Пол Андерсон - Миры Пола Андерсона. Т. 2. Победить на трех мирах. Тау — ноль. Полет в навсегда

• Название: Миры Пола Андерсона. Т. 2. Победить на трех мирах. Тау — ноль. Полет в навсегда
• Автор: Пол Андерсон
• Издательство: Рига: Полярис, 1995. — 399 с.
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1995
• ISBN: 5-88132-191-Х

В романе «Победить на трех мирах» читателя ожидают захватывающие приключения на Юпитере и его лунах в лучших традициях «космической оперы».

Роман «Тау — ноль» повествует о стартовавшей с Земли космической экспедиции. Во время полета неожиданно выходит из строя система торможения корабля, и скорость его начинает непрерывно увеличиваться. Люди, ставшие пленниками Вселенной, не теряют надежды, но что станет с ними, когда приблизится момент гибели мира…

Завершает том повесть «Полет в навсегда», в которой герой, создавший машину времени, становится пленником неумолимых законов природы и отправляется в путешествие к концу времени, потому что другого способа вернуться не существует…

---

Около восьми вечера в клубе, как правило, не было ни души — в это время в спортивном зале начинались танцы. Все, кто был свободен от вахты и хотел потанцевать — а таких было большинство, — отправлялись переодеться. Все, особенно женщины, старались принарядиться. Техник Иоганн Фрайвальд выглядел отлично в золотистой рубашке и серебристых брюках — этот наряд сшила ему его подруга. Поскольку она запаздывала, да и оркестр еще не был в сборе, Фрайвальд принял приглашение Элофа Нильссона отправиться в бар.

— Только, чур, ни слова о работе, ладно? — попросил Фрайвальд, широкоплечий весельчак с крупными чертами лица. Сквозь жидковатые светлые волосы проглядывала уже обозначившаяся розоватая лысина.

Нильссон хрипловато проговорил:

— Но мне срочно нужно обсудить с тобой кое-что, пока я не забыл. Знаешь, меня просто озарило, когда я переодевался. — Он просто-таки сгорал от нетерпения. — И прежде чем размышлять дальше, мне бы хотелось проверить свою догадку на практике.

— Jawohl[12], — согласился Фрайвальд, — если ты угощаешь и не станешь долго мучить меня.

Астроном отыскал на полке собственную бутылку, захватил два стакана и направился к столу.

— Я прихвачу воды, — сказал Фрайвальд, но Нильссон не расслышал. — Эх, Нильссон, Нильссон, — вздохнул Фрайвальд, взял кувшин с водой и последовал за товарищем.

Нильссон уселся за столик, вытащил блокнот и принялся что-то чертить. Он был невысокого роста, толстый, неряшливый и некрасивый. Его не в меру амбициозный отец растил и воспитывал Нильссона как вундеркинда и решил во что бы то ни стало сделать его знаменитостью. Родом Нильссон был из древнего университетского города Упсала. Брак Нильссона вышел крайне неудачным — похоже, и он, и его супруга приняли решение пожениться от отчаяния, и в итоге Нильссон, невзирая на то что у них был ребенок, развелся с женой, как только получил возможность записаться в команду «Леоноры Кристин». Но когда он начинал говорить не на простые общечеловеческие темы — конечно, тут он был полный профан, — а о своей науке, почти сразу же забывалось о его высокомерии и напыщенности, вспоминалось о том, что именно он окончательно доказал гипотезу о колебаниях Вселенной, и воочию виделось, как вокруг его головы сверкает звездный венец…

— …уникальная возможность получить некоторые ценнейшие данные. Ты только подумай, от чего мы отталкиваемся: десять парсеков. Да плюс возможность исследовать спектр гамма-лучей с более высокой точностью, при условии, что они трансформированы в менее энергетические фотоны. И не только это. И все равно я неудовлетворен.

Не думаю, что мне так уж необходимо пялиться на электронное изображение неба — узкополосное, затуманенное, с помехами, не говоря уже о треклятых оптических сдвигах. Нам нужно установить на обшивке зеркала. Улавливаемое ими изображение можно передать по световодам к биноклям, фотоувеличителям и камерам на борту.

— Брось, — возразил Фрайвальд. — Я отлично знаю: все предыдущие попытки сделать такое провалились. Нет, всю конструкцию, конечно, можно собрать и смонтировать снаружи корабля, но индукционное поле Буссардова модуля очень скоро превратит зеркало в… ну, словом, оно будет годиться разве что для комнаты смеха. Это точно.

— Вот я и придумал, как оборудовать защитный пластик сенсорами, контурами обратной связи и автоматическими флексорами, которые будут управлять положением зеркал, — все это будет автоматически компенсировать возможные искажения. Мне бы хотелось услышать твое мнение по поводу того, насколько реально собрать такую конструкцию — можно сделать и апробировать-таки флексоры, Фрайвальд, или нет? Вот черновой набросок, посмотри…

Нильссона прервали.

— А, старики, вот вы где!

Астроном и механик подняли головы. К ним направлялся Вильямс. В правой руке химика была зажата бутылка, а в левой — наполовину осушенный бокал. Физиономия его была краснее, чем обычно, он тяжело дышал.

— Was zum Teufel![13] — воскликнул Фрайвальд.

— А ну-ка по-английски, парень, — сказал Вильямс. — Нынче только по-английски. А. еще лучше по-американски, да. — Он подошел к столику, плюхнулся на стул так, что тот чуть не развалился под его весом. От Вильямса жутко разило виски. — Слышишь ты, швед? Сегодня чтоб болтали по-нашему, по-американски. Понял?

— Пожалуйста, оставьте нас, — вежливо попросил астроном.

Но Вильямс не ушел. Он облокотился о стол и грозно вопросил:

— Знаете, что сегодня за день? А, знаете?

— Сомневаюсь, что вам это известно, учитывая ваше состояние, — проговорил по-шведски Нильссон, с трудом скрывая брезгливость. — По календарю сегодня четвертое июля.

— Вер-р-р-р-но говоришь! — прорычал Вильямс. — А что это значит, понимаешь? Нет? — Вильямс повернулся к Фрайвальду. — А ты, Хайни, понимаешь?

— Годовщина, да? — угадал механик.

— Точ-чно, годовщина! Как это ты догадался? — вздернул брови Вильямс и поднял бокал. — Ну-ка выпейте-ка со мной, вы. Эт-то я нарочно приберег на сегодня. Ну, выпьем?

Фрайвальд дружески подмигнул Вильямсу и чокнулся с ним.

— Prosit! — произнес он и выпил.

Нильссон выдавил:

— Skal[14], — но поставил бокал на стол, пить не стал.

— Ч-твертое июля, — проговорил Вильямс. — День н-не-завис-симости. М-моей ст-траны. А я хотел, чтоб вечеринка для всех… А никто не захотел. Ну, один кто-то со мной тяпнул, ну еще кто-то… а потом принялись за свои танцульки… — Он уставился на Нильссона пьяными глазами. — Слуш-шай, швед, — проговорил он грубо. — Или ты с-со мной выпьешь щас, или я тебе с-стакан в г-глотку вс-суну:

Фрайвальд крепко сжал руку Вильямса. Химик сделал попытку встать. Но Фрайвальд удержал его.

— Успокойтесь, прошу вас, доктор Вильямс, — сдержанно уговаривал американца немец. — Если вам хочется отметить национальный праздник, мы с удовольствием присоединимся к вам. Верно? — подмигнул он Нильссону.

Астроном едва слышно проговорил:

— Я знаю, в чем дело. Мне еще до отлета рассказывал один сведущий человек. Он пережил крах. Не сумел смириться с идеей руководства.

— Чертова преуспевающая государственная бюрократия! — пьяным эхом откликнулся Вильямс.

— И стал мечтать о том, как было бы славно, если бы миром снова, как в имперскую эру, правила его страна, — продолжал Нильссон. — Ему мерещилась система свободного предпринимательства — да существовала ли она вообще? Лично я сильно сомневаюсь. В итоге он стал политиком-реакционером. И когда руководящие власти собрались арестовать некоторых видных американских деятелей по обвинению в конспирационной деятельности, представляющей угрозу Мирному Договору…

— Я смылся, — закончил за Нильссона Вильямс срывающимся, готовым перейти в визг голосом. — Н-на д-другую звездоч-чку. В н-новый, т-с-з-ть, мир. С-свобода, а? С-свобода, я говорю, ну и что же, что тут ш-шведы всякие под ногами путаются? Все равно с-свобода.

— Видишь? — с усмешкой обратился Нильссон к Фрайвальду. — Он — всего-навсего жертва романтического национализма. Нашей древней державе тоже пришлось его перебороть в течение жизни последнего поколения. Жаль, что его не утешают исторические романы и паршивая эпическая поэзия.

— Ро-ман-ти-ч-ско-го?! — взревел Вильямс, тщетно пытаясь стряхнуть руку Фрайвальда. — Ч-чтобы ты п-нимал, д-дерьмо ты л-лупоглазое, куриная твоя башка! Д-да я бы с т-тобой в-водиться н-не стал! Да и небось не водился с тобой никто… Брали тебя в в-вйкингов играть, а? То-то! А бабы тебя люб-били, а? Жена сбежала, поди? А меня люб-били, понял, еще как люб-били, тебе и не с-снилось, с-сукин ты сын! А н-ну, пус-сти меня, я ему покаж-жу, кто з-здесь м-мужчина!

— Пожалуйста, — умоляюще проговорил Фрайвальд. — Bitte[15], джентльмены. — Он встал и вцепился в плечи Вильямса, не давая тому подняться. В упор посмотрел на Нильссона. — И вы тоже, сэр, — продолжил довольно резко. — Вы не имели права дразнить его. Могли бы оказать любезность человеку и выпить в честь его национального праздника.

Нильссон открыл рот, чтобы возразить, но тут вошла Джейн Седлер. Конец беседы она выслушала, стоя в дверях столовой. Затем подошла к столику. Выглядела удивительно торжественно в строгом платье. Нахмурив брови, она сказала:

— Иоганн прав, Элоф. Давай-ка лучше пойдем отсюда.

— Идти плясать? — возмущенно воскликнул Нильссон. — После такого?

— Особенно после такого, — резко кивнула Седлер. — Ох и надоело мне твое упрямство, дорогой. Ругаться будем или оставим все, как есть?

Нильссон, сердито бормоча что-то, все-таки поднялся и предложил Джейн руку. Она была чуть-чуть выше его ростом. Вильямс обмяк, по лицу его было видно, что он того и гляди расплачется пьяными слезами.

— Я побуду с ним, Джейн, попробую его утешить, — шепотом пообещал Фрайвальд.

— Конечно, Иоганн, у тебя получится, — нервно улыбнулась Седлер. У нее с Фрайвальдом был короткий роман, а потом она ушла к Нильссону. Их взгляды встретились. Нильссон шаркнул ногами, кашлянул. — Еще увидимся, — сказала Седлер, и они вышли из столовой.