепостного права и решении земельного вопроса? Ответ зависит от того, что именно считать Европой. Или точнее — от нашей способности понять, насколько Европа неоднородна.

По отношению к Англии Россия действительно представляла собой глубокую европейскую периферию. В Лондоне на повестке дня стояли принципиально иные вопросы, нежели в Петербурге. Когда Александр думал, каким образом ему освобождать крестьян, англичане активно обсуждали идеи Адама Смита, т.е. решали вопрос о том, как сделать свою и без того свободную страну еще свободнее.

Отставала Россия и от Франции, принимавшей в тот момент Кодекс Наполеона, т.е. начинавшей регулировать гражданские и коммерческие отношения на основе четко прописанных юридических норм, а не по принципу Людовика XIV «Государство — это я». Впрочем, отличия нашей страны от наполеоновской державы были уже не столь существенны, как отличия от Англии, поскольку французская дирижистская традиция сохранила государственное вмешательство в экономику даже при формально провозглашенном приоритете закона.

Бесспорно, Россия отставала от Голландии — государства, возникшего не на эксплуатации крестьян, а на свободе торговли. Отставали мы в известной мере от западногерманских государств, копировавших французские либеральные начинания. Но вот от Пруссии и от Австрийской державы Габсбургов отставание было уже практически незаметно. Как в Берлине, так и в Вене на повестке дня стояли те же самые экономические вопросы — освобождение крестьян и раздел земли.

Пруссия начала решать их целеустремленно и последовательно, Австрия — нервно и неуверенно. Россия же в начале XIX века практически так и не смогла перейти от слов к делу. Именно это обусловило возникновение существенного разрыва между «Востоком» и «Западом».

Впрочем, наша неспособность решать социально-экономические вопросы не была случайностью. Она, в свою очередь, покоилась на существенных ментальных отличиях российского общества. Император, от всей души желавший перемен, столкнулся с проблемой преодоления сопротивления общества.

Отец Александра — Павел I — представляет свою страну еще полностью в свете той традиции, которая на Западе стала отживать за несколько десятилетий до его восшествия на престол. Он — жесткий централизатор, дирижист, уверенный в том, что диктат лучше всякой свободы способен решать государственные проблемы.

Павел принадлежит к тому же поколению, что прусские реформаторы Штейн и Гарденберг, однако идеи, вынесенные ими с передовых в культурном отношении западногерманских земель, остаются для российского императора чуждыми. Даже по отношению к Наполеону Бонапарту и Иосифу Габсбургу—императорам, весьма часто проявлявшим склонность к самодурству, — Павел безнадежно провинциален. Для французского и австрийского государей дирижизм — недолеченная болезнь в целом сравнительно здоровой натуры, тогда как для неудачливого российского монарха — это сама его натура.

Александр — не только по характеру, но и по уровню приобретенных знаний, уже совершенно иной человек. Он получает хорошее западное образование от своего свободомыслящего воспитателя швейцарца Фридриха-Цезаря Лагарпа, выисканного для внука матушкой (или в данном случае вернее — бабушкой) Екатериной. Но дело даже не только в Лагарпе. Меняется сама эпоха. Вольный воздух Швейцарии (а также Англии, Франции и т.д.) проникает в Россию, и отечественная элита не может не реагировать на происходящие вокруг изменения.

Дней Александровых прекрасное начало

Наследник престола с большим почтением относился к преподносимым ему знаниям. Однажды новый слуга, не знавший Александра в лицо, умудрился не пустить его к крайне занятому делами учителю. Великий князь послушно подождал, пока Лагарп освободится, а затем смиренно сказал тому: «Один час Ваших занятий стоит целого дня моего».

В 13 лет Александр дал обещание своему воспитателю «утвердить благо России на основаниях непоколебимых». Однако не будь Лагарпа, новые идеи все равно тем или иным образом проникли бы в головы пытливых молодых людей. Александр появляется на свет, когда во Франции Жак Тюрго уже осуществил попытку реформирования торговли и когда Адам Смит уже опубликовал «Богатство народов». Французская революция отменяет ограничения в экономике как раз тогда, когда Александр энергично впитывает преподносимую Лагарпом информацию. А Кодекс Наполеона разрабатывается именно в те годы, в которые сам российский император составляет проекты преобразований.

Впервые в России вопрос о реформах ставится всерьез людьми, находящимися на уровне современных им европейских идей. Но при этом сама Россия не оказывается на уровне, достигнутом передовыми реформаторами.

В октябре 1801 г. Лагарп подает молодому императору секретную докладную записку, намечающую план реформ. В ней содержится помимо всего прочего анализ соотношения сил, который реформаторам необходимо принять во внимание. Противниками преобразований в раскладе Лагарпа оказываются: дворянство, напрямую зависящее от крепостных отношений; чиновничество, держащееся за табель о рангах; иностранцы, боящиеся развития событий по примеру Французской революции; да и вообще «почти все люди в зрелом возрасте». За реформы — лишь образованное меньшинство, часть буржуазии, да несколько литераторов. Иначе говоря, народ изменений не хочет, а потому они возможны лишь под давлением сверху, лишь под давлением императорского авторитета.

Многие интеллектуалы той поры склонялись к подобным же выводам. Вспомним, например, как Александр Пушкин отмечал, что правительство у нас по-прежнему единственный европеец. Вспомним, как Павел Пестель, не желавший мириться с этим правительством, планировал введение жесткой диктатуры, единственно способной, по его мнению, осуществить прогрессивные преобразования.

Вопрос о том, как сделать реформы в стране, толком к ним еще не готовой, в первую очередь занимал головы кружка молодых друзей Александра, в который входили Адам Чарторыйский, Виктор Кочубей, Павел Строганов и Николай Новосильцев. По оценке Михаила Сафонова — ведущего исследователя реформ начала XIX века, — «силами самодержавной власти в условиях авторитарного режима Александр намеревался провести в жизнь те идеи, которые были выработаны эпохой Просвещения и затем торжественно провозглашены сначала Американской, а потом и Французской революцией».

Для чего был нужен авторитаризм? Для преодоления сопротивления всех тех, кто не желал преобразований. Но также и для поддержания порядка в то время, пока народ обучается пользованию свободой и собственностью. Именно в неумении народа уважать собственность заключалась, по мнению Новосильцева, главная опасность преждевременного освобождения крестьян и вообще любых поспешных мероприятий правительства в их пользу.

Поначалу эпоха передачи прав народу представлялась сравнительно короткой, и Александр даже мечтал, осчастливив страну, удалиться куда-нибудь на брега Рейна для наслаждения частной жизнью. Но по мере того как теория превращалась в практические действия, выявлялись многочисленные трудности. Реально сделать удалось лишь то, что не встречало серьезного сопротивления.

Так, например, в 1803 г. появился указ, на основании которого крестьяне с согласия своих помещиков могли выкупаться на волю целыми семьями. Но основная-то проблема была в тех, кто не мог выкупаться и кого не хотели отпускать.

В 1816-1819 гг. оказались отпущены на волю крестьяне сравнительно передовых регионов империи — Эстляндии, Курляндии и Лифляндии. Но основная-то проблема была в крестьянах российских.

Михайло попович

Молодые друзья императора начали реформы, но не сильно продвинулись вперед. Постепенно на российской политической сцене появляется новый человек. Сперанский принадлежал к тому же поколению, что и молодые друзья (чуть старше Строганова, чуть моложе Кочубея и Чарторыйского), но представлял собой совершенно иной тип государственного деятеля.

Окончив духовную семинарию, пробившись в столицу из глуши и безвестности, он сделал карьеру не свободолюбивыми беседами с императором, а усидчивостью и исполнительностью. «Умеренностью и аккуратностью» можно было бы даже сказать вслед за Чацким, если бы наш герой в отличие от Молчалина не отличался сильным интеллектом и феноменальной начитанностью.