Герман Воук - Марджори в поисках пути

• Название: Марджори в поисках пути
• Автор: Герман Воук
• Издательство: Континент-Пресс
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1995
• ISBN: 5-7523-0033-9

Роман "Марджори в поисках пути" продолжает рассказ о жизни молодой американской девушки, выросшей в еврейской семье среднего достатка и мечтающей о карьере кинозвезды. Героиня и не подозревает, с какими трудностями ей придется столкнуться в достижении намеченной цели. Становление характера, трения в отношениях с любимым человеком заставляют Марджори серьезно задуматься о смысле жизни и пересмотреть свои взгляды на нее.

---

— Ладно. Заткнись! — сказала Марджори. — По крайней мере одно хорошо: теперь мне не придется больше слушать об этом чертовом докторе Шапиро.

— Ты права. Я зануда, вечно твержу одно и то же, как тот неотесанный мужлан из одного старого, глупого анекдота. Уж извини.

— Ты только не забывай, Ноэль, я никогда не принуждала тебя работать у Сэма Ротмора. Ты сделал это по своей воле. Я говорила только, что раз уж ты взялся на него работать, то надо делать это как следует, так будет честнее. Я считаю, работа в «Парамаунте», возможно, стала бы страшной ошибкой. Вот это-то тебя и угнетает. Тебе надо бы и дальше сочинять свою музыку и не терять веры в себя. Я никогда не теряла веры в тебя и сейчас верю. Я говорила тебе, что песня станет хитом. Скажу тебе еще кое-что. «Принцесса Джонс» воплотится в реальность, и ее ждет слава. А через год, через два тебя ждет бешеный успех на Бродвее, если только ты будешь над ней работать. Ты стоишь на перепутье. — Его лицо вновь оживилось. Он выпрямился, в глазах заблестел огонь. Она стала надевать пальто. — Только лучше бы тебе сидеть и писать, а не гнаться за миражами, не надо становиться раввином, не надо изобретать новую философию насчет хитов или что-нибудь в этом роде. Желаю тебе удачи, Богом клянусь, желаю. Я никогда не стану жалеть, что знала тебя. Это была мне наука. Мне пора домой. До свидания.

— Обожди. — Она уже собиралась встать, но он остановил ее.

— Мне в самом деле пора, Ноэль. Мама слегла с простудой.

— Посиди.

Она не стала упрямиться.

— Что еще? У меня в запасе не больше минуты. Все кончено.

— Мы еще не все выяснили. Только давай условимся, что мы будем откровенны друг с другом и ты отнесешься к этому как к науке. На удивление разумный взгляд на вещи. Но ведь ты — девушка разумная, как правило, во всяком случае. Ты дала мне очень ценный совет. Спасибо. Теперь моя очередь. На твоем месте я бы забыл Марджори Морнингстар. Я преднамеренно был суров и придирчив к тебе в этом вопросе. Кое-какой талант у тебя, надо признать, есть. Ты действительно актриса. На сцене твоя фигура смотрится очень аппетитно. Голосок у тебя, правда, слабенький, писклявый, но это можно исправить. Для человека без подготовки у тебя удивительное чутье в воплощении характера. Только…

В глазах у нее появились слезы.

— Подлец, мог бы сказать об этом раньше.

— Марджори, дорогая моя, ты — не актриса. Ты не создана для тягот и грязи, дрязг и мышиной возни театральной жизни. Ты — хорошенькая, миленькая евреечка с крупицей таланта — для любительских спектаклей. Послушай моего совета: ставь все спектакли в синагоге в Нью-Рошелл, будь в них звездой, занимайся этим и…

— Индюк ты надутый, сукин ты сын, я не собираюсь жить в Нью-Рошелл!

Если бы она махнула юбками ему в лицо, он не выглядел бы более ошеломленным.

— Марджори, лапочка! Что за выражения!

— Опять советы даешь, дорогой папочка?

— Злюка.

— Какая же я злюка? Я просто в восторге оттого, как меня водят за нос и за дурочку держат, обзывают глупенькой буржуазной евреечкой семью способами не переводя духа…

Она умолкла, потому что он схватил ее за запястья, больно сжал их костистыми холодными руками и прохрипел ей в лицо:

— Я люблю тебя, ты что, не понимаешь, мучительница ты моя? Ты наслала на меня кары твоего несуществующего Бога. Я никогда в жизни не любил и не хотел ни одной девчонки так, как тебя. Но я не собираюсь кончать самоубийством, чтобы обладать тобой, не собираюсь я и в тюрьму из-за тебя садиться, не стану я и мальчиком на побегушках у Сэма Ротмора. Ты — как ребенок. Ты не знаешь, что ты мне сделала. Ты мне жизнь чуть не сломала. Мне и сейчас и больно, и радостно просто дотронуться до твоей кожи. А что это значит для тебя? Ничего. Тебе еще лет десять надо, чтобы начать понимать страсть, и ничто не ускорит этот процесс постижения. Твоя страсть, как дерево, прорвется на свет Божий из каменистой почвы еврейских предрассудков, и плоды ее станет пожинать какой-нибудь никому не известный балбес — врач или адвокат с постоянным заработком. А я буду старик, а может, меня уж и на свете-то не будет или, паче чаяния, стану богатым и знаменитым, как ты говоришь, но я никогда не буду обладать Марджори Моргенштерн, а именно этого я и хочу.

Марджори плакала, и хотя она видела, что миссис Кляйншмидт наблюдает за ними из бара, ей было все равно.

— Зачем ты вообще ко мне вернулся? После «Южного ветра» у нас все было кончено. К чему этот скулеж? Ты же знаешь, что сам начал все сначала. Ты.

— Конечно, я. И я сделал одну страшную промашку, от которой чуть умом не тронулся. Я решил играть по твоим бредовым правилам — решил сохранять тебе верность, представляешь? Не прикасаться ни к одной девушке. Вот что коренилось во всей цепочке этих извращений. Месяцами я находился в состоянии противоестественного напряжения. У тебя от этого прямо нимб вокруг головы начинал светиться, и все самые завиральные идеи, самые идиотские выходки казались нормальными и даже чертовски умными, вроде той идейки идти пахать на Сэма Ротмора. А был это всего-навсего бред сексуально озабоченной студенточки, а меня, взрослого мужика, от этого наизнанку выворачивало. Вряд ли мне хватило бы мужества поставить сейчас точку, не возникни вдруг Имоджин. Она-то меня и расколдовала. Теперь по крайней мере я могу думать и рассуждать, а то ведь секс совсем мозги затуманил, только об этом и думал. В чем дело? Что уставилась?

Она оцепенела и стала подниматься, но он втолкнул ее обратно в кресло.

— Господи, не говори мне, будто ты поверила Имоджин! Не говори мне, будто ты хоть на минуту поверила, что я спал наверху!

— А я поверила, поверила…

В отчаянии он стал глотать ртом воздух.

— Я думал, ты — хитрюга, притворяешься, что ничего не понимаешь, меня в пот вгоняешь. Марджори, а может, ты и в самом деле ребенок, ничего в жизни не смыслящий ребенок? Мы с Имоджин давным-давно уже вовсю любовь крутим. Никогда в жизни ничего подобного не испытывал. Она там, в Оклахоме, такому научилась, о чем я и…

Ее ладонь со всей силой ударилась о его зубы. Она отвесила ему пощечину и встала.

— Я люблю тебя, старый козел, — сказала она, — поэтому-то я ей и поверила. Убери ноги. Я пошла домой.

Он смотрел на нее с кривой ухмылкой, и она проскользнула мимо него.

— Ну, что ж, по справедливости. Прощай, любовь моя.

Она обернулась.

— Позорник. Отца, самого себя, всех евреев, всякого, кто соприкасается с тобой, всех позоришь. Я до конца дней буду Бога благодарить, что избавилась от тебя. Даже если ты станешь мировой знаменитостью. Прощай, Ноэль.

Все с той же усмешкой он хлопнулся на скамью, всклокоченный, неопрятный, все такой же желанный, как всегда. Ей захотелось пригладить ему волосы. Она выбежала из зала. В странных синеватых сумерках падал снег. Она пробежала два квартала до подземки. Снежные хлопья кружились, щипали ее за разгоряченные щеки, набивались в глаза. Ничего не соображая, она проехала от центра минут пятнадцать, а потом в вагон вошла негритянка, на кроличьем воротнике у нее налип снег — странно, апрель, а идет снег.

7. Доктор Шапиро

Первое письмо от Ноэля Марджори нашла у дверей вместе с утренней почтой пару недель спустя. У нее даже сердце заколотилось от радости.

Дни тянулись, она вставала разнесчастная, разнесчастная ходила весь день и разнесчастная ложилась спать. Она видела его в толпе и на картинках в журналах, она рисовала его себе, как рисуют героя романа, взятого в библиотеке, убеждала себя, что все прошло, и сама этому верила, но и это не приносило облегчения. С письмом в руках она бросилась к себе в спальню, как кошка, стащившая рыбью голову, закрыла за собой дверь и встала, разглядывая письмо, поглаживая пальцами тоненький конверт авиапочты с яркой зелено-желтой мексиканской маркой. Потом она прочитала письмо. Это был длинный, с юмором, рассказ о его автомобильном путешествии, отпечатанный на машинке, с восторженными описаниями мексиканских пейзажей и кухни. Она перескакивала через абзацы в поисках строчки, где бы говорилось о них двоих. Но ничего не было. Начиналось письмо со слов «Привет, дорогая!», а кончалось словами «Люблю, Ноэль». Она швырнула письмо на кровать. А затем перечитывала снова и снова. Через несколько дней она порвала его, оставив без ответа и не записав адрес Ноэля в Мехико, впрочем, адрес она знала.

Долгие недели после этого она усердно следила за почтой. Она понимала, что глупо надеяться получить от него письмо, не ответив на первое, но логикой она не руководствовалась.

С еще большим усердием она обивала пороги продюсерских контор и толкалась в аптеке, как и раньше без толку. Но теперь она уже знала, что получать от ворот поворот — это хлеб Бродвея, и она упорно продолжала свои обходы. По крайней мере боль от того, что театр ее не замечает, отвлекала от боли, вызванной Ноэлем.