Юрий Жуков - Иной Сталин

• Название: Иной Сталин
• Автор: Юрий Жуков
• Жанр: Политика
• Год: 2003
• ISBN: 5-9560-0147-X

Книга доктора исторических наук Ю. Жукова предлагает совершенно нестандартную версию событий в СССР второй половины 30-х годов. Написанная на основе уникальных документов, многие из которых и поныне носят гриф «секретно», она по-новому отвечает на вопросы: «Кто и зачем развязал массовые репрессии?», «Почему был убит Киров?», «Существовал ли на самом деле заговор против Сталина?»

_{[Для чтения рекомендуется использовать программы с поддержкой таблиц.]}

---

…Тем временем избранный Молчановым метод следствия привел к запланированным результатам. Количество арестованных с каждым новым допросом, с каждой новой названной фамилией просто знакомых, не говоря уже о друзьях, росло как снежный ком. Круг подследственных все дальше уходил за стены Кремля. Еще 8 февраля Дорошин в числе тех, с кем он регулярно общался, назвал своего односельчанина — слушателя 4-го курса Военно-химической академии имени Ворошилова В. И. Козырева. Ну а тот во время допроса уже на следующий день назвал не только однокурсников, но и общего для них знакомого, химика по образованию (незаконченное высшее) М. К. Чернявского — начальника 12-го отделения разведывательного управления штаба РККА. Однако, как и прежде, практически никто из допрашиваемых не каялся ни в каких прегрешениях. Сознавались они все в тех же грехах — передаче друг другу, чтении и обсуждении «Завещания Ленина», сожалениях о том, что недавний глава Коминтерна Зиновьев не только отстранен от руководства партией, но и из-за враждебности к нему Сталина арестован и осужден. Лишь высказывания Чернявского придавали таким беседам несколько иную окраску. Вернувшись летом 1933 г. из служебной командировки в США, Чернявский делился своими впечатлениями. А заодно и заявлял, сравнивая развитие экономики, уровень жизни в США и СССР, о невозможности воплотить в жизнь главный лозунг партии — догнать и перегнать Америку. Иными словами, «порочил» суть и задачи как минувшей, так и начавшейся второй пятилетки.

И все же для дальнейшего хода следствия и его направленности решающими стали не показания Чернявского, а неожиданное, крайне важное для СПО странное признание бывшей сотрудницы правительственной библиотеки дворянки Мухановой. Ее, по единодушному мнению (или, вернее, подозрению) коллег, до ухода еще в конце 1933 г. из правительственной библиотеки любовницу Енукидзе, расспрашивали главным образом о том, как она попала осенью 1933 г. в дом отдыха Большого театра. Следователи намеревались, без сомнения, получить новые факты, подтверждающие уже имевшиеся вопиющие данные об аморальном поведении и бытовом разложении Енукидзе. Муханова же по простоте душевной не только откровенно поведала 16 февраля Молчанову, Люшкову и Кагану, как явно незаконно, только благодаря теплым отношениям с Енукидзе приобрела путевку, но и о том, что там, на юге, в доме отдыха, познакомилась и сблизилась с проводившей там же свой отпуск сотрудницей консульства Великобритании Н. К. Бенксон, которая почти год более или менее регулярно навещала ее в Москве. Вот это-то и позволило Молчанову и его подчиненным завершить построение чисто умозрительной, не подкрепленной ни одним неоспоримым доказательством версии о существовании в Кремле неких «контрреволюционных» групп, связанных не только между собой, но и с заграницей.

Отныне рабочая версия СПО выглядела следующим образом. Первая группа — сотрудники правительственной библиотеки, через Н. А. Розенфельд выходящие на Каменева, через Муханову — на заграницу, через Муханову и Раевскую — на Енукидзе, через Синелобову — на КК. Вторая группа — комсостав КК, через Дорошина связанная со слушателями Военно-химической академии и с разведупром штаба РККА. Целенаправленные отныне допросы, шедшие вторую половину февраля, софистическая подмена в их ходе и, главное, в протоколах основных понятий-обвинений позволили укрепить версию столь прочно, что она уже не менялась в своей основе на протяжении следующих пяти месяцев, вплоть до завершения следствия и составления обвинительного заключения. Терялись лишь становившиеся ненужными детали, например, только поначалу «перспективные» признания еще одной сотрудницы правительственной библиотеки, Л. К. Пелипейко, о ее «контактах» с посольством Ирана. Видимо, из-за того, что «разработка» такой линии — встречи один раз с русской няней ребенка посла — оказалась после признания Мухановой явно ненужной. Версия обретала благодаря все новым показаниям новые «группы», связанные с первоначальными двумя.

Незадолго перед тем НКВД начал информировать о ходе следствия Н. И. Ежова. Ему, избранному 1 февраля секретарем ЦК, уже 11 февраля ПБ поручило вместе с З. М. Беленьким, заместителем председателя КПК, «проверить личный состав аппаратов ЦИК СССР и ВЦИК РСФСР (так в тексте — Ю.Ж.), имея в виду наличие элементов разложения в них и обеспечение полной секретности всех документов ЦИКа и ВЦИКа»2. Только потому Ягода и направил Ежову 12 февраля протоколы допросов Н. А. Розенфельд и еще одного сотрудника правительственной библиотеки, М. Я. Презента, вместе с сообщением о том, что «дополнительно арестованы» библиотекари А. П. Жашкова и З. И. Давыдова. А 17 февраля Ежов получил, но не от наркома, а от Молчанова, «Сборник № 1 протоколов допросов по делу Дорошина В. Г., Лукьянова И. П., Синелобова А. И., Мухановой Е. К. и других». Данные материалы неоспоримо свидетельствовали о реальной «засоренности социально-чуждыми элементами» одного из кремлевских учреждений — правительственной библиотеки, о моральном разложении, даже «буржуазном перерождении» Енукидзе, о политической неблагонадежности комсостава КК. Словом, обо всем том, что требовало срочного вмешательства ЦК и принятия самых решительных мер.

Но именно тогда, к концу февраля, наметился и первый сбой в следствии. Четко обозначилась третья — после необычного, беспрецедентного допроса уборщиц лично Молчановым и Паукером, после ничем внешне не мотивированных арестов Розенфельда и Синелобова — странность «Кремлевского дела». Следствие внезапно как бы завершилось. 3 марта ПБ приняло решение о Енукидзе, опубликованное на следующий день газетами как постановление ЦИК СССР:

«В связи с ходатайством ЦИК ЗСФСР о выдвижении тов. Енукидзе Авеля Сафроновича на пост председателя Центрального исполнительного комитета ЗСФСР, удовлетворить просьбу тов. Енукидзе Авеля Сафроновича об освобождении его от обязанностей секретаря Центрального исполнительного комитета Союза ССР»3.

Через день, 5 марта, проходившая в Тифлисе вторая сессия ЦИК ЗСФСР освободила Мусабекова от поста председателя президиума и утвердила вместо него Енукидзе4.

Внешне все выглядело предельно благопристойно. Ни форма, ни содержание — с непременным упоминанием личной просьбы — решения ПБ не позволяли усомниться, что речь идет о передвижении Енукидзе но горизонтали, а не по вертикали власти. Его оставляли на том же уровне законодательной структуры. Просто освобождали от обременительного поста, что вполне могло быть связано с состоянием здоровья либо возрастом — как-никак пятьдесят восемь лет. Его назначали на почетный и вместе с тем чисто представительский пост, давали своеобразную синекуру, позволявшую жить в Тифлисе и Москве: председатель ЦИК ЗСФСР по конституции являлся и сопредседателем президиума ЦИК СССР. Подтверждало именно такой смысл решения еще и то, что Енукидзе оставляли членом конституционной комиссии, образованной 8 февраля на первой сессии ЦИК СССР седьмого созыва. Единственное, что должно было насторожить, но только самого Енукидзе, что ни он, ни ЦИК ЗСФСР никуда ни с какой просьбой не обращались.

В действительности за решением крылось нечто серьезное, даже опасное для Енукидзе. Ведь далеко не случайно сдача дел преемнику, И. А. Акулову, до 3 марта прокурору СССР, процедура обычно формальная, растянулась на три недели и сопровождалась предъявлением вопросов, более напоминающих обвинения. Только теперь Енукидзе мог осознать до конца, что решение о переводе его в Тифлис — фикция, что его просто сместили с того поста, который позволял ему на протяжении пятнадцати лет играть в Кремле одну из важнейших ролей, и не в последнюю очередь благодаря подчиненности ему, хотя и наравне с Ворошиловым, КК.

Вполне возможно, 3 марта могло появиться и иное решение ПБ, более резкое по форме, с суровыми оргвыводами. Не произошло так, скорее всего, по двум причинам. Во-первых, что нельзя полностью исключить, из-за позиции Сталина, с которым Енукидзе связывали давние, более чем дружеские отношения, о чем свидетельствует весьма веский факт. В октябре 1921 г. Енукидзе, проходя партийную чистку, в числе тех, кто его может рекомендовать, назвал Сталина, Орджоникидзе и Ворошилова. Одновременно, представляя подробнейшую автобиографию, должен был заверить ее. И некто иной, как Сталин, согласился взять на себя такую ответственность. Подписал документ: «Правильность изложенного удостоверяю»5.

Трудно вообразить, что за прошедшие с тех пор годы отношение Сталина к другу и соратнику по революционной борьбе могло без серьезных на то причин резко измениться. Тем более что Енукидзе на посту секретаря сначала ВЦИК, а с декабря 1922 г. — ЦИК СССР не занимался политикой, не участвовал ни в одной оппозиции, никогда не выражал своего мнения при определении курса партии, исполнял только свои прямые обязанности.